Контракт на невинность (СИ) - Шварц Анна

— А можно маленький вопрос? — интересуюсь я, и дядька смотрит на меня поверх очков, — вы… давно знакомы с Камилем? Он тут, мм… часто бывает?

Он едва приподнимает в ответ уголок губ. Как-то грустно.

— Мы с ним учились в одном институте. Так что знаем друг друга очень давно. Это его медицинский центр, не знала?

— Ого, — выдыхаю я пораженно, — нет… не знала.

Врач не отвечает на мой самый последний вопрос, но я понимаю, что, вероятно, он знает о состоянии Камиля. Но я больше не решаюсь спросить что-то — просто начинаю отвечать на вопросы о своем самочувствии, пока он все записывает в свой ноутбук.

Эпизод 57

— Вы будете принимать у меня роды? — интересуюсь я с некоторой опаской в голосе, когда этот добродушный дядька записывает все, что я ему рассказала, и еще раз смотрит малыша на УЗИ. Он делает это более тщательно и намного дольше, чем Камиль, но лицо и взгляд Камиля, которые я наблюдала в тот момент, я не забуду никогда. Это не профессиональная внимательность, как у доктора. Там во взгляде было нечто большее.

— Да. Стесняешься? Я врач, не стоит. В принципе, ты можешь договориться с Камилем, чтобы это делала женщина.

— Ну, немного смущаюсь, — признаюсь я, — но если так надо…

— Смотри сама. Ты не первая моя пациентка будешь, — дядька поднимает глаза и смотрит мне за плечо, а я на автомате оборачиваюсь и вижу Камиля, — вернулся. Ну чё, как?

Камиль пожимает в ответ плечом. Дядька вздыхает уже черт знает какой раз за вечер.

— Ясно. Можешь забирать девочку. Пока все в порядке, а результаты анализов будут через пару дней. Номер телефона записал твой, — это он уже говорит мне, и я киваю, — буду напоминать, чтобы приходила на осмотры. Надеюсь, ты не как он. Не забывай приходить, ясно? И ты, Камиль. Достал уже пропадать.

Они жмут друг другу руки, пока я расправляю одежду, и после мы, попрощавшись, уходим.

Обратно мы с Камилем едем в полной тишине, которую нарушает только стук дождя об лобовое стекло.

Мы паркуемся во дворе, когда дождь уже заканчивается и на небе светит ярко луна. Я иду к дому, разбрасывая кроссовками мокрые прелые листья.

— А что ты делаешь? — интересуюсь я, сняв верхнюю одежду и заметив, что Камиль забирает из прихожей какую-то кучу бумажных пакетов. Он сгребает их одной рукой и несет в гостиную, а я следую растерянно за ним. Там он ставит пакеты на барную стойку и распаковывает их, выкладывая кучу коробочек с разными этикетками…а, это доставка из ресторанов.

— Ты будешь есть, — отвечает он мне, а я морщусь в ответ.

— Но я не хочу. Правда, стоит только подумать о еде, как меня тошнит…

— Для этого я и заказал всё. Будешь выяснять экспериментальным путем, от чего тебя не воротит. Ты приняла лекарство, которое тебе выписали?

— Ну да, — пожимаю плечом.

— Легче?

— Не очень. Незаметно, если честно.

Камиль садится на барный стул и хлопает внезапно себе по коленям.

— Иди сюда.

Несмотря на сложный день у меня появляется улыбка. Он хочет, чтобы я залезла к нему на коленки. Это так мило, что у меня даже подгибаются ноги, когда я приближаюсь и кое-как забираюсь к нему на колени, усевшись лицом к лицу. Мне так удобно и уютно, что я каждый бы вечер сидела с ним так, в полумраке — Камиль включил только пару настенных светильников, когда зашел в комнату.

— Я готова, — произношу я, и Камиль едва улыбается. Тянется с пластиковой вилкой к одной из коробок. Я заинтересованно смотрю, что там лежит, — что это? Ой, нет. Убери, это наггетсы. Они пахнут дохлой курицей.

— Чудно, блин, — хмыкает Камиль, стряхивая с вилки оранжевый кусок, — на картошку тогда.

— Это уже лучше.

Он чуть отворачивается от меня корпусом, открывая другие коробочки. До моего носа доносится запах холодка и моря.

— Тут морепродукты. Устрицы и еще что-то.

— Ты не забыл, что у меня аллергия? Съешь сам.

