Матрос с Гибралтара - Маргерит Дюрас

– И все-таки, что ни говори, – заметил он, – это уж она чересчур. Не может быть, чтобы два человека были так похожи друг на друга, чтобы их нельзя было различить, перекинувшись парой слов. Такого просто не бывает.

Я не ответил. Эпаминондас долго размышлял.

– Разве что, – продолжил он после паузы, – есть такие люди, которые настолько похожи, что при желании могут заменить друг дружку. Я хочу сказать, если сам решишь не приглядываться слишком внимательно.

Должно быть, поджидая нас, он успел немало выпить, и у него было вполне ясное представление обо всей этой истории.

– Заметь, – проговорил он, – если она захочет, этот Пьеро вполне может стать Гибралтарским матросом. Достаточно, чтобы она этого по-настоящему захотела. В конце концов, всему есть конец. Рано или поздно и ей тоже надоест. Она решит, это он и есть, стало быть, так тому и быть, вот и все, интересно, кто тогда сможет ей возразить? Вот ты скажи, кто докажет, будто это не он?

– Что верно, то верно, – согласился я, – никто не сможет доказать, что это не он.

Я предложил ему сигарету.

– Если разобраться, я ведь тоже единственный на свете, другого такого нет, разве не так? В конце концов, всему есть предел.

– Вообще-то, – заметил я, – все мы единственные и неповторимые. В том-то и сложность, что каждый ни на кого не похож.

Мысли его приняли совсем другой оборот.

– А если, – проговорил вдруг он, – она спросит у него насчет Нельсона Нельсона?

– Вот я и говорю, – сказал я, – что все это очень сложно.

– Поживем – увидим, – с ухмылкой отозвался он. – Если этот Пьеро совсем не Пьеро, то так и скажет, что знать не знает никакого Нельсона Нельсона.

По моему взгляду он понял, что я не слежу за ходом его мыслей. Но какая разница.

– И все же, – продолжил он, – такая женщина, почему бы, спрашивается, и не признать такую женщину?

– Ну, не надо преувеличивать, – возразил я.

– Из-за бензоколонки! – ответил самому себе Эпаминондас. – Предположим, это он и есть. Владелец такой модерновой бензоколонки, зарабатывает деньги, легавые к нему не пристают, вполне доволен жизнью. И вот является она и говорит ему: бросай все, иди за мной!

– Да, так оно есть, – согласился я. – Честно говоря, мне это и в голову не приходило.

– Он ведь может и отказаться, как ты считаешь? Кто знает, – немного помолчав, добавил он, – может, они об этом и спорят вот уже битых два часа, а?

– Кто знает, – повторил я.

– И стыд-то какой, – заметил он, – бросить, как говорится, всю эту бродячую жизнь, море и все такое прочее, чтобы в конце концов врасти в землю, как эти его бензонасосы, каково, а?

– Да, – согласился я, – наверное, ты отчасти прав.

Разговаривая, мы то и дело поглядывали на пристань. Она все не появлялась.

– Правда, – признался он, – я и сам в свое время променял море на дорогу. Да только я-то что, кому до меня какое дело. Я гол как сокол. Даже грузовик и тот не мой. Так что могу в любой момент все бросить – и в путь.

На какое-то время он перестал говорить и задумался, должно быть, о своей собственной участи.

– Ты уж поверь, – помолчав, продолжил он, – только если Пьеро на самом деле никакой не Пьеро, только в этом случае он признается во всем, в чем она захочет, насчет Нельсона и все такое прочее. Смекаешь, зачем?

– Догадываюсь, – ответил я.

Однако у него все-таки еще оставались какие-то сомнения. Он то и дело с нетерпением поглядывал на пристань и явно волновался, что она все не появлялась и не появлялась.

– Мужики, они чем красивей, – рассуждал он, – тем труднее их узнать. Если разобраться, для женщин они, в общем-то, все на одно лицо. Хорошо еще, у того был шрам на башке.

– Да, это, правда, удача, – опять согласился я.

– Только ведь, пока дело дойдет до того, чтобы покопаться у мужика в волосах, на это нужно время. Не станешь же так прямо сразу, с бухты-барахты просить мужика: можно, я покопаюсь у тебя в голове?..

Внезапно он расхохотался, да так громко.

– Правда, у нее это все раз-два, и готово, уж она-то времени даром не теряет! – пояснил он. – Ты уж извини, но у нее с этим не задержится!

– Что говорить, – кивнул я, – прямо чемпионка.

– Ну а если, – снова посерьезнев, продолжил он, – он у него есть, этот самый шрам, что тогда? Он же не сможет отрицать, будто его нету, правда?

– Это еще как сказать, – машинально ответил я. – Ты что, издеваешься? – явно обиделся Эпаминондас.

– Прости, – извинился я. – Ясное дело, если он у него есть, тогда… Знаешь, пожалуй, я пойду немного отдохну.

Оставил его и пошел к себе в каюту. Не прошло и десяти минут, как на пристани послышался шум мотора. Эпаминондас во все горло позвал меня, потом с палубы окликнул ее:

– Ну что?

– Увы и ах, – ответила она, – мне очень жаль, мой бедный Эпаминондас.

– Где ж ты тогда околачивалась битых два часа?

– Просто так, гуляла, – ответила она. – Увы и ах, мой бедный Эпаминондас.

Я поднялся в бар. Они оба сидели за столиком, перед каждым по стаканчику виски. Она избегала моего взгляда.

– Но все же признайся, – ворчал Эпаминондас, – ты ведь сомневалась, разве нет?

– Знаешь, – призналась она, – мне начинает казаться, что можно сомневаться сколько душе угодно, было бы желание.

Я присел рядом с ними. Волосы у нее немного растрепались от ветра и прядями спадали из-под берета.

– Выходит, опять я зря морочил тебе голову, – пригорюнился Эпаминондас.

– Ничего никогда не бывает совсем зря, – успокоила она.

И, желая хоть как-то утешить вконец расстроенного приятеля, пошла за бутылкой шампанского. Мне показалось, что вид у нее был счастливый. Эпаминондас удрученно следил за ней взглядом. Я открыл бутылку шампанского. Да, у нее и вправду был счастливый вид, как у человека, только что вырвавшегося из темной комнаты, где долго просидел взаперти.

– В любом случае, – проговорил Эпаминондас, – похоже, это не слишком-то тебя расстроило.

– Ко всему можно привыкнуть, – ответила она. Она все еще избегала смотреть в мою сторону. Это было ясно как Божий день. Интересно, заметил ли это Эпаминондас?

– По крайней мере каждый раз одним остается меньше, – изрек я, – тех, которые не он.

– Знаешь, если так смотреть, – возразил Эпаминондас, – то этому конца-края не видать.

Она рассмеялась, я тоже.

– Тебе все хиханьки да хаханьки, так, что ли? – поинтересовался Эпаминондас.

– А что в этой жизни не смешно? – защищалась она. – Вот я, к примеру, разве я не смешная?

– Не всегда, – ответил Эпаминондас. – Вот сегодня ты совсем не смешная.

– Думаешь, ты сильная, – проговорила она, – а поглядишь, такая слабая, хоть плачь.

– Это все я виноват, – огорчился Эпаминондас, – видишь, как ты из-за меня расстроилась.