Двойной капкан - Андрей Таманцев

Вот тогда я и понял, что он когда-нибудь обязательно сыграет Гамлета.

Потому что он плакал. По-настоящему. Молча. Слезы катились по его светлой, отросшей за ночь щетине и скапливались в углах рта. Он осторожно обошел то, что когда-то было блистательной Люси Жермен, аккуратно прикрыл за собой дверь и взглянул на Генриха.

— Зачем вы убили ее? — негромко спросил он и тут же вскинул «узи» с такой стремительностью, что Мухе пришлось совершить лучший в своей жизни бросок, чтобы успеть перехватить его руку. Три или четыре пули выбили из паркета щепу, а затем раздался сухой щелк. Рожок автомата был пуст. На помощь Мухе кинулись Боцман и Док. Артист отбивался как бешеный. И если бы не Док, даже не знаю, как бы ребята с ним справились.

Наконец, они притиснули его к полу. Он немного полежал, а потом хмуро сказал:

— Отпустите.

— А будешь хорошо себя вести? — спросил Муха.

— Буду, — пообещал Артист.

Его подняли. Он прислонился к стене, немного постоял и нацелился указательным пальцем в грудь Генриха:

— Тебе конец, сука. Понял?

Генрих сунул правую руку в карман пиджака.

— Не делайте этого! — предупредил я. Но он не внял. В руке его появился «глок» — и очень быстро, нужно отдать Генриху должное, почти мгновенно. И тут уж мне пришлось проявить некоторую расторопность. Хороший инструмент ПСМ, точный. Его пуля вышибла «глок» из руки Генриха с такой силой, что австрийская пушка шмякнулась о стену и грохнулась на паркет прямо под ноги Рузаеву и Азизу, которые появились в дверях кабинета и обалдело наблюдали за происходящим.

— А я ведь предупреждал, — мягко укорил я Генриха, который скрючился над отсушенной выстрелом рукой. Но левую руку, в которой был взрывной блок, из кармана все же не вынул.

— Что тут творится? — заорал Гринблат, протискиваясь в кабинет с камерой.

— Хватит съемок, — сказал я ему. — Вы уже наснимали на Пулитцеровскую премию.

Ничего не происходит. Давайте выйдем на минутку, — обратился я к Генриху. — И снимите вашу идиотскую «ночку», вам сейчас не от кого прятать лицо.

Он стащил «ночку», вытер обильный пот и послушно вышел за мной в приемную. Я плотно прикрыл за собой дверь и сказал:

— Вам нужно немедленно убираться со станции. Вы меня понимаете? И когда я говорю немедленно — это и значит немедленно.

— Из-за этого психа? — презрительно спросил он.

— Нет.

— Из-за чего?

— Попробую объяснить. Хотя мы тратим на это драгоценное время. Впрочем, это ваше время, а не мое. Вы видели начало репортажа о захвате станции? Как мы выходим из лодочного сарая?

— Да. И что?

— Этих кадров не мог снять Гарри. Они с Блейком были уже внутри станции.

Генрих подобрался, как рысь перед прыжком:

— Кто же их снял?

— Не знаю. Это сейчас не самое важное. Есть кое-что поважней.

Я подошел к телевизору «Рекорд» и щелкнул пусковой клавишей.

— На всех пяти каналах «Тринитрона» была одна и та же картинка, — напомнил я, пока этот старый чайник разогревался. — Вы дважды проверяли. Правильно?

— Да.

— А теперь смотрите.

Я нажал кнопку пятого канала — рябь. Четвертого — рябь. Третьего и второго — тоже рябь. И наконец ткнул в кнопку первого канала.

На мутном экране мелькнул конец какого-то детского мультика и появился ведущий.

Не С. Совсем не С.

— Продолжаем программу «Доброе утро», — лучезарно улыбнувшись, произнес он. — Но сначала — чуть-чуть рекламы. Оставайтесь с нами.

Генрих шагнул к «Рекорду» и прощелкал подряд все кнопки, словно проверяя, не смошенничал ли я. И понял, что не смошенничал. Он выключил телевизор и быстро спросил:

— Что это значит?

— Это значит, что вы по уши в говне. И втянули в него и нас. Я как чувствовал, что не надо связываться с вами. Но я не видел ваших чеченских друзей. Но вы-то видели! Или вы такой же сумасшедший ублюдок? Хватит болтать. Я оказался связанным с вами, поэтому в моих интересах, чтобы вы ушли чисто. Пока у вас в руках взрывной блок, у вас есть шанс. Поэтому я и говорю: немедленно улетайте.

— А вы? — задал он дурацкий вопрос.

— Попробуем отмотаться. Это будет стоить, конечно, немалых бабок. Мы работали на службу безопасности КТК. Во всяком случае, были в этом уверены. И к счастью, никого не убили и даже не покалечили. Да рожайте же, черт вас возьми!

Генрих открыл дверь кабинета и вывел в приемную Рузаева и Азиза.

— Быстро в вертолет! — приказал он. — Запускайте двигатель. Я подойду через минуту.

