Современная повесть ГДР - Вернер Гайдучек

Якоб и на самом деле чувствовал себя очень одиноким, и дни его были пусты, как уже давно не были. Каторга в порту и работа в саду лишь ненадолго помогали ему справиться с тоской. Порой, сев перед портретом умершей жены, он отыскивал в памяти впечатления, которые дали бы ему право сказать: а жить все-таки стоило. Но в их жизни вечно было это «потом, потом», и два поспешных, недалеких путешествия, уже после того, как врачи дали ему понять, что долго это не протянется, ничего не изменили. Арденны и еще Амстердам, дальше забираться они не рискнули. А в Динанте, присев у основания цитадели, они любовались сверху на городок и на Маас, и тихая прелесть пейзажа делала их еще несчастнее.

«Вот уж не думала, что мне еще будет так хорошо», — сказала Грета.

«Это только начало», — ответил он.

Хотя оба знали правду, но ложь была отрадна их сердцу.

Именно одно из этих воспоминаний и побудило Якоба закончить свое первое письмо словами: «Все было очень хорошо».

Просьба Алена насчет карточки привела Элизабет в некоторое замешательство. Карточка… думала она, нет и нет, зачем ему моя карточка? И однако же в этот день она чаще обычного бросала взгляд в зеркало. Пробовала разгладить морщины на лбу, потом отступилась — отродясь она не была красивой; нет и нет, зачем ему моя карточка?

Письмо она положила в бельевой шкаф, туда, где уже лежало первое, а Якоб Ален и на сей раз не получил ответа.

Маша заявилась домой среди недели. Такого заведено у них не было. Лицо у Маши было бледное, ее явно что-то мучило, беспокойство, которое передалось и матери.

— Что с тобой? — спросила Элизабет.

— А что со мной должно быть?

— Я ведь вижу.

— А я говорю, что ничего.

Я вижу, думала про себя Элизабет. По тому, как она надевает пуловер, как ходит, как держит голову.

— Никак друг сердечный? — спросила она.

— Да будет тебе, мама.

Элизабет побоялась серьезной размолвки, промолчала и ушла на кухню.

Все равно она ничего не поймет, подумала Маша.

«Женатый мужчина, двое маленьких детей. Что ты себе думаешь?»

«Так уж вышло».

«А его жена, она-то хоть знает?»

«Может, да. А может, и нет. Мы встречаемся то здесь, то там. Только бы нас не увидел никто из его знакомых».

«Как ты можешь?»

«Да будет тебе, мама, перестань наконец».

Маша последовала за матерью на кухню.

— У меня голова забита семинарами да зачетами, — сказала она. А Элизабет Бош подумала, что, может, так оно и есть.

Потом они вместе пили кофе, а женский голос по радио пел песню про цыгана: он ушел, о-ля-ля, и ноги сами несут меня вслед за ним.

Элизабет думала, что сперва жизнь бросала ее из стороны в сторону, а потом потекла гладко и размеренно. Ей вспомнились детские молитвы, которые она лепетала вслед за бабушкой: «Если вечером я засну поскорей, четырнадцать ангелов встанут у постели моей…» Ничего не осталось, ни ангелов, ни святой Барбары, которую погребла гора, как погребла она мужа Элизабет.

Ей вдруг захотелось дойти до пруда, и Маша очень удивилась такой причуде. Мать и вообще-то никогда не ходила гулять, а уж к рудничному пруду и подавно.

Они еще не достигли цели, когда начал накрапывать дождь. Но Элизабет не хотела поворачивать, и Маша прижалась к ней.

— Вот кончу учиться, — сказала она, — возьму тебя к себе. Ну ее, эту деревню. Будем вдвоем, ты да я.

И заживем отлично. Поедем на море, слетаем в Болгарию или в Ташкент.

— Конечно, — сказала Элизабет, — Ташкент — это очень хорошо.

Они дошли до того места, где Элизабет сидела с Якобом на траве. Они постояли, поглядели на воду, и вдруг Элизабет сказала:

— Чайки бывают и черные, бывают красные и синие, а бывают большие, как канюк.

— Что за чушь! — вскрикнула Маша. — Откуда ты это взяла?

— Ничего не чушь, — ответила Элизабет, — я знаю, такие чайки бывают.

Зима выдалась капризная. То валил снег, то все таяло, потом вдруг температура за одну ночь упала так низко, как никогда раньше не падала. От мороза пострадала электросеть. Дети радовались, потому что не было занятий, но в хлевах замерзали телята и поросята. Приходилось подсыпать лишней соломки, а главное — не оставлять их без присмотра. Председатель кооператива попросил Элизабет помочь, и Элизабет без раздумий согласилась. Много ночей она провела в хлеву. На шестую ночь у нее все-таки умер новорожденный теленок. Корова вроде как повредилась в уме и не подпустила к себе малыша. Элизабет насухо растерла его соломой, завернула в попонку и прижала к себе холодную мордочку. Но спасти теленка не удалось. Он умер, Элизабет затрусила его сверху соломой. Пришел Раймельт, принес горячего чаю с ромом, сел рядом и тут же заснул. Во сне он сполз набок и тяжело привалился к ней. Словно Мария и Иосиф, подумала она, прихлебывая чай. Замычала корова, но у Элизабет даже не было сил, чтобы встать.

