Франко. Краткая биография - Габриэлла Эшфорд Ходжес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На протяжении всего этого времени происходили безжалостные казни республиканцев, которых вытаскивали из переполненных тюрем. Легкость и беспечность, с которой Франко подписывал смертные приговоры, обнаружились, когда в октябре — ноябре 1940 года был казнен ряд высокопоставленных республиканцев, в том числе и каталонский президент Луис Компанис, арестованный гестапо во Франции и выданный каудильо. Это вызвало всплеск возмущения за рубежом и создало определенные трудности для режима. Однако не в политических интересах западных демократий было обращать внимание на эти преступления. Но ни замечание Черчилля в адрес испанских политиков — «мы не являемся препятствием для их марокканских амбиций, пока они сохраняют нейтралитет в войне», — ни американское предложение массивных поставок зерна в обмен на испанский нейтралитет не смогли повлиять на профашистскую позицию Франко. 16 октября 1940 года он уволил двух министров, не поддерживавших внешнеполитическую линию каудильо, в том числе и Бейгбедера, любовница которого, красавица англичанка Розалинда Пауэлл Фокс, убедила его отказаться от своего германофильства. С тех пор он с ехидством называл Франко не иначе как «карлик из Эль-Пардо». Министром торговли и промышленности был назначен фалангист Деметрио Карсельер Сегура, а Серрано Суньер стал министром иностранных дел, сохранив за собой портфель министра внутренних дел. Хотя номинально возглавлял кабинет Франко, решением повседневных вопросов все больше занимался именно Серрано Суньер. Довольный Муссолини написал Гитлеру, что в Испании «враждебные странам «оси» тенденции были устранены или, по меньшей мере, нейтрализованы», а широко освещавшийся в прессе визит Генриха Гиммлера еще раз укрепил впечатление, что Испания находилась на грани вступления в войну.
Гитлер, вопреки желанию своих советников, захотел сам выяснить, нельзя ли все-таки втянуть Испанию во всемирную бойню, не принося в жертву собственные амбиции. Была подготовлена встреча двух деятелей. Франко, наконец, лично противостоял Гитлеру на знаменитой встрече в Андае 23 октября 1940 года. Поезд каудильо прибыл на станцию с опозданием на восемь минут, выгрузив, по выражению адмирала Канариса, «не героя, а какого-то недомерка». Не сумев найти подходящий тон в беседе с фюрером, разнервничавшийся Франко то рассыпался в подобострастных комплиментах, то вдруг проявлял непреодолимое упрямство. Поскольку оба они являлись личностями исключительно самовлюбленными, им не стоило встречаться лицом к лицу. Уже тот факт, что каждый из них был уверен, что он — избранник Божий, осуществляющий Его промысел на Земле, а то и является воплощением самого Мессии, делал маловероятным достижение между ними взаимоприемлемого компромисса. А поскольку собственное Я тесно идентифицировалось у Гитлера с Третьим рейхом, а у Франко — с Родиной, то они сталкивались практически по каждому пункту переговоров.
Да и в принципе трудно было представить, чтобы Гитлер сделал какие-либо имперские уступки испанцам сразу после немецких военных успехов. Не слишком приветствовал он и самонадеянные претензии Франко на равный статус, в то время как Испания терпела полный экономический крах. Убежденность каудильо, что в отношении Марокко «Франция должна сделать определенные уступки», натолкнулась на решимость фюрера не подвергать опасности свои отношения с правительством Виши. Опрометчивое решение Франко прочитать Гитлеру лекцию об исторических и моральных правах Испании на Марокко «монотонным голосом, напоминающим муэдзина, призывающего верующих к намазу», пришлось не по вкусу Гитлеру, который вообще не имел ни привычки, ни склонности выслушивать чьи-либо нудные рассуждения. Под отупляющим напором Франко фюрер не сумел хотя бы просто-напросто соврать, на словах согласившись с правами каудильо на Французское Марокко. Но, возможно, даже конфиденциально он не хотел выдавать такого рода авансы «латинским» болтунам, поскольку, как считал Гитлер, «рано или поздно французы все равно узнают об этом». По-видимому, не вполне отдавая себе отчет о смысле собственных слов, Франко бестактно заверил Гитлера, что Испания может захватить Гибралтар в любой момент, а вот Великобритания, если она будет завоевана, все равно станет продолжать войну из Канады с помощью Соединенных Штатов. Вскочив на ноги, взбешенный Гитлер заорал, что он больше не желает продолжать дискуссию. (Позднее фюрер пожалуется Муссолини, что «лучше согласится, чтобы ему вырвали три-четыре зуба, чем снова пережить что-либо подобное».)
Несмотря на безнадежную уверенность Гитлера, что «с этим типом каши не сваришь», в конце концов его удалось убедить продолжать переговоры. После ужина, прошедшего в напряженной обстановке, было решено, что Серрано Суньер и Риббентроп подготовят секретный договор, а Гитлер и Франко поведут дискуссию с глазу на глаз. Перед уходом каудильо выдал последний залп: «Несмотря на все, что я высказал, если наступит день, когда я действительно понадоблюсь Германии, то немедленно приду к ней на помощь без каких-либо требований с моей стороны». Эти слова не были переведены на немецкий, поскольку переводчик счел их просто формулой вежливости. Впечатление, произведенное генералиссимусом на верховное германское командование, стало еще более ярким в момент расставания: когда он прощально помахивал рукой с площадки последнего вагона, поезд сильно тряхнуло, и только энергичное вмешательство генерала Москардо спасло каудильо от падения вниз головой на платформу. Ко всем несчастьям, старый поезд протекал так, что из-за мощного ливня на обратном пути Франко и Серрано Суньер приехали в Сан-Себастьян промокшие до нитки.
Единственное твердое обещание Гитлера касалось Гибралтара. Поминая немцев недобрым словом, Франко и Серрано Суньер почти ночь напролет работали над секретным протоколом, а затем отправили его в Берлин с кучей поправок, которые немцы немедленно вычеркнули. Разобиженный Франко жаловался Серрано Суньеру, что «эти люди просто невыносимы. Они хотят, чтобы мы вступили в войну, не получив ничего взамен», а Гитлер тем временем поносил «иезуитскую свинью», «трусливого Франко» и «неуместный испанский гонор». Серрано Суньер объяснил позднее итальянскому послу, что все проблемы были вызваны тем, что «Франко, обладавший скорее военным, чем политическим менталитетом, оказался недостаточно подготовлен к сложной диалектической игре, которую вели немцы». Несмотря на минорный тон переговоров, последовавшие затем взаимные препирательства и туманность формулировок заключенного все же секретного протокола, в нем содержалось-таки официальное обязательство Испании вступить в войну на стороне «оси» в сроки, «совместно согласованные тремя державами». Однако в ноябре 1940 года немцы, проанализировав ситуацию в Испании, сделали вывод, что положение «стало значительно более критическим» и эта страна «может стать для нас тяжелой ношей». Как заключил Геббельс: «Фюрер не слишком высокого мнения ни об Испании, ни о самом Франко. Много шума, мало дела».
Возможно, под впечатлением от встречи с
