Деревянная пастушка - Ричард Хьюз

За два года до этого «Директива на десять лет» (из года в год сверху спускалась бумага о том, что в ближайшие десять лет войны не предвидится) была отменена, а никакой новой директивы вместо нее не появилось. Однако адмиралтейство должно планировать по крайней мере на десять лет вперед размеры флота. И даже если парламент проголосует за необходимые ассигнования, прежде чем приступить к строительству какого-либо военного судна, специалисты должны обсудить его скорость, надежность и вооружение (причем, если препирательства в отделе затягивались, первый лорд адмиралтейства сталкивал спорящих лбами); затем появятся чертежи и модели, которые тоже надо обсудить; затем наконец будет принято какое-то решение и только после этого начнется разработка деталей, а на подготовку рабочих чертежей линейного корабля уходит от двух до трех лет, после чего его лет пять-семь строят…

В январе предшествующего года нацисты пришли к власти — что же теперь будет? Министерство иностранных дел составляло многочисленные и разнообразные доклады и прогнозы, пожалуй, слишком многочисленные и даже порой противоречивые. К тому же дипломаты ведь общаются только с людьми высокопоставленными (то есть с преуспевающими лжецами, иначе они бы не занимали тех постов, какие занимают), а, как известно, своих государственных деятелей страны меняют чаще, чем свои решения. Опасная банда, захватившая высокие посты в Германии, пробудет у власти ровно столько, сколько Германия пожелает, — через каких-нибудь полгода их могут вышвырнуть вон… И вот один башковитый малый в военно-морской разведке решил, что для тех, кто планирует британский флот, было бы неплохо иметь свою собственную неофициальную информацию о настроениях, преобладающих среди рядовых немцев.

Журналисты, конечно, помогают в этом разобраться, но каждый занят своим. Этот офицер был очень высокого мнения об уме и познаниях Джереми, да к тому же Джереми говорит по-немецки… Если бы Джереми согласился — учтите, исключительно по собственной воле — поехать в Германию, поглядеть и потом изложить увиденное на бумаге… Словом, он может не сомневаться в том, что (не будем называть имен) с отчетом его ознакомятся.

Джереми решил взять отпуск в начале июня. Путешествие на поезде ему ничего не даст, а собственной машины у него не было, поэтому он предложил Огастину поехать вместе. Огастин терпеть не мог Германию и отказался, но предложил Джереми позавтракать с ним — он устроит ему встречу с девушкой, только что приехавшей из Берлина.

Завтракали они в Сохо вчетвером, ибо с ними была еще Полли (ей ведь исполнилось уже шестнадцать).

Что же до девушки… По словам Мэри, у Огастина появилась девушка, но совсем не его круга, и Мэри очень огорчалась; нет, эта явно была не той девушкой, про которую говорила Мэри, ибо эту звали «леди Джейн такая-то» (Джереми не расслышал ее имени до конца). Это, по всей вероятности, была подружка Полли. В самом деле, вскоре выяснилось, что Полли и Джейн знают друг друга с детства, а потом они очутились вместе в Женеве, в закрытом пансионе. Этим, кстати, объяснялось и присутствие Полли на завтраке, ибо Джейни, застенчивая и чрезвычайно неуверенная в себе девушка, во всем подражала ей — даже в выборе блюд, — хотя Полли была на два года моложе ее. Джейни едва исполнилось восемнадцать лет, однако она уже устала нести бремя взрослой жизни. «Если за ней не присмотреть, — подумал Джереми, — рано или поздно она проглотит целый флакон аспирина — и конец».

Сначала Джейни почти не открывала рта, но, когда разговорилась, ее уже было не остановить. Да, она была в Берлине и несколько часов простояла у резиденции канцлера в надежде, что Гитлер подойдет к окну, пока кто-то не сказал ей, что он еще не вернулся из Мюнхена, но она только сбросила туфли, которые были ей немного тесны, и продолжала стоять в одних чулках…

— Зачем? — спросил Джереми.

— Так ведь это же тротуар, по которому он ступал, — укоризненно пояснила Джейни.

На другой день Джейни снова пришла туда, и на третий день тоже, пока наконец терпение ее не было вознаграждено. Фюрер медленно проезжал на машине, и глаза его нашли в толпе именно ее, и он так на нее посмотрел, что, казалось, проник в самую глубину ее души, — она была вне себя от счастья.

— Я что-то не понимаю, — сказал Джереми. — Что он может для вас значить? Вы же не немка.

Джейни обратила на Полли беспомощный, умоляющий взгляд.

— Достаточно пробыть в Германии двадцать минут, чтобы воспылать к нему, — категорически заявила Полли. — Сами увидите.

— Опять твой «закон хамелеона» в действии! — произнес Джереми sotto voce[49].

