Бог смерти не любит яблоки - Алиса Чернышова

“Что само по себе удручает. Я доверял Эндрю ещё со времён “незабудок”. И вы, насколько я могу судить, тоже верили ему, за что едва не поплатились жизнью. Но это всего лишь очередное подтверждение правила: в нашей работе доверие — непозволительная роскошь.”

“Верно. Тем не менее, для нас важно, что последние полгода Джейди считался любимчиком лорда Эндрю…”

“Да. И я лично попросил Эндрю присмотреть за ним. Полагал, что это пойдёт мальчишке на пользу.”

“Вы ошиблись.”

“Ошибся. Вопреки общепринятому мнению ошибаюсь даже я. Только никому не говорите.”

“Не скажу, — хмыкнула она. — Мой принц… я постараюсь вытащить Джейди. Никаких гарантий, но я сделаю всё возможное.”

“Не сомневаюсь. Иногда ваша привычка заботиться о сопутствующих жертвах больше необходимого меня раздражает, но прямо сейчас это то, на что я могу положиться.”

“Надеюсь. Но, мой принц, мне нужен от вас ещё один беспрецедентный карт-бланш. И надеюсь, вы выслушаете меня и хорошо подумаете, прежде чем отказаться.”

Она его не видела, но знала точно: он подобрался, как огромный кот.

“Интригует… Какого рода карт-бланш?”

“Я прошу у вас разрешения обнародовать полную информацию по причастности королевской семьи и чиновников старой Гвады к проекту “боги новой эры”.

Агенор молчал.

Она поймала пристальный взгляд Танатоса и отошла к окну: в её глазах сейчас можно было слишком много прочесть такого, что пока что она показать не была готова.

“Так вот как вы решили разыграть эту карту, — подал голос Агенор. — Любопытно… Вы действительно считаете, что это необходимо? Полетит дерьмо, и прямиком на белые плащи; полетят головы, причём не только наших противников. Этот скандал, разразись он, может много чего за собой повлечь.”

Она усмехнулась.

“Белые плащи, говорите? Бросьте. Давайте начистоту: после этой войны ни у кого этих самых плащей не осталось. Они уже перемазаны кровью, грязью, мозгами и прочими интересностями. Ещё горка дерьма поверх не сыграет вообще никакой роли.”

“Но может стать тем камнем, что вызывает лавину.”

Она сжала руки в кулаки, неотрывно глядя на яблоневые бонсаи.

А ведь я должна вам это, ребята. И теперь понимаю, что уже давным-давно должна.

Ли не знала, смогла ли бы ступить на эту дорогу ещё вчера. Но теперь всё изменилось, и она внезапно поняла: другой дороги, в общем-то, и нет.

“Другой дороги нет, — озвучила она Агенору. — Я имею в виду, адекватной дороги, которая не заведёт нас под радостные фанфары в очередной тупик. То, что я сейчас скажу, возможно, прозвучит странно, но на этом стоит вся психология: выздоровление невозможно без принятия. Отрицание не помогает.”

“Допустим. Но концепция, применимая к личности, едва ли может использоваться в масштабах государства…”

“А мне кажется, вполне может. Мой принц… Вчера с трибун я много чего говорила о честности и открытости, о признании собственной вины, о важности правды…”

“Верно. Такие разговоры — это вполне привычная часть политики. Много кто много чего говорит с трибун, мы с вами не исключение. Но это не значит, что подобные заявления следует воспринимать буквально. Людям вредно знать всё, информацию всегда нужно дозировать. Честность и открытость ещё никому не шли на пользу…”

“Вы уверены? Потому что история, в конечном итоге, говорит нам нечто иное. Она показывает, что вопросы, которые замалчивались, не исчезают от тишины. Игнорирование проблемы никогда эту самую проблему не решает. И в конечном итоге непризнанные вины, несделанные выводы, неосвещённые углы оборачиваются проблемой. Чем больше искажается история, чем больше на страницах её остаётся тёмных пятен, тем больше грязи она потом порождает. Это правило незакрытых дверей.”

“Историю пишут победители. Её слагает власть.”

“Глупости. Власть пишет трактовку, а не историю. Это разные вещи. Власть меняется, режимы падают и вновь возникают, а правда всё равно просачивается в щели, когда за неё берутся не пиарщики, а подлинные учёные. Спустя много лет, когда империи падают в пепел и обращаются в пыль, люди получают возможность посмотреть на ситуацию с исторической перспективы. Разумеется, да, в моменте, в котором мы с вами живём, нам очень сложно бывает эти самые перспективы рассмотреть за грохотом орудий, криками ярмарочных зазывал и ложью с трибун. Но скажите мне честно: часто ли бывало такое, чтобы искажённая, покорёженная трактовка приводила к чему-то хорошему? Знаете ли вы хоть один исторический пример того, чтобы непризнанная, игнорируемая неприятная правда не вылезла потом огромными проблемами?”

Он ещё немного помолчал.

“Допустим, это во многом правда. Но что именно вы собираетесь рассказать людям в данном случае?”

“В данном случае… Люди должны понимать, почему мы выбираем сотрудничество с ари Фобосом, видеть то, что видим мы. В частности, те вещи, которые не замечали — не желали замечать — они сами. Вещи, которые в конечном итоге привели Гваду в такое вот положение. Наш снобизм, наше равнодушие к тому, что происходит вне границ, привычка использовать более бедные планеты в качестве плацдарма для грязных дел, привычка загребать жар чужими руками… Мы заплатили огромную цену за это. Непомерную, если хотите, цену. И я не ищу оправданий для Эласто и его своры, но правда неизменна: мы отводили глаза. Мы не желали на многое смотреть. И осознать преступления против модов…”

“Они не видят в модах людей, миледи.”

“Мы заставим их увидеть. В этом-то и суть. Единственный способ погасить этот огонь — добиться того, чтобы в модах они тоже увидели жертв. Жертв собственного равнодушия.”

Он хмыкнул.

“Кажется, миледи, у вас была по-настоящему интересная ночь. Я даже немного жалею, что не имел возможности понаблюдать: ваш бог слишком скрытен. Но эффект налицо. Ещё не определился, нравится мне результат или нет, но он определённо впечатляет.”

Не то чтобы в этом было для неё неожиданностью. У леди Авалон не было ничего личного, и Агенор мог увидеть её в любой момент, это не секрет. Но у Ли, возможно, личное было. И…

“Неужели вам действительно так интересно заглядывать в чужие спальни?”

“Спальни? А вот тут уже зависит от того, что именно я могу там увидеть. И услышать. И вот если интимные подробности меня интересуют чуть менее чем никак, то вот нечто иное… Но, как я уже сказал, я знать не знаю, что за разговор произошёл между вами вчера. Могу только догадываться. Но интересно мне вот что: вы действительно считаете, что он пошёл вам на пользу? Вы уверены в решениях, которые принимаете?”

“Да.”