Дембельский аккорд 1 - Альберт Зарипов

— Дубовской! Открывай! И вылазь сюда!

Наконец-то на наши окрики появился сам Дубовской. Он послушно спрыгнул ко мне и молчал, ожидая вопросов, жалоб и предложений.

— Это ты так боевое охранение несёшь? — холодно спросил я. — Мы к тебе уже пятнадцать минут стучимся.

— Я ничего не слышал! — был его ответ.

Это меня ничуть не удивило, поскольку формулировка оказалась почти стандартной. Если бы я ему сказал, что мы светили фонариком в его смотровые щели, то Дубовской нисколечко бы не смутился и сообщил мне о том, что он ничего не видел… Привычная картина…

— Дыхни-ка!

Водитель выдохнул мне в лицо привычно и без всяких колебаний. Никакого алкогольного выхлопа я не учуял, а при свете фонарика вглядываться в его зрачки было бессмысленно.

— «Странно… Что же он тогда там делал, если так долго не появлялся… Посторонних в БеТеэРе нет…»

Подходящего подозрения или объяснения столь длительного отсутствия контрактника я так и не нашёл. А «клеветать» на откровенную солдатскую лень или крепкий здоровый сон… Это было лишнее. Пора было сворачиваться…

— Понятно! — со скукой произнес я. — Залезай обратно! И завтра доложи ротному…

— О чём? — недоумевал военный водитель.

— О том, что ты пятнадцать минут не слышал нашего стука. — равнодушно произнёс я. — Ночью ещё раз придём… смотри…

Мы вместе с разводящим Шумаковым и тремя сменившимися караульными быстро дошагали до тепло натопленной караулки. Бойцы скинули стылые бушлаты и первые пять-десять минут почти щупали горячую печку. Затем они приступили к своему солдатскому ужину.

— Все поели, да? — предусмотрительно поинтересовался один из них.

— Все. Рубайте без остатка.

С этими словами Шумаков поддел раскалённую дверцу куском дерева и забросил вовнутрь ещё парочку коротких поленьев. Когда дверца захлопнулась, пламя в буржуйке загудело с ещё большей силой.

«Хорошо-то как… Тепло и сухо… Убого конечно… Но сойдёт для сельской местности… Это не та палатка на Моздокском аэродроме, где воды было почти по колено… И солома на раскладушках…» — неспешно думал я, привычно сравнивая те условия с нынешними.

Теперь наконец-то и мне можно было отдохнуть. Сидя на колченогом табурете за коротеньким столом начальника караула, я спокойно рассматривал новую обстановку. За моей спиной в так называемой комнате отдыхающей смены стояла пара двухярусных кроватей, на которых усиленно дремала третья смена. Они своё драгоценное время сна берегли и ценили, поскольку мы и так их задержали вознёй у БТРа. Ведь первая смена возвратилась в караулку с опозданием в двадцать минут, а им, то есть третьей смене через полтора часа идти на посты. Поэтому из открытого дверного проёма до нас доносилось размеренное дыхание отдыхающих бойцов.

Наша комнатушка была такой же по размерам и называлась она комнатой бодрствующей смены. Если уж судить строго по уставу гарнизонной и караульной службы, то в этом караульном помещении обязательно должна была быть и комната начальника караула, в которой ему, то есть мне в зависимости от времени суток разрешается то исполнять свои обязанности начкара, то отдыхать не более четырёх часов.

Но мы находились на войне и поэтому в нашей второй комнатёнке наблюдался «максимальный минимум» удобств: в углу стоял мой табурет и столик, в метре от него топилась буржуйка. Справа находились два других табурета и небольшая охапка заготовленных дров. Ну и несколько гвоздей в стене в роли вешалки…

«А также входная дверь, рядом узенькое оконце и голые стены!»

Пока я разглядывал окружающую меня обстановку и размышлял о всякой всячине, наша караульная служба шла своим чередом. На печке громко шкворчал военный казанок, из которого и «рубала» только что пришедшая первая смена. Двое солдат сидело напротив казанка и ещё двое стояли по бокам. Левшей среди них не было. Все они держали свои ложки в правой руке, а ломти хлеба в левой. Поэтому самый крайний боец изредка касался раскалённой трубы то своим локтём, то костяшками правой кисти и тогда в комнатке звучало невнятное ругательство. Невзирая на эти досадные мелочи, «рубали» они очень споро… На маленьком подоконничке терпеливо ждали своей дальнейшей участи полбуханки чёрного хлеба с четырьмя кружочками белёсого якобы-масла, то есть маргарина. Чайник стоял на полу, однако же он был вплотную придвинут к самой печке, чтоб не остыл…

Наша передняя комнатенка была метров пять по площади и ужинающие солдаты заняли больше её половины. Чтобы им не мешать, разводящий Шумаков устроился у стенки слева, примостившись на двух крупных поленьях, скомбинированных в виде большой буквы «Т».

