Жаркие ночи в Майами - Пат Бут

— Очень точно сказано.

— Но деньги там неплохие, я полагаю, — добавил Питер без всякой уверенности.

— Это не те деньги, которые я хочу иметь, — рассмеялась Криста. — И я предпочитаю не узнавать в супермаркете, что у меня есть тайные близнецы от зеленого инопланетянина. Вчера я была в библиотеке. Заголовок в «Уикли уорлд ньюс» извещал, что украдено тело принцессы Грейс. Эксклюзивное сообщение в «Сан» утверждало, что она была жива.

— По всей видимости, она украла собственное тело.

— Да, это будет в новостях на следующей неделе. «Принцесса Грейс арестована за ограбление могилы. Адвокат шоу-бизнеса намекает, что защита будет строиться на утверждении об ее умопомешательстве».

Питер смеялся, смеялся от всего сердца. Боже, это было так странно — и так хорошо!

— Очень смешно, — сказал он, снова удивляясь ей, удивляясь самому себе и своей реакции на нее.

Их смех постепенно утих. Все шло прекрасно. Солнце согревало их. Суп унесли, на его месте появились тарелки с окунем.

— Джеймс Мерилл очень хорошо изобразил Ки-Уэст, — заметил Питер. — Небесные краски, отличная рыба.

— Очаровательные люди, — добавила Криста. Она наблюдала за ним, опираясь подбородком на кончики пальцев, поставив локти на стол.

Он улыбнулся ей, как сообщник. Их прошлое отступило или подверглось переоценке. Плохие времена на самом деле оказались хорошими. Смешно вспомнить, что однажды они ссорились. Это было удивительное недоразумение. Оскорбления и жажда крови уступили место честности, самоуважению, силе.

— Сколько времени вы здесь пробудете?

— Не знаю. Это зависит от фотографа Стива Питтса. На нем лежит главная работа: подыскивает места для съемок. Он подключает меня, если не может принять решение, что случается очень редко.

— Значит, вы вольная птица, — невысказанное «и не влюблены» унес легкий бриз.

— Да, это для меня довольно необычно, но в столь приятном месте хорошо побездельничать.

Питер смотрел в свою тарелку. Он хотел о чем-то спросить Кристу. Судя по всему, ему это было нелегко.

— Вы знаете, сейчас здесь проходит нечто вроде литературной конференции. Меня попросили выступить с речью, и я согласился. Это будет завтра вечером. А потом будет свободная дискуссия. Вы не хотели бы присутствовать… в качестве моей гостьи? Скорее всего это будет невероятно скучно…

— Я с удовольствием приеду.

— Понимаете… все не было подходящего времени, сказать вам то, что я должен сказать… насчет того случая, когда я нырял. Спасибо вам, Криста. Я был в ужасном положении.

Она не отводила взгляд от его глубоких глаз, в которых можно было прочесть даже нежность.

— Будет лучше, если вы съедите этого окуня, чем если он съест вас, — проговорила она, разряжая обстановку.

— Я говорю это от всей души. Спасибо вам, Криста, — повторил он очень серьезным голосом. И, словно желая подчеркнуть свою искренность, положил ладонь на ее руку.

— Все в порядке, Питер.

Так ли это? Его прикосновение пронзило ее как электрический ток, смутив силой своего воздействия. Но он не сжимал ее руку. Его пальцы лежали на ее руке, нежные, как шелковая простыня в жаркую ночь. Просто она слишком бурно на него реагировала. Резкое увеличение адреналина в ее крови было результатом ее волнения, не его. Однако это было такое приятное ощущение, что она не хотела с ним расставаться. Она перевернула свою руку ладонью кверху, и их пальцы переплелись в таком нежном объятии, какого она не испытывала за всю свою жизнь. Их руки общались друг с другом, а сами они сидели неподвижно, оберегая этот момент близости, их души плясали вокруг эмоционального костра, который разгорался в каждом из них.

— После ленча… — начал он хриплым от обуревавших его чувств голосом, — вам не хотелось бы поехать посмотреть, где я живу?

— Да, хотелось бы, — ответила Криста.

25

Это был дом писателя. Снаружи здание выглядело типично для здешних мест — прянично-красиво, но внутри сразу же открывался совершенно пустой коридор — без картин, без мебели, вообще без каких-либо признаков того, что здесь кто-то живет.

Питер отступил в сторонку, пропуская ее. При этом он вдохнул аромат, исходивший от Кристы. Он словно вновь вернулся в молодость и почувствовал себя провинившимся юнцом, совершившим нечто не совсем приличное. Он изучал ее. Она не знала, что за ней следят. Он подсматривал из-за кустов, впитывая флюиды, источаемые ее телом. Потом, когда эти мысли пронеслись у него в мозгу, Питер поймал себя на том, что делает то, что делал обычно, оказываясь в новой и волнующей ситуации. Он стал думать о том, как бы описал все это в книге. Будь оно все проклято! Он не мог избавиться от сидящего внутри его писаки. Как бы он ни старался, он не мог привыкнуть к мысли, что жизнь существует для жизни, а не для того, чтобы читать и писать о ней. Что это не исследовательский проект. Что это и есть искусство.

— М-м-м. Пахнет здесь хорошо, пахнет домом, — сказала Криста.

Ее подсознание вибрировало, откликаясь на запахи, крадущиеся по коридору. Пахло старым деревом и новой полировкой, а сейчас еще и духами фирмы «Келвин Кляйн», которыми она пользовалась. Криста обернулась, чтобы рассмотреть в сумеречном свете его лицо. Куда идти? Это его дом. Он должен сделать первый шаг.

Криста старалась унять волнение. Это какое-то сумасшествие. Они посидели за столиком — это было замечательно, великолепно, — он пригласил ее к себе домой, и она согласилась. Такое было не в ее правилах. На него это тоже было не похоже. Но они держали друг друга за руки, сплетали пальцы, а прикосновения не могут лгать. Не такие прикосновения. Не такие ощущения. Будущее мерцало перед ее глазами. Как это произойдет? Произойдет ли вообще? Она пыталась привести свои мысли в порядок и определить, чего же она на самом деле хочет, но мысли ее путались. Оставалось только волнующее предчувствие, одурманивающее ощущение, острая грань опасного возбуждения.

— Не хотите ли посмотреть, где я работаю?

Он выпустил стрелу в самую сердцевину проблемы и сам удивился своему предложению. Камилла была единственным существом женского пола, которому разрешалось входить в его рабочий кабинет. Это было его тайное убежище, где он мучился в молчаливом одиночестве, поднимаясь порой до горных высот воображения. Здесь ему являлись мечты, от которых, если бы они стали достоянием публики, мир содрогнулся бы в беспомощном ужасе. Здесь он разрабатывал идеи, которым позавидовал бы сам Господь Бог. А в промежутках были мирские заботы, непрерывные поиски, листы бумаги, карандашные наброски, ненужный кофе и все прочие уловки — услужливые союзники пустой страницы.