Кольцо Фрейи - Елизавета Дворецкая

Он умолк, не в силах дальше говорить об этом. Гунхильда не поднимала глаз, в которых стояли слезы. Она понимала, что Горм идет против обычая, но уважала его за великодушие и силу. Нужно ведь очень много силы духа, чтобы не мстить тому, кто слаб и находится в твоей власти.

– Сколько бы мне ни пришлось прожить, я всегда буду помнить твою доброту и великодушие, конунг, – прерывающимся от слез голосом сказала она. – Поверь, мне больно… что я должна уйти из твоего дома, когда я… уже думала, что останусь здесь навсегда…

– Увы! – Горм вздохнул. – Я тоже был уверен, что в твоем лице Дания обретет новую королеву, которой будет гордиться. Но теперь я вынужден вернуть тебя в твою семью… у меня ведь больше нет для тебя жениха.

Гунхильда не поднимала головы.

– Я, признаться, подумывал о том, чтобы предложить Харальду… – начал Горм. – Но мне показалось, что у тебя с ним… не складывается дружбы. И к тому же Хлода теперь беременна и родит ему первого, старшего ребенка. Насколько я знаю Харальда, он не захочет отослать мать своего ребенка. А ты ведь не захочешь жить в одном доме с Хлодой?

– О нет! – Гунхильда содрогнулась, вспомнив их последнюю встречу с Хлодой – на вершине холма, при свете костра, в облаке пара от колдовских трав.

Ей очень много хотелось бы сказать – и Горму, и самому Харальду. Да, она верила, что он не захочет отослать мать своего ребенка, чтобы взять другую жену, пусть гораздо более выгодную и даже более милую ему. И не подозревает, что будущая мать наследника желала и готовила ему гибель! Но как Гунхильда могла об этом рассказать? Она бросила испуганный взгляд на Ключ от Счастья, будто тот мог ее выдать, но бродекс молча висел на своем обычном месте, над помостом, за спиной сидящего конунга.

Гунхильда и сейчас не была полностью уверена, что события той страшной ночи ей не приснились. Как она объяснила бы, что сама попала на тот холм? Выдать Кетиля она никак не могла – кроме двух служанок, он оставался ее единственным сторонником здесь, единственной надеждой на случай каких-то неприятностей. И пришлось бы рассказать о том, как она своими руками убила ведьму! Обвинить Хлоду в умысле колдовством погубить собственного мужа! А та могла бы сказать, что Гунхильда все выдумала, или свалить вину на нее. Гунхильда не хотела рисковать: ведь их с Хлодой взаимное положение в один день изменилось самым решительным образом. Гунхильда из будущей королевы стала никем, а Хлода из наложницы – матерью будущего конунга.

Вопреки ожиданиям, ни в усадьбе, ни в округе не было разговоров о случившемся той ночью. Кетиль дал ей понять, что избавился от тела колдуньи и убрал все следы колдовства и драки на холме; Хлода по понятным причинам молчала, и похоже было, что все это осталось тайной.

Участь Харальда тревожила Гунхильду, но она надеялась, что без Уллы Хлода не сможет причинить ему вреда. А может, и не захочет: ведь Горм стар, сын Кнута – шестилетний мальчик, ее собственный ребенок еще не родился, и кто станет защитой семьи, если она изведет последнего взрослого, сильного мужчину в роду? Неужели мстительность в ней заслонит разум?

Таким образом Гунхильда и покинула Эбергорд. Уехала, чувствуя себя изгнанницей, хотя для рода Инглингов все складывалось очень хорошо. Южный Йотланд останется в их владении, она сохранила и Кольцо Фрейи, и свою честь. Но на сердце у нее было тяжело, и вид острова Бьёрко, обозначавший конец путешествия, не порадовал.

Именно в молодости, когда впереди вся жизнь и тысячи возможностей, любое крушение надежд и желаний кажется окончательным, непоправимым несчастьем. Лет через десять, когда возраст принесет опыт, в том числе опыт разочарований и потерь, человек уже знает, что в жизни много концов и много начал. Но эти концы уже не кажутся такими горькими, а надежды не так радуют и окрыляют, как в юности. Свежесть чувств и острота восприятия мира с годами утрачиваются, и первые разочарования навсегда остаются в памяти, как самые горькие из всех. Поэтому Гунхильда не так уж ошибалась, когда думала, глядя на вырастающую над волнами священную скалу Борг, что всю жизнь, сколько бы она ни продлилась, придется ей нести в душе эту тяжесть, эту боль, эту тоску по счастью, которого и не было, и не могло быть…

Как ей повезло, она начала осознавать лишь тогда, когда встретилась с родными и увидела на их лицах даже больше изумления, чем радости. Особенно на лицах Эймунда и Ингер – Олав сиял, заранее уверенный, что Горм не посмеет пренебречь его требованием. Эймунд с невестой далеко не так были в этом уверены и не ждали ничего хорошего как для Гунхильды, так и для себя. Ведь если бы Горм нехорошо обошелся с Гунхильдой, Олаву и Эймунду родовая честь предписывала бы так же обойтись с Ингер. Продать ее в Серкланд, конечно, Эймунд бы не позволил, но и назвать своей законной женой никак бы не смог и вынужден был бы предложить любимой девушке место наложницы.

