Возвращение мастера и Маргариты - Мила Бояджиева

Все окрестности были осмотрены, оглажен ствол каждого примеченного Максом дерева. С холмами и озерами Маргарита здоровалась, узнав их имена у Максима, а у самых важных елок приветственно трясла склоненные ветки. Максим глядел, щурясь и гримасничая - он сдерживал радостный смех - точно так вел себя и он, обходя владения прошлой весной.

- Не смейся, я так поступала, когда была девчонкой, когда думала, что мы все - люди, животные, растения, вещи - родня. И путала сны с жизнью. Она отвернулась и проговорила виновато и тихо: - Пробуждение было страшным.

- Ты и сейчас девчонка, ты и сейчас - не проснулась. Мы - в заколдованном сне. Весь мир - наш. Ведь мы были вместе всегда... Я увидел твое лицо по телевизору - там показывали фестиваль в Локарно. Увидел - как давно знакомое, родное. Обомлел и решил: сочиню самый лучший сценарий и непременно разыщу ее. Все случилось не совсем так, но ведь случилось же! Сагу свою я теперь непременно допишу, а потом добрые люди снимут по ней фильм.

- Удивительно... - недоверчиво приглядывалась Маргарита, будто боясь, что Максим раствориться в воздухе. - Ты, кажется, единственный, кто запомнил меня на экране. Может, ради этого и подсел тогда ко мне в Александровском саду помреж? Он искал печальную женщину. Самой печальной тогда была я.

- Ты была самой прекрасной в Москве. Да и в любом другом городе мира! Я заметил бы тебя сразу в любой толпе. Ведь тогда в Андреаполе что-то кольнуло слева, где сердце. Тоненько так, вроде сигнала, но жутко пронзительно! С чего бы, спрашивается? Девушка, одетая слишком легко для майского вечера, бредет наугад, как помешанная. Вся в грязи и всклокоченная, словно дралась. Но пульс зачастил до ста двадцати, клянусь! А ведь я видел только спину.

- И я - спину! С батоном. И тоже решила - ненормальный. Мой.

- А в автобусе у тебя было такое лицо... Заплаканное, потерянное, восхитительное!

- О, нет, в автобусе я уже была счастлива! Уже переполнена чем-то драгоценным. И ощущение - как на американских горках - полет в другое измерение. Наверно, так теперь действует провидение.

- Меня он водило, как блесну опытный рыболов. Зачем я два часа кружил по городку с эти батоном, как булгаковская Маргарита с букетиком желтых цветов? Для того, что бы приманить тебя. А если бы не приманил, если бы не встретил, то, наверно, умер бы от тоски. Так одуряюще сладко пахла сирень тем вечером...

- Значит, чудеса бывают? И все радужные обещания счастья - не обман!.. Не смейся, пожалуйста, и не сердись. Я лишь теперь поняла, что Бог существует! И то, что мы сидим вдвоем на самом краю света - есть первое, самое главное доказательство этого! Все, оказывается, так просто! Бог - это любовь. Неважно как его зовут. Но только несомненно одно - он не жесток. Он не может карать, мучить, мстить. Он милостив и добр. Ему больно от наших страданий. Все, что может, он дарит нам. И вот здесь, здесь живет его тепло. - Маргарита прижала ладони к груди.

- Верно, милая! Иначе ведь быть не может! Иначе все теряет смысл! Макс распахнул руки, словно обнимая Божий мир. - Все это - его дар.

Взявшись за руки они стояли на вершине холма, обдуваемые ветром. Щека Маргариты прильнула к груди Максима, ее длинные волосы с вплетенным цветком малинового шиповника струились мягким шелком.

- Я знаю, что ОН говорит нам. "Живите в радости. А радостью вашей пусть будет любовь, милосердие и красота". Я знаю, что несказанно прекрасна сейчас, потому что я - это ты.

- Человек есть то, что он любит. Выходит, я - часть тебя, Маргарита. Это потрясающе, но какова ответственность! Решено - я сбриваю бороду. Максим, наконец, расхохотался, не в силах больше выдерживать серьезный тон.

- Только не это! - Маргарита сжала ладонями его впалые щеки, покрытые темно-русой щетинкой. - Не дам в обиду нашу любимую бороду.

- А ну, догоняйте! - крикнул он, припустившись к озеру. Следом, заливаясь лаем, кубарем катился Лапа и раскинув руки, словно собираясь взлететь, невесомо плыла Маргарита.

Глава 5

В селе теперь часто видели москвичей. Но не прогуливающихся, а озабоченных покупками. На берегу озера, где стоял их дом, частенько визжала электропила, стучали молотки. Сельчане зачастили к озеру, любопытствуя насчет строительства. Темный дом стал желтым, как одуванчик, а резьба ставен превратилась в белые кружева. Молодая, стоя на лестнице, ловко орудовала кистью, а хозяин занимался крышей. С грузовика выгружали морковную, андерсеновскую черепицу и блестящие желобы водостоков. Помолодевший дом стал похож на красноверхий боровичок и в любую погоду казался освещенным солнцем. Цветов в садике появилось множество - бурно цвел малиновый и белый шиповник, высоко поднимали головы пурпурные маки, наивно и весело глядели васильки, беззаботные ромашки. А ботва у тыкв выросла просто гигантская, перекинулась на яблони и огород стал похож на тропический лес.