— А кто зеков охраняет? — спросил его я.

— Пока никто. — ответил он. Сейчас поедят…

Это был непорядок. И доказать нам это могли как сами арестованные, совершив коварный побег, так и проверяющие начальники…

— Да они всё равно не вылезут! — обернулся к нам один из бойцов. — Лестница на земле лежит.

В нескольких метрах от караульного помещения находилась местная «гауптвахта» в виде глубокой ямы с деревянным топчаном на дне и металлической крышей, присыпанной землёй. Я уже много раз проходил мимо этого сооружения, когда шёл в офицерскую столовую. Но сейчас следовало самым внимательным образом изучить условия пребывания в ней проштрафившихся военных.

— Сколько там губарей? — спросил я, осторожно вылезая из-за своего шаткого столика.

— Пятеро, товарищ старшнант. — послышался сзади голос Бычкова. — Записки об аресте у вас на столе.

Он являлся помощником начкара и в то время, пока я с первой сменой принимал боевые посты, занимался подсчётом военного имущества и приёмкой караульного помещения. Так что все арестованные тоже подпадали под его личную ответственность.

Я вышел на свежий воздух и осторожно втянул его во всю грудь. Ноздри не щипало и не прихватывало холодом, значит морозец стоял совсем слабый.

— Обмороженных не будет! — я выдал вслух окончательные результаты своего краткого гидрометеорологического наблюдения и огляделся по сторонам.

Метрах в пятнадцати перед караулкой располагалось два домика, в одном из которых проживал комбат Сухов, а в другом обитал его заместитель по самой боевой подготовке майор Каменнюка. Из последнего, вернее из маленькой двери второго домика вышел мелкорослый боец, набрал дров из кучи и быстро прошмыгнул обратно. Это был военный истопник, в обязанности которого входило постоянное поддержание тёплой температуры в хоромах «пана майора»…

Слева в большом кирпичном здании размещалась рота связи. Тут же стояло несколько автомобилей-радиостанций. Справа на небольшой площадке виднелось несколько подозрительно знакомых мне автоприцепов. Но пока было не до них. Ведь в данную минуту меня больше интересовали военные заключённые и я осторожно подошёл к зияющей чёрной дыре.

Там внизу еле светила то ли свечка, то ли самодельная коптилка. В её слабом мерцании можно было разглядеть трёх человек, лежащих вплотную на топчанчике. Свободного места на нём уже не оставалось и ещё двое штрафников сидели на самом его краешке, как воробьи на жёрдочке. По-видимому все они уже свыклись с такими явными неудобствами и на военную жизнь не роптали… Двое неспящих лишь переговаривались вполголоса о чём-то своём.

— Как дела? — задал я им вообще-то неуместный вопрос, но быстро поправился. — Не холодно? Одеяла есть у вас?

Один из сидевших поднял вверх голову и ответил не очень громко:

— Всё нормально. Одеяла есть.

— Мест нету. — добавил его собеседник. — Вот и сидим…

— А что там у вас горит? — допытывался я. — Да не туши…

Хоть им и не разрешалось иметь при себе многого: сигарет, спичек, ремней, шнурков, расчесок и прочих личных вещей… То есть абсолютно ничего, кроме одежды и обуви… Но мне по-людски было их жалко. Я сам когда-то отсидел целых шесть долгих-предолгих суток на афганской «киче» с температурой за сорок градусов жары. И промежду прочим из-за этого Сухова, который сейчас рулит нашим батальоном. А тогда он был всего лишь старлеем… Как и я, но уже теперь…

Тем временем губари вновь зажгли свой огонёк. С их слов это был огарок толстой свечи, в который они втыкают самодельные фитильки по мере их сгорания. Ужин им принесли, но без масла. Потому что «не положено»! А вот температура… Холодновато конечно, но терпимо…

Яма была около четырёх-пяти метров глубиной и находившиеся внизу люди не могли выбраться из неё без длинной дюралевой лестницы, валявшейся сейчас на крыше. Спускались и поднимались они через широкое отверстие неправильной вытянутой формы, расположенное над углом «зиндана».

Да… Это сооружение именовалось у нас этим словом. Хотя по моему мнению оно не совсем подходило… Если сравнивать с «Кавказским пленником» графа Льва Николаевича Толстого, то зиндан — это глубокая яма, куда и сажали бедняг… И никакой крыши не должно было быть и в помине…