Поэтому благополучное возвращение Гунхильды, означавшее готовность Горма к примирению, привело их в восторг и ликование. Когда Регнер привел в Торсхейм грустную рыжеволосую девушку в синем плаще, на нее смотрели, как на вернувшуюся из Хель. А она едва замечала объятия родных, радостные крики дружины, зато с Ингер поздоровалась более оживленно: их объединяла общая скорбь по Кнуту. Обе они считали, что Эймунд поступил правильно, убив Годперта, хотя едва ли Горм и Харальд согласятся, что месть свершилась и раздор завершен. Но так сохранялась хотя бы надежда на примирение, а останься Годперт в живых, получилось бы, что Олав берет на себя ответственность за смерть Кнута.

– Только ему все равно было не жить, – сказала Ингер, когда девушки ушли в женский покой Торсхейма отдыхать и разбирать сундуки с приданым Ингер. – Я знаю Регнера: будь у него десять человек, будь у него хоть один человек, он все равно не уехал бы, оставив этого козла в живых. Так или иначе он бы его достал. Это был слишком ничтожный человечишка, чтобы конунги марали в его крови свое оружие; Регнер убил бы его, чтобы он не смел ходить и гордиться, что на его руках кровь конунга, а уж с Олавом разобрался бы потом мой отец.

Гордый Олав немедленно послала на Адельсё уведомить Бьёрна конунга о своих успехах. Оставалось дождаться Харальда, чтобы справить свадьбу – без родичей невесты она не будет иметь законной силы. Однако и невеста, и сестра жениха были далеко не так радостны, как обычно в таких случаях. Смерть человека, дорогого им обеим, угнетала.

К вечеру Гунхильда отдохнула и взяла себя в руки настолько, что уже могла выйти к гостям Атли Сухопарого, сохраняя если не веселый, то хотя бы невозмутимый вид. Она не сомневалась, что все варинги, все лучшие люди Бьёрко соберутся поглядеть на нее. И действительно: выйдя в грид, чтобы занять почетные места за женским столом, две девушки, такие красивые каждая по-своему, такие решительные и отважные, привлекли к себе все взоры и вызвали целую бурю приветственных криков.

– А у нас тут есть еще один гость! – закричал Олав, уже раскрасневшийся от духоты и пива, когда они подошли ближе. – Вы обе с ним знакомы, и я знаю, будете рады вновь встретить такого учтивого и мудрого человека!

Девушки обернулись туда, где один из гостей на лучших местах поднялся, чтобы их поприветствовать, и обе переменились в лице. Перед ними стоял невысокий, представительного вида мужчина, лет пятидесяти, с аккуратно причесанными рыжеватыми седеющими волосами и такой же бородкой, одетый в синий кафтан с отделкой из красного шелка, с серебряной цепью на груди и множеством дорогих перстней. Сигурд Щедрый, ярл Трёнделага!

Ингер вспыхнула, увидев его, и невольно стиснула руку Гунхильды; последняя просто удивилась. Она знала, что после бегства Ингер Сигурд ярл уехал из Эбергорда, получив подарки от Горма и предназначенные для Хакона конунга уверения в дружбе, но, конечно, бесславное завершение сватовства ни владыку Норвегии, ни его посла порадовать не могло. Однако тут же лицо ее прояснилось, и она поздоровалась с Сигурдом ярлом, как обычно, приветливо.

– Что, Ингер, испугалась? – кричал со своего места веселый Олав. – Думаешь, Сигурд опять за тобой приехал? Нет, мы своего уже не отдадим!

На лице Ингер ясно отразилась надежда, что дядя ее будущего мужа свалится за борт в первый же раз, как выйдет в море. Сигурд ярл тоже с некоторым трудом сохранял невозмутимость, и лишь один Олав думал, что весело шутит, напоминая собеседникам о неприятных для них вещах. Ингер ослушалась родителей и убежала из дома с врагом рода, к тому же пока не стала его законной женой, а Сигурд потерпел неудачу, к тому же честь его конунга была чувствительно задета.

– У меня хорошая новость для тебя, Хильда! – Олав, не замечая, как мрачнеют лица вокруг, поднял рог с пивом. – Есть один замысел, который принесет счастье и честь нам всем! Ты лишилась жениха, а Хакон конунг лишился невесты, которая убежала от него, ха-ха! Но теперь все устроится! Сигурд ярл уверен, что Хакон конунг будет рад назвать тебя своей законной женой и королевой, и я сказал бы, что ничего лучше нам и не придумать!