— Да, да, я понимаю, тебе плохо, — отвечала она, — так нам всем сейчас плохо!

Казалось, ее голос успокоил корову, во всяком случае, больше та не мычала. С шахты доносились непрерывные сигналы, словно там звали на помощь. Лишь бы беды никакой не случилось, подумала женщина и тоже уснула.

Еще до рождества Элизабет Бош вместе с другими мужчинами и женщинами из окрестных деревень пригласили к председателю районного совета. Там были кофе, вино, пирожные и торжественная речь, которую Элизабет приняла очень близко к сердцу. Председатель два раза помянул ее имя, вызвал ее на сцену, вручил грамоту и денежную премию, отчего она невольно захлюпала носом.

Раз уж судьба занесла Элизабет в районный центр в нарядном платье, да и настроение у нее после чествования было приподнятое, она решила заглянуть к фотографу. Будет очень даже неплохо сохранить воспоминание об этом дне, подумала она. Вдобавок у детей тоже должна быть ее карточка. Мало ли что может случиться в моем возрасте, а внуки даже знать не будут, какая я была.

Элизабет Бош изо всех сил старалась с веселым видом глядеть на поднятый палец фотографа. Лампа слепила глаза, шея заболела. Сидя в этой застывшей позе, она вспомнила Якоба Алена и подумала, что желание ему пришло в голову уж до того дурацкое…

Несколько дней спустя, получив готовые карточки, Элизабет нашла, что выглядит ужасно. Решив, что ей надо срочно похудеть, она легла без ужина.

Подарки Элизабет уже приготовила. Елку купила, зарезала утку, испекла слоеный пирог по-богемски. По заведенному обычаю рождество дети проводили вместе с ней, в деревне. Она и представить себе не могла, что когда-нибудь будет по-другому. Но незадолго до сочельника сын написал ей, что Пабло заболел и поэтому они не приедут, они и сами очень огорчены, но мать, конечно же, их поймет, зато уж к Новому году они наверстают упущенное.

Весь день Элизабет места себе не находила, уронила тарелку, а на ступеньке перед универсамом поскользнулась и упала. Люди бросились к ней, поэтому Элизабет постаралась доказать им, что ничего страшного с ней не произошло. Конечно, у нее порой мелькала мысль, что, раз такое дело, Ганс и Регина вполне могли бы пригласить ее к себе, но ведь есть еще Маша, а на столько народу просто квартиры не хватит. Больному ребенку нужен покой, тут и спорить нечего.

Она сложила подарки в картонку, положила туда же сладости и несколько еловых веток. Пусть сын и невестка не огорчаются из-за праздника, написала она, с ней будет Маша, и бургомистр ее тоже пригласил, и к Лаутенбахам она звана на карты. Лишь бы Пабло поскорей выздоровел, а все остальное не так уж и важно.

Элизабет отнесла коробку на почту, и, когда приемщица удивленно спросила, неужели сын с семьей не приедет на рождество в деревню, Элизабет поспешно ответила:

— Конечно, приедет, только на сочельник он не может вырваться, там у них всегда что-нибудь да происходит, и в газете кто-то должен оставаться, чтоб сразу написать об этом.

— Да, у него своя дорога, — сказала приемщица.

А Элизабет не без гордости ответила:

— Иногда мне кажется, что ему это даже и не под силу, бедняжке.

А вскоре объявилась Маша. Элизабет уже начала терять терпение.

— Ну, отдыхай, — сказала она, вынула Машины вещи из чемодана и забросила грязное белье в машину.

Маша поспала немного, проснулась и спросила, где Ганс, когда они собираются приехать.

— Через несколько дней, — ответила Элизабет, но, прочитав неудовольствие на лице Маши, поспешно добавила: — Он там должен подменять главного редактора, да и мальчик приболел. Отпразднуем разок вдвоем с тобой, тоже ведь неплохо.

Она и не подозревала, что у дочери совсем другие планы. Один болгарский студент пригласил Машу лететь вместе с ним в Софию, и Маша согласилась. Ей осточертело играть в прятки с женатым Херботом. Тут два часика, там денек, вечно ждать, и сидеть на месте, и быть свободной по первому требованию. Иногда она казалась себе обычной шлюхой на содержании. Короче, с нее хватит. Катись на рождество к своему семейству, а оттуда — ко всем чертям.