— Нет, я не забыл, поэтому не предлагаю, — Камиль достает из коробки раковину и заглядывает внутрь. Потом немножко трясет ее содержимое, и я громко сглатываю, глядя как дрожит там белесый моллюск. Божечки, до чего же они мерзкие, — я сам не люблю. Они похожи на… ладно, не будем.

Камиль кидает устрицу обратно, хмыкнув, а я остаюсь задумчиво прокручивать в голове варианты, на что же по его мнению она похожа.

Я замечаю, что у него закатаны рукава водолазки, и присмотревшись, вижу небольшую точку на сгибе локтя, где вена. Помнится, около месяца назад я видела уже у него подобное. Значит, он не впервые сдает кровь в этой клинике. Чем он занимается там? Я хочу задать ему этот вопрос, но мне так неохота рушить эту атмосферу вокруг нас. Сейчас это важнее.

— Пироженка, — слышу я голос Камиля и отвлекаюсь от рассматривания его вен. Он задумчиво рассматривает капкейк, покрутив в руке, — сладкое, правда, только после еды. Оставить?

“Пироженка”. Я издаю сдавленный смешок. Серьезно? Он сказал именно так? Мое хихиканье застревает в горле и переходит в сиплое хрюканье, когда Камиль поднимает на меня взгляд. Появляется чувство, будто бы я с размаху влетаю в стену, когда я смотрю в темные радужки глаз напротив.

Ладно, у этого человека действительно получается мило произнести “пироженка”, а потом посмотреть так, что кишки леденеют. И у него будет ребенок? С каким лицом он вообще пел бы ему колыбельные? Каким бы отцом Камиль стал, если бы… черт, нет, не хочу "если бы". Я изо всех сил буду верить, что у него есть будущее.

— Ты подавилась, что ли, цыпа?

— Вроде того, — фыркаю я. У него в голосе была забота или скрытая ирония?… — Можно попробую, хотя бы, пирожное? Оно выглядит и пахнет безумно вкусно.

— Слушай, не перебивай себе аппетит. Сладким не наешься. Беременным, кстати, не стоит его много жрать.

— Ну Камиль, — прошу я, понимая, что капкейк — единственное, что я могу сейчас скушать без тошноты, — просто хоть на вкус попробовать! Они так необычно выглядят…

Камиль молча поднимает капкейк к лицу и медленно проводит языком по крему. У меня от этой картины буквально начинается тахикардия — сердце сжимается где-то возле горла, а потом начинает колотить с такой скоростью, что меня ведет.

— Ну, пробуй, — я получаю смешок, когда Камиль убирает пирожное обратно в коробку и издевательски улыбается мне.

Мне не нужно второго приглашения, и я порывисто подаюсь к нему, чувствуя, как меня перетряхивает от взбесившегося сердца. Я целую Камиля, обхватив ладонями за лицо, и чувствуя, как в ответ его язык проскальзывает мне в рот. Сладость с нотками кофе от крема лишь мгновение чувствуется на кончике моего языка — потом я наслаждаюсь вкусом человека, которого я желаю больше, чем какое-то там пирожное.

Боюсь, что вкус этого пирожного, которым он меня соблазнил, я вообще забываю в первые же секунды нашего поцелуя.

Наверное, мы оба в этот поцелуй выплескиваем все эмоции, которые накопили за день. Потому что он выходит диким и даже каким-то жестким — я никогда не думала, что сама стану так жадно целовать кого-то, ощупывая каждый сантиметр его тела и желая чего-то большего с ним… это желание настолько безумное, что даже если бы сейчас вспыхнул рядом пожар, я бы не обратила на него внимания.

Камиль сдирает с меня блузку, отбросив ее в сторону. Она белым пятном ложится на полу и у меня пробегают мурашки холода по коже. Но его пальцы так сильно сжимают кожу на ребрах, на спине, на моих бедрах и плечах, что, кажется, будто они оставляют на мне пылающий след, тут же согревая.

— Мы переберемся в спальню? — шепчу я между судорожными вздохами. Господи, как он уверенно меня трогает, словно знает каждую точку моего тела, которая может меня завести. Хотя, больше всего меня заводит понимание, что вскоре я буду принадлежать этому мужчине.

— Что за скучная хрень, цып? — усмехается Камиль, — Я хочу отполировать тобой все поверхности этого дома. За сегодня.

Даже так? О черт, черт. Это что-то новое для меня.