Вечерами окна игрушечного дома светились мандариновым теплым уютом, у крыльца поднимались высокие белые цветы, пахнущие в сумерках сладко и чудно. Если бы любопытный прохожий привстал на притолоку и заглянул в комнату, то прослезился бы, бедолага, от тихой зависти. О таких вечерах мечтает отродясь всякий, часто не осознавая того, стремясь к иным обманным радостям. А как увидит такое окно - и наступит понимание. Стукнет себя человек по лбу и воскликнет: - Так и буду теперь жить!

В горнице чисто и уютно. Хоть и не видать богатства, а лучше, вроде, и желать нечего. Над низким топчаном, покрытым клетчатым пледом, висит рогожный коврик с пышными белыми облаками и серпом месяца, хитро выглядывающим из-за них. Вокруг россыпь звездочек и что-то летящее вроде большой серебристой птицы или длинноволосой феи. У Маргариты, сшившей коврик из лоскутов, получилась именно та картинка, что виделась ей перед сном в детстве.

В углу у печи стол, весь заваленный интересными книгами. Книги и на полках, прибитых к стенам. Торжественно и таинственно золотятся тиснения на толстых корешках, а другие худы, потрепаны или ярки. И похожи книги на старых друзей, собравшихся здесь, чтобы рассказать свои удивительные истории. Рядом круглый столик на одной центральной ноге, покрытый вишневой бархатной скатертью. Старый, видать, столик и очень пожилая, с давнишними воспоминаниями скатерть. На скатерти пузатая ваза прозрачного стекла с полевыми цветами, роняющими лепестки, а над ней возвышается лампа. Чудо-лампа с большим абажуром, затянутым мандариновым шелком. Среди книг, склонив голову над бумагами, что-то быстро пишет молодой мужчина. Часто он поднимает лицо от работы и, откину со лба длинную прядь, смотрит на сидящую под лампой женщину. Долго смотрит и тогда она отрывается от шитья и с улыбкой встречает его взгляд. И уже не ходики с кукушкой, а два сердца выстукивают волшебную мелодию и поют в горнице зачарованные скрипки.

В руках женщины - юной, простоволосой, блестит игла. На коленях кипень белого шелка, волнами покрывающего пол.

- Похоже, тебе угодил наш председатель, - замечает писатель.

- Еще как! На все окошки штор хватит и ни каких-нибудь - в оборочку, с воланами! - Маргарита расправила работу, полюбовалась: - То, что надо. Тютелька в тютельку.

Мксим улыбнулся, припоминая судьбу подарка. Вручая ему недостающие бумаги на владение домом, председатель совхоза покачал головой:

- Проспорил я девкам из сельсовета бутылку. Они прямо горло драли, что ты теперь не сбежишь. И вправду остался что ли?

- Остался. Нам с женой тут нравится.

- Может с вас и возродятся Козлищи. Хоть и проспорил, да не помню, когда так радовался.

А вскоре заехал председатель на газике и протянул плотный рюкзачок.

- Хозяйке твоей, может сгодится. Мне, как ветерану сразу два презентовали. А на кой ляд? С крыши, что ли, сигать?

В подаренном тюке оказался парашют. Как раскинула Мара на лужайке снежно-белый необъятный купол с оранжевой середкой, так руками и всплеснула:

- Теперь сумасшедшую красоту в доме наведу!

В начале парашют в союзе с дырявым самоваром породил лампу. Самовар начистили, просверлили в днище отверстие, просунули шнур, сверху, используя мельхиоровую конфетницу, пристроили патрон. А затем расцвел над преображенным самоваром огромный солнечный тюльпан. Каркас от валявшегося на деревенской свалке абажура Маргарита обтянула парашютной оранжевой сердцевиной и даже по низу пришила кисти.

Пуск лампы превратился в праздник. В доме появился тот самый свет, который решительно необходим для семейного счастья.

- Чудесно будет зимой. Представь, за окнами сугробы и вьюга, а у нас горячая печь и свое солнышко! - Маргарита нахмурилась вдруг и проговорила совсем тихо: - Путь лучше зимы никогда не будет.

...- Я хочу, что бы лето было всегда, - шептала она, проснувшись от солнечного луча на подушке. - Когда я открываю глаза, вижу птиц на ветке яблони, вижу тебя рядом, то не могу поверить, что на свете бывает такое полное счастье. Все оно - мое! Я даже забор, который ты сделал, люблю как живой. И лавку на берегу. И наше Тихое озеро...