Возвращение мастера и Маргариты - Мила Бояджиева

...- Я хочу, что бы лето было всегда, - шептала она, проснувшись от солнечного луча на подушке. - Когда я открываю глаза, вижу птиц на ветке яблони, вижу тебя рядом, то не могу поверить, что на свете бывает такое полное счастье. Все оно - мое! Я даже забор, который ты сделал, люблю как живой. И лавку на берегу. И наше Тихое озеро...

- А я тебя, тебя, и опять - тебя!

Они бросались обниматься, обласкивали словами окружавшие их вещи и, притихнув, грустили. Сколько ни заклинай мгновение остановиться, река времени течет, унося золотые песчинки. И всякое счастье подстерегает хмурая осень.

Глава 6

Спуск к Тихому озеру, сделанный Максом в ивняке, вел к мелкой прозрачной заводи. По сторонам в торжественном карауле стоял частокол осоки и плавали на зеркальной воде желтые кувшинки.

Маргарита умела входить в воду не слышно. Лишь разбегалась в обе стороны зыбкая рябь и узкое тело, зеленоватое сквозь слой воды, скользило в глубь озера. Отплыв чуть ни на середину, она оборачивалась, призывно махала Максиму рукой и плыла навстречу солнцу - утром - влево, на восток, вечером - прямо на закат, окрашивающий пурпуром потемневшую воду. За спиной по русалочьи колыхались длинные волосы и летел следом аромат радости, словно раскололи спелый арбуз.

Однажды теплым июльским вечером, особенно тихим и пахучим после прошумевших дождей, она попросила Максима подождать на берегу и припустилась к дому. В горнице вытащила из шкафа нечто белое, пышное и нырнула в шуршащий шелк.

Мысль о платье из парашютных занавесок пришла внезапно, когда собранные на бечевку полотнища образовали длинную бальную юбку. Оставшимся широким куском ткани Маргарита обернула торс и завязала на талии большущий бант. Из маленького овального зеркала на нее глянуло лицо, покрытое розовым загаром и золотой пыльцой веснушек. Глаза сияли темные и великолепные, как омуты, прячущие вековые тайны, а на губах играла загадочная улыбка - знак приобщения к высшему таинству. Показав себе язык, Маргарита закружилась, чувствуя податливую упругость шелков. Видеть себя она целиком не могла, но когда бежала через поле к озеру, подобрав юбки, они развевались легким облаком и таинственно по бальному шуршали. Ничего не понимает и не сумеет понять в самых шикарных туалетах та, которую не пьянит этот шорох шелков, дышащих июльскими лугами, туманами, сознанием собственной единственной неотразимости!

Соцветия белоснежного душистого горошка, пучок сорванных на ходу ромашек и васильков превратили в венок торопливые руки, а сердце стучало, как перед алтарем. Маргарита замерла, переводя дух у самого берега. На пне под серебристой ракитой сидел Максим и читал большую потрепанную книгу с тиснением на корешке "Сказки Андерсена". Выгоревшая русая прядь падала на его лоб, а рука машинально отгоняла веточкой комаров, прохаживаясь по спине и шее. В прорехе старых джинсов выглядывало загорелое колено со свежей ссадиной, полученной утром во время велосипедной прогулки. Маргарита задохнулась от любви и чуть слышно шепнула, выступив из-за кустов белого шиповника:

- Макс...

Он обернулся, неловко поднялся, уронив с колен книгу, и обмер.

- Держи меня! - она ринулась прямо в распахнутые объятия. Он подхватил, закружил ее и понеслась вокруг карусель лесов, полей, холмов, вод, лиловых колокольчиков со звенящими шмелями, стрекоз на камышах, круглых облачков в бледном небе, солнечных бликов от воды на серебристых ветвях осоки, глядящейся в озеро - все кружило и ликовало, а потом завалилось набок. Переводя дух, они лежали в траве и смотрели в небо.

- Я стала летучей, как облака!

- Ты лучше. Ты летучая, теплая, живая.

- Я легкая и радостная, как та лимонница!

- Ты прекрасней и нежней всех бабочек в мире, - Максим наклонился над ней, опираясь на руки и погружаясь взглядом в самую глубину зрачков. - Ты озаренная.

- Я такая, потому что ты - мой. Ты научил меня летать, мастер. Научил быть сильной, верить в чудо, беречь радость, как самую редкую драгоценность. И любить себя. Да, да! Потому что я - это ты. Только совершенно необходимо, совершенно обязательно - что бы мы были вместе. Что бы мы - ты и я - были всегда.

- Так будет непременно. Я не отпущу тебя, ни за что не отпущу. Обещаю тебе это! Ты веришь мне, Маргарита?

Она зажмурилась и замотала головой:

- Верю крепко-крепко-крепко... Мы будем всегда. Мы всегда будем вместе! - горячие губы слились, закружил вокруг подаренный им мир.

