Дети и тексты. Очерки преподавания литературы и русского языка - Надежда Ароновна Шапиро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А вот ученики дарят подарок ко дню 8 Марта. Брать? А вот надо помочь одеждой или деньгами тому, кто в этом нуждается. Как это сделать, чтобы не было неловкости?
А вот восьмиклассник на собеседовании произносит: «Сэлинджер – единственный просвет в унылой и серой американской литературе», и моя немедленная реакция: «А какие книжки американских писателей ты читал?» – естественна, но вторична, потому что уже описан случай с Валей Лавровым: «– А Маршак переводит совсем недурно. <…> И хотя это было жестоко с моей стороны, я все-таки спросила: – А какие его переводы ты знаешь?»[221].
Разумеется, интересны в книге не только размышления взрослых о детях, но и дети сами по себе – любовно и подробно выписаны разные характеры, замечательны отдельные детские реплики, чего стоит хотя бы эта: «Сначала я дал ему сдачи!» (В изображении детей очень ощущается документальная, реальная основа; писательница вела дневники и когда работала учительницей, и когда были маленькими ее дочери.)
Но, если продолжать сопоставление того, что я прочитала в этой первой книге Ф.А. Вигдоровой, с тем, что пришлось пережить мне как учительнице, надо сказать не только о совпадениях, но и о том, что реальная жизнь, и школьная, и вокруг, оказалась гораздо жестче. Я увидела много разного, в том числе родителей, пьющих беспробудно, детей, так и не прочитавших ни одной книги и не способных, видимо в силу каких‑то отклонений в развитии, слушать и вообще на чем-либо сосредотачиваться; учителей, насмехающихся над потерявшим сознание коллегой: «Мужик называется…»; равнодушных чиновников от образования. Я узнала, что не каждая педагогическая история может закончиться победой, как ни старайся, потому что от тебя зависит далеко не все. Это не привело к отчаянию и не отвратило от попыток вмешиваться в жизнь, но отрезвило.
Сложнее и, по большому счету, жестче и холоднее стал и мир более поздних книг Ф.А. Вигдоровой, герои которых сталкиваются и с изменой, и с жестокостью и бездушием людей, и с идеологическим прессом государства, и с необходимостью нравственного выбора в условиях раскрученной машины репрессий. А в последнем ее произведении «Судилище» (1964) – записи судебного процесса над поэтом Иосифом Бродским – поэт и несколько человек, его защищающих, оказываются в безусловном меньшинстве: есть судья Савельева, есть толпа, агрессивная и невежественная. Реплики всех участников процесса дают о говорящих исчерпывающее представление:
Судья: Значит, вы писали свои так называемые стихи? А что полезного в том, что вы часто меняли место работы?
Бродский: Я начал работать с 15 лет. Мне все было интересно. Я менял работу потому, что хотел как можно больше знать о жизни и людях.
Судья: А что вы сделали полезного для родины?
(Только ли мне кажется, что судья Савельева говорит, как очень плохая учительница?)
Бродский: Я писал стихи. Это моя работа. Я убежден… я верю, что то, что я написал, сослужит людям службу и не только сейчас, но и будущим поколениям.
Голос из публики: Подумаешь! Воображает!
<…>
Разговоры в зале:
– Писатели! Вывести бы их всех!
– Интеллигенты! Навязались на нашу шею!
– А интеллигенция что? Не работает? Она тоже работает.
– А ты – что? Не видел, как она работает? Чужим трудом пользуется!
– Я тоже заведу подстрочник и стану стихи переводить!
<…>
– Антисоветчик он. Слышали, что обвинитель говорил?
<…>
– Хватит! Наслушались вашего Бродского!
– А вот вы, вы, которая записывали! Зачем вы записывали?
– Я журналистка. Я пишу о воспитании, хочу и об этом написать.
– А что об этом писать? Все ясно. Все вы заодно. Вот отнять бы у вас записи![222]
Зачем приводить пространные выписки из последнего произведения писателя, если речь идет о первом? Чтобы почувствовать еще раз единство всего написанного Ф.А. Вигдоровой, чтобы снова ощутить себя в ее классе и получить очередной урок бескомпромиссности, честности и человечности.
Что может дать современному школьнику гуманитарный класс?[223]
Вот что написал один из выпускников гуманитарного класса школы № 57 в ответ на мою просьбу изложить, как он понимает спустя годы смысл обучения в таком классе:
…Я бы сказал так: в 57-й школе нам прививали гуманитарную культуру. После рабочего дня в РГГУ хочется выразиться проще: «…учили думать своей головой». Ведь у основной массы наших студентов с этим делом очень плохо. Но такая версия, объясняя, скажем, полугодовые сочинения по литературе и «курсовые» по истории, совсем не охватывает ни латынь, ни спектакли, ни совместные поездки каждые каникулы. Так что правильнее было бы говорить именно о «гуманитарной культуре», формировании из «класса» некой интеллектуальной среды, а у каждого отдельного ученика – навыков самоопределения в подобной среде. А передача определенного корпуса знаний и выработка умения самостоятельно думать – это, конечно, тоже все было, но, как мне кажется, лишь в качестве одной из задач, решаемых на пути к значительно более масштабной цели: воспитанию культурного человека (как ни громко это прозвучит). Приблизительно так все, что Вы и Ваши коллеги делали, видится на десятилетнем удалении и с учетом некоторого сравнительного материала (Д., преподаватель, выпуск 1995 г.).
С такой же просьбой я обратилась и к другим выпускникам разных лет, и, хотя ответы не были для меня неожиданностью, все-таки несколько удивило почти полное единодушие в расстановке приоритетов. Приведу еще два текста на ту же тему:
…Очень многое, конечно, зависит от личности учителя и не в последнюю очередь от того, что он сам понимает под гуманитарным образованием, чему и как хочет научить детей.
У некоторых учителей в гумклассах 57-й школы есть, кажется, готовый ответ на этот вопрос: здесь готовят школьников к учебе в университетах. Не к вступительным экзаменам (они воспринимались почти что как неизбежное зло), а именно к университетской учебе: студенты учатся сами, сами готовятся к экзаменам, читают нужные книги и пишут курсовые работы – и хорошо бы готовить к этому ребят еще в школе. Но это, видимо, только часть правды. Во-первых, учеба в вузе не кажется самодовлеющей целью (став студентом, понимаешь, что три года учебы в гумклассе вряд ли можно рассматривать как простую подготовку к пяти годам в университете). А во‑вторых и в главных, здесь учат далеко не только самостоятельно и систематически учиться, готовиться к экзаменам и проводить собственные маленькие исследования, учат и более
