Слуга Божий - Яцек Пекара

Эня».

Внизу листа было ещё несколько слов, нацарапанных в явной спешке.

«Ты был мил, оставляя мне деньги, но мне действительно хорошо заплатили. Долговая расписка на эту сумму придёт к тебе, в Хез».

Я старательно сложил бумагу и спрятал её в карман накидки, а потом вытащил из буфета бутылку вина.

— Твоё здоровье, — сказал я в пустоту, поднимая полный кубок.

Я осторожно приблизился к кровати. Морис Моссель лежал в постели с головой, откинутой навзничь, и слегка похрапывал. Я коснулся его подбородка остриём ножа. Он дёрнулся и что-то пробормотал сквозь сон. Я почувствовал запах вина.

— Морис, — прошептал я, а когда он не отреагировал, уколол его остриём в подбородок.

Он открыл глаза, и тогда я надавил сильнее и зажал ему рот левой рукой.

— Молчи, дружище, если хочешь жить, — сказал я тихо. Я нагнулся так, чтобы при бледном свете скрытой облаками луны он мог узнать моё лицо.

— Годриг, — произнёс он сдавленным голосом, и я увидел, как у него расширяются зрачки.

— И да, и нет, — возразил я. — На самом деле, Мордимер Маддердин, инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона.

Даже в бледном свете, бросаемом выглянувшей из-за приоткрытых ставней луной, я увидел, как его лицо покрылось мертвенной белизной.

— Я ничего об этом не знал, ничего, клянусь… — он прервал, когда я сильнее прижал остриё к его горлу.

— О чём ты ничего не знал, дружище Морис? — ласково спросил я, а он запнулся и не ответил.

— Впрочем, неважно, — добавил я. — Уверен, что через несколько лет ты будешь рассказывать всю эту историю друзьям за вином и надрывать кишки от смеха.

Я видел, как надежда блеснула в его глазах. «Неужели он решил подарить мне жизнь? Есть ли у меня шанс спасти голову в этом деле?» Я хотел, чтобы он тешился иллюзиями, и мне понравилось облегчение, которое появилось в его глазах. Уже вскоре я увижу в них боль, а потом тоску по уходящей жизни и бездонное отчаяние. А ещё потом всё подавляющую жажду скорейшей смерти.

— Открой рот, — приказал я.

Я засунул ему кляп между раскрытыми челюстями. В конце концов, мы были в общественном месте, и я не хотел, чтобы нас услышали посторонние люди, спящие за стенами.

— Встань.

Он послушно встал, оцепенело, как марионетка, и смотрел на меня взглядом загнанной в угол собачонки.

— Сядь сюда, — я похлопал по сиденью стула.

Потом я старательно привязал ему руки и ноги, да затянул ремень на шее, чтобы он проходил через спинку. Морис Моссель теперь не мог двинуть ни рукой, ни ногой, ни головой. Я проверил, хорошо ли засунут кляп. Позднее я высек огонь и зажёг масляную лампу, стоящую на столе. Также я перенёс на стол мой саквояж, чтобы он видел, что находится внутри, когда я его открою.

— Я фокусник и у меня тут волшебный ящик, дружище Морис, — сказал я тихонько, но сердечно. — Хочешь посмотреть, что в нём?

Он вглядывался в меня вытаращенными глазами. Верил ли он всё ещё, что сохранит жизнь? Я вставил ключ в замок и повернул его. Потом поднял крышку. Я всё время поглядывал на его лицо и видел, как его зрачки становятся всё больше и больше.

— Прекрасные инструменты, правда? — спросил я. — Это такой походный набор инквизитора, который я позволил себе присвоить в тирианской Инквизиции. Я не хочу, чтобы ты, дружище Морис, думал, будто то, что я сделаю, сделаю из чувства мести или из горячего желания отплатить той же монетой. Я также не наврежу тебе в бессмысленном гневе, поскольку Писание гласит: «Всякий человек должен быть нескорым на гнев, ибо гнев мужа не творит правды Божией»[130].

Он смотрел на меня и пытался что-то сказать, но кляп надёжно заткнул ему рот. Я вытащил из саквояжа клещи и присмотрелся к ним под лампой. На левой губке заметил бурую полоску засохшей и не вытертой крови.

— Писание гласит: «Всякое наказание сейчас не кажется нам радостью, но печалью; но потом приносит тем, кто его испытал, благословенный урожай справедливости»[131]. Именно это мы вычитали в Писании, дружище Морис, поэтому я нахожусь тут, чтобы дорогой страданий провести тебя к Царству Божиему. И дабы хоть под конец жизни ты смог собрать благословенный урожай, о котором речь.

Я вздохнул и потрепал его по щеке.

— Что ж, — произнёс я. — Пожалуй, приступим к работе. — Я посмотрел в приоткрытые ставни. — Ибо нехорошо, если рассвет застанет нас здесь, прежде чем закончим…

В глазах Бога

Око не видело, ухо не слышало, и в сердце человеческое не пришло, что приготовил Бог тем, кто ему сопротивляется. [132]

Святой Павел

Скамья была узкой и неудобной. Я сидел на ней уже несколько часов, а проходящие мимо слуги и придворные епископа при виде меня издевательски усмехались. Они могли себе это позволить. Покровительство Герсарда, епископа Хез-хезрона было наилучшей гарантией безнаказанности и безопасности. Но я, Мордимер Маддердин, инквизитор Его Преосвященства не привык к такому отношению. Поэтому я сидел мрачный, как грозовая туча. Мне хотелось есть и пить. Мне хотелось спать. Я точно не хотел ожидать здесь аудиенции, я также не хотел видеть епископа, ибо ничего хорошего от него мне ждать не приходилось. Говорят, у Герсарда вчера был приступ подагры, а когда его мучили боли, он был способен на всё. Например на то, чтобы отобрать у меня лицензию, которая и так висела на волоске с тех пор, как я допросил не того человека, которого следовало. В конце концов, это не моя вина, что в мире существуют двойники. Или, по крайней мере, люди очень похожие друг на друга. Вот только кузен графа Верфена, к сожалению, не пережил допроса. И у меня теперь могли быть проблемы. Если у меня отберут лицензию, мир вдруг станет очень опасным местом. Так уж сложилось, что у инквизиторов обычно больше врагов, чем друзей. Конечно, меня бы покинул и Ангел-Хранитель, а жизнь без Ангела трудно себе представить. Хотя, между нами говоря, столь же трудно себе представить жизнь под защитой Ангела. Но я не только её представлял, но и за все эти годы успел к ней привыкнуть.

Наконец подошёл какой-то холёный поп, расточающий вокруг себя аромат дорогих духов, и посмотрел на меня свысока.

— Маддердин? — спросил он. — Инквизитор?

— Да, — ответил я.

— Его Преосвященство ждёт. Двигайся же, приятель!

Я проглотил оскорбление и только постарался запомнить это наглое лицо. Даст Бог, встретимся при более благоприятных обстоятельствах. Даже епископские слуги могут со временем попасть в наши мрачные камеры. И поверьте мне, там они теряют даже намёк на презрение к сидящему напротив них инквизитору. Я встал и вошёл в покои епископа. Герсард сидел, склонившись над документами. Его правая рука была вся в бинтах, что означало — приступ подагры не был, к сожалению, сплетней.