Франко. Краткая биография - Габриэлла Эшфорд Ходжес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стремясь упрочить собственные позиции на Пиренейском полуострове, Франко в тот же день встретился с португальским послом. С жаром говоря о Гитлере как о «необычайно умеренном, восприимчивом человеке, полном великих идей в духе гуманизма», каудильо порекомендовал португальцам как можно скорее разорвать дружеские отношения с Великобританией. Португальский диктатор Салазар был всерьез обеспокоен намерениями Франко. Через своего посла он предложил, чтобы Испания и Португалия заключили договор о дружбе, по которому каждая из сторон обязалась защищать нейтралитет друг друга в случае нападения, от кого бы оно ни исходило. Но если Салазар имел в виду немцев, то Франко хотел отразить «любые требования или нападки со стороны англичан».
17 июня 1940 года каудильо, вдохновленный перемирием Германии с Францией (которое на деле поставило крест на его претензиях на французское Марокко), по случаю четвертой годовщины восстания произнес пламенную речь, выдержанную в профашистских, агрессивных тонах. Провозгласив, что «Наш долг и цель — это Гибралтар и экспансия в Африке», он в очередной раз заявил, что ключом для реализации испанских имперских устремлений — и секретом «фантастических побед» Гитлера «на полях сражений в Европе» — являются дисциплина и единство.
Однако холодный ветер действительности задул с новой силой. Политика западных демократий, направленная на ограничения поставок горючего в Испанию, привела почти к полному крушению торговли внутри страны. 24 июля Франко был вынужден подписать соглашение с Великобританией и Португалией о товарообмене в стерлинговой зоне, а пять дней спустя — договор о дружбе и ненападении с Португалией.
В то же время немцы неожиданно понесли серьезный урон в воздушной битве за Англию. Это резко повысило стратегическое значение Испании для Германии. 2 августа 1940 года Риббентроп сообщил немецкому послу фон Штореру, что «теперь мы желаем скорейшего вступления Испании в войну». Пока немцы размышляли, каким образом этого добиться лучше всего, Франко, словно раззадоренный ребенок, направил и Гитлеру, и Муссолини личное послание с картой своей «африканской империи». В нее были включены «Гибралтар, Французское Марокко… Оран и колонии Гвинейского залива». Заверив немцев, что благодаря договору о дружбе Португалия «отчасти находится вне британской орбиты и стала гораздо ближе к нашей», он дал понять, что ждет от немцев поставок горючего, зерна и «прочей помощи, требуемой для ведения войны». Не обращая внимания на уклончивую позицию Муссолини (итальянского диктатора раздражали притязания Франко на ту часть северного Марокко, которую он присмотрел для себя), каудильо выразил свое «глубокое и горячее восхищение дуче».
Однако энтузиазм немцев по поводу участия режима Франко в войне быстро испарился после их детальной оценки реального состояния испанской армии. Отмечалось, что «чрезмерный индивидуализм зачастую ведет к отсутствию дисциплины» у солдат, а «доктринерское командование обычно медлительно и лениво». Соответственно был сделан вывод, что «без иностранной помощи Испания сможет очень недолго вести военные действия». В любом случае Гитлер предпочитал сохранять хорошие отношения с вишистской Францией, нежели удовлетворять амбиции Франко во Французском Марокко. И фюрер решил, что взамен экономической и военной помощи каудильо достаточно оказать моральную. 6 сентября фон Шторер нацепил на грудь пребывавшего в эйфории генералиссимуса весьма престижный большой золотой крест ордена «Германского Орла».
Однако, несмотря на пылкую веру Франко в «триумф наших общих идеалов», быстро ухудшающееся экономическое положение Испании начало накладывать свой отпечаток на его экспансионистские устремления. Скрепя сердце, он был вынужден обратиться за экономической помощью к Соединенным Штатам. Весьма подозрительный госдепартамент указал, что Штаты готовы направить помощь только через политически нейтральный Красный Крест, надеясь, что таким образом американцы завоюют доброе к себе отношение испанцев, но не будут способствовать военным планам Франко.
Как Великобритания, так и Франция были чрезвычайно озабочены тем, что неоднократные попытки Испании добиться от немцев приглашения Серрано Суньера посетить Берлин в конце концов, 16 сентября 1940 года, принесли свои плоды. В действительности испанский министр и его фалангистская свита были не слишком гостеприимно встречены грубоватым и заносчивым Риббентропом. Хотя буквально на следующий день немцы отказались от операции «Морской лев», то есть вторжения в Великобританию, и перенесли свое внимание на нервные центры Британской империи, Гибралтар и Суэц, Риббентроп радостно заверял испанцев, что ситуация в Лондоне быстро ухудшается и скоро от него «ничего не останется, кроме пепла и обломков». На пространный «список покупок» каудильо, где фигурировало пожелание «заполучить все Французское Марокко», Гитлер ответил своим, еще более длинным, списком. К неудовольствию испанской стороны, в него входили требования базы на Канарских островах и передачи Германии имущества английских и французских фирм, действовавших в Испании, в качестве компенсации за немецкую помощь во время гражданской войны. Хотя встреча Серрано Суньера с фюрером была более теплой, она от этого не стала более продуктивной.
Пока Франко пытался убедить себя, что неприемлемые немецкие требования исходили от «самовлюбленных прихвостней» Гитлера, и продолжал что-то лепетать насчет «возвышенного образа мыслей и прекрасного чутья фюрера», он был оскорблен в лучших чувствах. 24 сентября Серрано Суньер и Риббентроп снова встретились в Берлине, чтобы обсудить предложение Муссолини о заключении секретного трехстороннего пакта между Испанией, Германией и Италией. Франко приказал Серрано Суньеру уведомить Риббентропа, что «он был дружески огорчен» требованиями Германии, которые «абсолютно несовместимы с величием и независимостью страны». После горячей дискуссии министры иностранных дел обоих государств договорились, что детали секретного пакта должны быть определены во время личной встречи Франко и Гитлера.
Обиженный фюрер, заметив, что без немецкой и итальянской помощи «сегодня не было бы Франко», начал задаваться вопросом: «Была ли Испания столь же расположена отдавать, как прежде была готова брать?» Гитлер сообщил сначала министру иностранных дел Италии Чиано, а затем и самому Муссолини, что против испанского вступления в войну, ибо «оно обойдется дороже, чем того стоит». Хотя фюрер и сам не был лишен духа стяжательства, он с горечью жаловался: «Общаясь с испанцами, чувствуешь себя так, словно имеешь дело с евреем, который хочет заработать на самом святом, что есть у человека». А немецкий посол в ответ на заверения каудильо, что «его отношение к Германии — не сиюминутная прихоть, а непреходящая реальность», раздраженно заметил: «Испания не может ожидать, что ценой наших побед мы ей на блюдечке преподнесем новую колониальную империю и ничего не получим взамен». Тем не менее акции Франко как руководителя Испании в глазах немецких политиков стали расти, поскольку оппозиция вступлению в войну в испанской армии усиливалась, а между