— Ты бы видел Поллину комнату. Портреты Гитлера по всем стенам, — осуждающе заметил Огастин.

Но на Полли его тон нимало не подействовал.

— Одна фотография даже с подписью! — ликуя, возвестила она.

Помолчали. Затем Джереми спросил:

— Вы снова собираетесь туда поехать?

Джейни быстро взглянула на Полли, а Полли — на Джейни.

— Обещаете, что не скажете маме? — Огастин и Джереми обещали. — Мы как раз хотим удрать от нашего дракона, когда поедем назад в пансион мадам Леблан, и как бы по ошибке заехать в Мюнхен… Ну, знаете, не в тот вагон сели или что-нибудь в этом роде.

— Хотим своими глазами увидеть святые места.

— Улицу, где погибли мученики.

— Гостиницу, где родился Гитлер.

Когда они посадили девушек в такси, у Огастина вырвалось: «Тьфу ты черт!» — хоть он и редко ругался.

— Совершенно верно, — сказал Джереми. И добавил: — Еще удивительно, как это они ходят без чудотворных стигматов — почему у них нет свастики на руках и ногах!

Обдумывая предстоящее путешествие, Джереми вспомнил про Людо. У Людо несколько машин, есть из чего выбрать, а кроме того, Джереми любопытно было посмотреть, как поведут себя нацисты в отношении еврея-иностранца, если, конечно, Людо согласится во всем этом участвовать.

По счастью, Людо согласился. У его отца были дела в Германии, и Людо не терпелось их прикрыть.

А тут еще к старику архидьякону неожиданно приехали в гости Джоан и Энтони, и Людо с Джереми прихватили с собой и их. Словом, в роскошном «роллс-ройсе» Людо оказалась целая компания, которая двинулась через Францию в Германию.

18

Первый нацистский флаг они увидели в Сааре. Со времени войны Саар находился под контролем Лиги Наций, управлявшей им в интересах Франции. Через полгода Саарской области предстояло выбрать, вернется ли она в рейх, или будет принадлежать Франции, или останется в своем настоящем положении, однако флаги со свастикой, украшавшие улицы поселков, не оставляли почти никакого сомнения относительно того, какой результат даст плебисцит.

— Ведь им же будет в два раза хуже! — заметил Джереми.

— Это они знают, но все равно проголосуют за присоединение к рейху, — сказал Людо. — Немцы — люди непрактичные в том смысле, что их не интересует, с какой стороны хлеб намазан маслом; не являются они и «нацией» в том смысле, в каком являетесь вы, ублюдки-англичане. Исторически это, скорее, бродячее племя, которое блуждало по Европе и оседало где придется, поэтому они не столько привязаны к какому-то определенному пространству земли (или государству), сколько связаны друг с другом узами «племенного родства». Вот потому-то и прав Розенберг…

— Словом, что-то вроде вас, евреев, — прервала его Джоан.

— Разница в том, что у германцев средоточием этих уз оказывается единственный богопочитаемый верховный вождь.

— Но ведь так же и у вас — только ваш фюрер сидит на небесах, что куда безопаснее для всех нас.

Джереми подтолкнул локтем тетушку, с тревогой поглядывая на Людо.

— Где мы будем есть? — спросил практичный Энтони. — Некоторые из этих гастхаузов[50] кажутся мне вполне приличными.

Трудно поверить, размышлял тем временем Джереми, что под этими улыбчивыми лугами и лесами расположены крупнейшие угольные залежи в Европе! А как обезобразил уголь Уэльс, до какого ненужного запустения довел он этот край! Да, для бродячего племени эти немцы удивительно аккуратный народ… Но вот солдат-француз поднял перекрывавший дорогу шлагбаум, немец-полицейский выбросил в приветствии руку, проверил их паспорта и, улыбнувшись, пропустил в подлинную Германию. Он и глазом не моргнул при виде имени Людо или его носа.

Они переехали через Рейн по понтонному мосту, где «роллс-ройс» еле полз, словно разжиревшая кошка по тоненькому прутику, и покатили по мирному краю, где по обе стороны дороги тянулись поля, окаймленные сосновыми лесами. Крестьяне везли сено на телегах, запряженных волами, или опрыскивали фруктовые деревья, а легкий июньский ветерок слегка колебал наливавшиеся колосья пшеницы. Молодые парни, по пояс голые и ставшие от солнца цвета красного дерева, прокладывали трубы. На пыльной дороге почти не было легковых машин и даже грузовиков — лишь время от времени проносился мотоцикл, на котором сидели двое, а то и трое, да три велосипедиста промчались мимо, усердно крутя педалями, — в их числе белокурая толстуха в шортах. Здесь политическая закваска почти не чувствовалась — всюду их встречали с подкупающим дружелюбием, все старались оказать иностранцам радушный прием и всячески им помочь, всюду приятно, но назойливо пахло кремом от загара.