Франко. Краткая биография - Габриэлла Эшфорд Ходжес

Учитывая характер дипломатических переговоров между тремя фашистскими лидерами, нет ничего удивительного, что отношения между ними были далекими от гармонии. По словам биографа Чиано, дискуссии направлял «небольшой круг жуликов, психопатов и шутов», а губили их «мелочная ревность, личное тщеславие и чванство и желание набрать побольше очков в этой игре». Не было недостатка и в злобных сплетнях и слухах, подрывавших взаимоотношения сторон. Привыкшему к неумеренной лести Франко вряд ли могли понравиться презрительные отзывы немцев о нем в конце 1940 и начале 1941 годов. Обозленный Гитлер презирал его за «нрав не суверена, а вассала», и вообще считал каудильо «чванливым и напыщенным паяцем», а Геббельс называл его «тупым сержантом», «хвастливым болтуном», «тщеславным ослом, пускающим пыль в глаза», и «надутым индюком… занявшим чужой трон». (Тот факт, что Гитлер и в своем бункере повторил сказанное им слово в слово, подтверждает, что поносить каудильо было для немецкого верховного командования обычным делом.)

Один немецкий дипломат вспоминал, что взрывы ярости Гитлера по поводу Франко «эхом разносились по всем службам и кабинетам партии». Слухи об этих высказываниях, несомненно, доходили до Мадрида. Франко, который, похоже, идеализировал фюрера, видя в нем некую патерналистскую фигуру — подобно тому, как сам Гитлер относился к Муссолини, — в своих оценках коллег-вождей оказался более осмотрительным. В отличие от вспыльчивого фюрера он был слишком сдержан и высокомерен, чтобы опускаться до низменных сплетен со своим окружением. Трудно также представить, чтобы Франко, избегавший открытого противостояния даже с самым незначительным из своих подчиненных, отважился вызвать гнев Гитлера публичной критикой его действий. Однако недовольство каудильо проявлялось в неуступчивости во время переговоров и в настойчивом утверждении собственной значимости.

Это все больше раздражало фюрера. В конце концов он отправил письмо Муссолини, в котором с философским смирением пришел к выводу, что «суть многословных речей и письменных объяснений [Франко] состоит в том, что Испания не хочет вступать в войну и, скорее всего, так и не сделает этого». И хотя Гитлер называл сие «достойным сожаления фактом», его желание втянуть Испанию в войну уступало полнейшему нежеланию хоть в чем-то зависеть от Франко в военном отношении. И даже в последние дни в бункере Гитлер недвусмысленно заявил, что, несмотря на стремление каудильо попасть «в клуб победителей», вступление Испании в войну ни на какой стадии не считалось необходимым или желательным, а «обеспечив нейтралитет Иберийского полуострова», Франко оказал единственную услугу, которую только и мог оказать. В любом случае в 1941 году Гитлер был больше озабочен тем, как помочь Италии выкарабкаться из завершившейся полным провалом авантюры на Балканах, а также приготовлениями к весеннему наступлению на восток и к войне с Советским Союзом, чем переговорами с Франко. Немецкий посол получил указания «проявлять холодную сдержанность в вопросе об участии Испании в войне».

В результате возлюбленная Родина Франко погрязла в голоде и нищете, сам он был вынужден принимать продовольственную помощь от союзных демократических держав и к тому же оказался ненужным на войне в Европе. Теперь каудильо замкнулся в своей эмоциональной крепости. Даже немецкий посол фон Шторер отметил, что «одинокий, не уверенный в себе Франко с большим трудом отваживается принимать какие-либо решения… С каждым днем он видит все меньше людей, не позволяет даже старым друзьям давать ему советы». Смерть Альфонса XIII, наступившая 6 марта 1941 года, не принесла успокоения каудильо. Несмотря на энергичные попытки режима подавить спонтанные проявления народной скорби, кончина короля вызвала вспышку монархистских симпатий. По всему Мадриду дома были увешаны черными полотнищами в знак траура. Когда Франко переставал доводить себя до неистовства по поводу «масонских заговоров», его маниакальные подозрения переключались на элегантного, пользовавшегося успехом у женщин и популярностью в народе свояка. Многословные разглагольствования каудильо раздражали не только немцев. Жена постоянно прерывала его бесконечные политические рассуждения и с восторженной почтительностью спрашивала мнение Рамона Серрано Суньера. А за ужином частенько звучали ее команды, вроде такой: «Да замолчи же ты и послушай, что скажет Рамон». Все это было не по душе мнительному каудильо. А вопрос, заданный как-то его пятнадцатилетней дочерью: «Кто здесь командует, папа или дядя Рамон?» — еще больше усугубил ситуацию.

Хотя Франко, по-видимому, еще нужен был Серрано Суньер для достижения желанного признания отца и брата, а также требовались его познания в политике, он с большой подозрительностью относился к растущим амбициям свояка, со жгучей ревностью относясь к его подвигам на дипломатической стезе. Особенно бередил душу Франко тот факт, что итальянцы, относившиеся к нему с пренебрежением, были просто очарованы интеллектом и остроумием Серрано Суньера. И даже британский посол, сэр Сэмюэл Хоур, отметил бросающуюся в глаза разницу между каудильо, «с заторможенной реакцией и медлительными движениями», и его свояком, «скорым в словах и делах». Манеру говорить Серрано Суньера хорошо иллюстрирует его фраза, обращенная к итальянскому послу: «Генералиссимус — человек простой. Хорошо еще, что он не слишком много общается с Гитлером». С другой стороны, в ноябре 1941 года Чиано, итальянский министр иностранных дел, говорил Муссолини, что «Серрано Суньер еще не нашел соответствующего языка, на котором следует говорить с немцами… Иногда он выражается так грубо, что собеседник просто едва не падает со стула». А Геббельс вообще считал его «пятым колесом в телеге».

Публикация книги одним из приспешников Серрано Суньера, в которой прямо говорилось, что только он мог вдохнуть жизнь в наследие Хосе Антонио Примо де Риверы, оказалась последней каплей, переполнившей чашу терпения генералиссимуса. Игнорируя рекомендацию свояка, который предложил ему сформировать более сильный кабинет из одних фалангистов, 5 мая 1941 года Франко назначил министром внутренних дел ярого антифалангиста, полковника Валентина Галарсу (того самого, что сыграл важную роль в восстании 1936 года). На посту заместителя секретаря президента его заменил невзрачный и услужливый тридцатишестилетний морской офицер, капитан Луис Карреро Бланко. Резко отличавшийся во всем от Серрано Суньера, Карреро Бланко со временем станет правой рукой Франко. В качестве подачки монархистам Кинделан был назначен генерал-губернатором Каталонии, а его предшественник, Оргас, стал верховным комиссаром Марокко.

Галарса немедленно предпринял шаги по ограничению властных возможностей фаланги вообще и Серрано Суньера в частности. Сняв двух его ставленников с ответственных постов, Валентин Галарса начал постепенно выводить прессу из-под контроля фаланги, что вызвало отставку нескольких высокопоставленных фалангистов, включая самого Суньера, которые, впрочем, полагали, что их скоро попросят вернуться. Отлично сознавая, что подавшие в отставку функционеры руководствовались в первую очередь личными амбициями, а не преданностью