— Я дал Президенту Ельцину срок до четырнадцати ноль-ноль, — заявил Рузаев, гордо выставив вперед свою бороденку. — Я должен провести переговоры с его полномочным представителем. Султан Рузаев никогда не меняет своих решений. Слово горца крепче булата!

— Да проведете вы свои переговоры! Из Грозного. И весь чеченский народ будет рукоплескать своему герою!

Эта перспектива, судя по всему, понравилась Рузаеву. Он величественно кивнул и вышел.

— А как же… — начал было Азиз, но Генрих прикрикнул:

— Бегом! Если кто-нибудь попытается помешать — стрелять сразу!

— Я хотел спросить: а как же мистер Тернер? — все же договорил Азиз. — Мы же не можем оставить его!

Генрих остановился.

— Какой… мистер Тернер? — негромко спросил он.

— Мистер Джон Форстер Тернер. Лондонский журналист. Неужели вы не узнали его? Я, правда, тоже не сразу узнал. Из-за его бороды.

Я понятия не имел, кто такой этот мистер Тернер, но известие о нем, как мне показалось, подействовало на Генриха ошеломляюще. Посильней, чем передача «Доброе утро».

— Откуда вы знаете мистера Тернера? — так же негромко спросил он.

— Я же встречался с ним в Нью-Йорке, — объяснил Азиз. — Передавал ваше предложение. И пароль — про Майами. А потом он прилетал в Грозный.

— Рузаев его тоже… узнал?

— Конечно. После того, как я ему сказал. Мистер Тернер приказал нам делать вид, что мы не знаем его. Я был уверен, что вы работаете с ним в контакте.

— Да, разумеется, — кивнул Генрих. — Я работаю с ним в полном контакте. А теперь, Азиз, — в вертолет. Мистер Тернер сам знает, что ему делать.

— Слушаюсь!

— Матерь Божья! — пробормотал Генрих и взглянул на меня так, будто искал сочувствия. — Боюсь, что вы правы. Я поставил на цыганскую лошадь.

Он быстро вошел в кабинет главного инженера. Я последовал за ним, хотя он сделал попытку закрыть перед моим носом дверь. Он отпер сейф, извлек из него дюралевый кейс и двинулся к выходу. Я преградил ему дорогу:

— А наши бабки?

— Вы их получите.

— Конечно, получу, — сказал я. — И прямо сейчас. Не отходя от кассы.

Для убедительности я выщелкнул из ПСМ обойму, посмотрел, сколько осталось патронов, и загнал обойму на место.

Генрих раскрыл кейс и вывалил на пол десятка три пачек в банковской упаковке.

— Плохо считаете, — заметил я. — Нас пятеро. И свою работу мы сделали.

— А если я нажму кнопку? — спросил он.

— Тогда бабки будут уже ни к чему. Ни мне, ни вам.

Он вывалил на пол половину содержимого чемодана и метнулся к двери. На пороге остановился:

— Я знаю, чья эта работа! Этой суки Люси! Его каблуки застучали по коридору. Я всунулся в кабинет:

— Все — вниз! По моей команде разблокировать вход!

Муха, Боцман и Док кинулись к выходу. Артист подошел к столу и сел на первый попавшийся стул.

— Ты в порядке? — спросил я. Он кивнул:

— Да. Только устал я, Серега. Откуда-то появился Крамер, сел против Артиста, закурил «Кэмел» и сказал:

— Мы аплодируем, Семен. Потрясающе. Вы настоящий большой актер. Артист вяло отмахнулся:

— Да ладно вам!.. Все уже кончилось?

— Пока еще нет.

И тут же в куртке Артиста ожила «уоки-токи»:

— Пастух, я — Володя. Они взлетели. Как понял?

Я выхватил «уоки-токи» из кармана Артиста:

— Понял тебя. Я — Пастух. Всем. Разблокировать вход!

— Побудьте с ним, — попросил я Крамера и бросился вниз.

И первым, кого я увидел в солнечном проеме двери, был полковник Голубков. Следом за ним два дюжих радиста тащили на спинах рации, а еще несколько крепких ребят в камуфляже — аппаратуру спецсвязи.

— Привет, Константин Дмитриевич, — сказал я.

— Все целы?

— Все.

— Ну, хоть с этим обошлось, — проговорил он и обернулся к радистам:

— Быстрей, вашу мать! Бегом! Минуты теряем! Разворачивайте свою хренобень!

— Что-нибудь не так? — спросил я.

— Все не так!

Я зачем-то посмотрел на часы.

6.22.

II

Ровно в 6.30 КП полковника Голубкова был развернут в кабинете директора АЭС. И сразу здесь воцарилась атмосфера полевого штаба во время не слишком-то хорошо спланированного или чем-то другим осложнившегося наступления. Полковник был един во многих лицах.

— Шифруй: «Москва, Нифонтову», — диктовал он оператору спецсвязи. И тут же — радисту:

— ПВО! Ведут «вертушку»?