- Подожди здесь, ладно? - попросил Максим, выныривая из хмельного омута, целуя Маргариту нежно и торопливо. - Приготовь слова клятвы. Сегодня у нас свадьба.

Вскоре он вернулся с цветами из сада: мраморные лилии, голубые незабудки, алые маки, лиловые ирисы - целая охапка в упаковке упоительных ароматов. А сам был причесан и строг.

- Господи, откуда такой пиджак? - Маргарита в изумлении всплеснула руками: - Никогда, клянусь, никогда я не видела ничего подобного!

- Из времен сытых нэпманов и лощеных сутенеров. А точнее с андреапольской барахолки. Прошлой осенью одна старушка подарила мне его в придачу к банке соленых грибов. Она уверяла, что муж шил костюм к свадьбе у самого лучшего портного в городе. Он был, якобы, очень похож на меня и скончался в девяностолетний юбилей! Ушел в иной мир, сносив брюки и сохранив в шкафу с нафталином этот пиджак. Я взял его, потому что не хотел обижать старушку и еще потому, что думал о своем Жостове. Видишь, судьба все предусмотрела и хорошо подготовилась.

- Чудесный пиджак, - Мара погладила ладонями темно-синюю в рубчик ткань на его груди и вытащила длинный конский волос. - Тогда пользовались стежкой из конского хвоста и все почти шили вручную. Может, и мой парашют был сострочен в годы первых пятилеток, что бы прыгать с дирижаблей? Мы чудесная пара, да?

- Мы единственная пара во всем мире. Ничто на свете не способно разлучить нас. Вот! - Максим вытащил из кармана медную проволочку. - Сейчас в присутствии новобрачной и всех имеющихся свидетелей на земле и в небесах я изготовлю уникальное кольцо, достойное алмазного фонда. - Смотри! Это хрустальная бусина извлечена мной из щели в полу. Она ждала нас может, целых сто лет. Сверкала, словно капля росы, а я выковырял ее ручкой. Вот... - Максим старательно свернул проволочный жгут, нанизал хрусталину и спрятал колючие концы. - Вот так. Примерь!

- Получилось! - залюбовалась Маргарита кольцом на своем пальце. Теперь я сделаю для тебя. Я умею. В школе плела из разноцветных проводков ремешки. Смотри! - Насупив брови она старательно принялась за дело. Вскоре на ее ладони лежало кольцо. - Скромное, но прочное. Не уколись.

- Но это не шутка, Марго. Совсем не шутка, - взяв ее за руку Максим повел за собой на холм, покрытый цветами тысячелистника, колокольчиками и мелкой ромашкой. Там остановился и развернулся лицом к западу. Огромное солнце, наливаясь рубином, опускалось к елкам.

- Смотри на него и загадай самое главное.

- Я уже загадала. Давно, - вздернув подбородок, Марго подставила лучам лицо и зашевелила губами. Максим замер, сжимая ее руки.

- Солнце повенчало нас. Оно станет нашим свидетелем и защитником. Клянусь, что буду с тобой в горе и в радости, в болезни и в здравии. Клянусь - ничто на свете не разлучит нас.

- Клянусь... вторила Маргарита, прижимаясь к его груди, где под древним пиджаком, под жесткими хвостами неведомых, давно почивших коней, билось родное, навсегда принадлежавшее ей сердце...

Ехавший на велосипеде по тропинке человек с удочками и пластиковым пакетом, свернул шею, уронил пакет, остановился и протер глаза.

В пакете находилась банка свежих навозных червей, полкруга краковской колбасы, буханка ситного, малосольные огурчики и четвертинка - все, что требуется рыбаку, круто завязавшему с выпивкой.

В результате недельного запоя зоотехник Кащенко был избит женой, потом ею же отпоен парным молоком, вымыт в бане, приведен в божеский вид. Он заметно посвежел, сдал квартальный отчет и перестал видеть лебедей, являвшихся где попало после насильственного просмотра по телевизору балета Чайковского в обществе жены и тещи. Вернулся вкус к столярничанью, краковской колбасе, рыбалке. И вдруг - е-мое!

Набравшись смелости Кащенко шагнул вперед, что бы посмотреть правде в глаза. Никаких лебедей в человеческий рост, слава тебе, господи, у озера не было. Но то, что он увидел, оказалось совсем уж невозможным.

Прямо на верхушке холма стояли двое в невиданном и ненужном в пустынных сих местах очаровании. Невеста в сказочном белоснежном уборе с охапкой цветов в руках и волосами, падающими до пояса, повернула лицо к закату. Ее суженый - высокий и статный, как в иностранном журнале, то же смотрел вдаль.

Закатные лучи щедро покрывали белоснежные вуали невесты и стройный стан молодца, словно окатывая их жарким золотом. Двое стали Единым целым, но вовсе не в том смысле, к которому привык наблюдавший. И для того, что бы выразить этот новый смысл, существовало слово, которое вспомнил вдруг зоотехник, озаренный приобщением к таинству.