Бог смерти не любит яблоки - Алиса Чернышова

Теперь настала её очередь открывать рот, будто выброшенной на берег рыбе. Даже если бы она хотела что-то сказать, не смогла бы выдавить ни слова.

У него таких проблем не наблюдалось.

— Герои должны возвращаться с войны, Ли. Ради тех, кто их ждёт. Ради несказанных слов, несделанных дел, нерастраченных чувств. Что бы там ни было, они должны возвращаться. Героям придётся сложно после? Никто не спорит. Но всё можно исправить, пока ты жив. И Ли… в чём бы ты ни винила себя, я тебя прощаю.

Ей показалось, что на неё падает потолок.

— Я…

— Тебе действительно пора спать. Хотя бы пару часов, чтобы завершить лечение. У нас ещё будет время поговорить. Спокойной ночи.

Он склонился вперёд и прикоснулся губами к её лбу.

Веки тут же отяжелели.

— Нас всё ещё разделяет контекст, — пробормотала она.

— Возможно. Но не в той же степени. И я найду способ сломать эту стену. Ты только... не отпускай больше штурвал, пожалуйста. Спокойной ночи, Ли.

— Спокойной ночи…

Это было непросто, но она дождалась, пока за ним закроется дверь, и досчитала до десяти.

Разрыдалась она только потом. Она плакала судорожно, в голос, как обиженный ребёнок, и даже не пыталась успокоиться и остановиться. Но ощущалось это так, как будто со слезами из неё выходило что-то ещё, чему она не хотела и не могла искать названия. И, засыпая, она знала точно: кошмаров не будет.

12

*

Он дождался, пока она уснёт, чтобы убедиться: кошмаров не будет.

Стоял в темноте, тень среди теней, и слушал судорожные рыдания, которые рвали его сердце на куски.

Он знал, что слёзы в данном случае скорее хороший признак, чем наоборот. Он мониторил её состояние и внимательно следил за работой мозга. Осознавал он также, что не может просто подойти её и обнять. Возможно, однажды, но вот прямо сейчас, учитывая контекст, это точно будет только во вред… Всё так. Всё логично. Только вот, увы, легче ему от этих логических умозаключений не становилось.

Отправляясь сюда, он надеялся встретить настоящую Ли. Знал, что это маловероятно, но всё равно в глубине души желал этого. Он сказал ей правду: время оказалось замечательным лекарем, смерть — идеальной индульгенцией, а обретённый контроль над собственной жизнью — отличной прививкой от категоричных суждений. Каких-то полгода на свободе потребовалось Танатосу для того, чтобы взглянуть на ситуацию своей Ли под другим углом. И окончательно простить решения, которые она принимала.

Не то чтобы он сам мог гордиться всеми своими поступками. И всеми своими решениями, принятыми и непринятыми.

Так что в глубине души он знал, что в конечном итоге простит её, так или иначе. Даже если в конечном итоге найдёт в ней циничную карьеристку, ту самую леди Авалон, которую рисовали многочисленные досье — он знал, что примет это. Едва ли задержится с ней рядом дольше необходимого, но всё равно поймёт… Как ни крути, а он сам, игрушка в руках безумца, был причиной множества её бед. И совершал вещи, за которые не просят прощения.

И не прощают.

Так что он готов был столкнуться лицом к лицу с леди Авалон. Равно как и к тому, что она действительно может оказаться его Ли. Он смирился с тем, что увидит личность, идущую по трупам с холодным лицом, личность, готовую манипулировать влюблённым в неё мужчиной во имя своих целей, верную последовательницу Агенора, можно сказать, его тень. Женщина, которая построила свою карьеру на том, что предала его. Которая сделает это снова, если надо… Он был готов столкнуться с ней лицом к лицу и даже предвкушал игру.

Идиот. Наивный идиот.

Он не был готов с ней столкнуться — израненной, искорёженной, почти сломленной. Истекающей кровью… Не в физическом смысле, но так даже хуже, потому что физические повреждения он как раз вполне неплохо умел лечить, даже относительно безнадёжные. Но разум вылечить куда сложнее…

Он снова осмотрелся, осматривая безжизненные серые стены. Ничего личного, ничего своего, ничего, что могло бы сказать что-то о человеке — что само по себе уже очень много говорит. Это была казарма мода, существующего только ради своих функций. Уж такого добра он навидался, чтобы узнавать с первого взгляда.

Слушая её успокаивающееся дыхание, он позволил себе немного расслабиться и снова прокрутить перед мысленным взором короткий бой гравикаров. Сначала он не понял, что его так напрягло — очень быстро, очень много всего, так что даже его вычислительные способности не могли ухватить суть. Но потом, оставшись наедине с собой, он наконец поймал эту мысль за хвост. И тогда паззл сложился.

Вся история леди Авалон, все операции одна другой опасней, всё то, что в досье называли “убеждённым карьеризмом” — всё обрело совершенно другой смысл в его глазах. Пугающий, сводящий с ума смысл.

Убедившись, что она уснула, он подошёл и провёл пальцами по её лицу. Интересно, шрамы — работа на образ или личный выбор? Теперь, после всего, он ставил скорее на второе. Ещё один способ наказать себя, не так ли? Классическая психология. Хотел бы он уметь нечто подобное лечить… Но на такое способны только Гипнос с Деймосом, и то — не мгновенно, не по щелчку пальцев… Он ещё раз перепроверил её текущее состояние здоровья, насколько это позволяли следы многочисленных модификаций.

— Ты вернёшься с этой войны, — сказал он едва слышно. — Я сделаю всё ради этого.

*

Он вернулся в свой роскошный номер.

Не то чтобы в этом действительно была необходимость, да и предпочёл бы он провести ночь с ней рядом. Но, как ни крути, гостеприимных хозяев надо уважать. Они же старались, систему безопасности создавали, разного рода датчики устанавливали, искин интегрировали… Он может подправить эту систему, обмануть её, проскользнуть мимо неё, но наглеть уж совсем не стоит.

Так что он вернулся в свою квартиру, незаметный, как тень, и снова выскользнул на крышу.

Ему нужно было с кем-то это всё обсудить. Очевидной кандидатурой казалась Гипнос, как специалист по работе мозга, и Деймос, как существо, отлично разбирающееся в психических расстройствах. Но Танатос самому себе признавался, что прямо сейчас сам он — то ещё психическое расстройство. И его брат с сестрой, при всех их положительных качествах, едва ли смогли бы понять, что он сейчас испытывает.

Но был кое-кто, кто, пожалуй, мог