Кольцо Фрейи - Елизавета Дворецкая

На границе внешних и внутренних островов находилась морская застава Бьёрна конунга – одна из нескольких застав, прикрывающих проход к населенным островам Адельсё и Бьёрко, а также внутренним областям земли свеев. На заставах конунг держал корабли и дружину; враждебно настроенным гостям они преграждали дорогу, мирным указывали путь и давали кормчего, потому что заблудиться среди сотен и тысяч островов и островков ничего не стоило.

На заставе, расположенной на первом же большом лесистом острове, пришлось ждать целые сутки, пока наберется нужное число кораблей для проводки. На следующий день тронулись в путь. Гунхильда замечала, что в иных местах на высоких скалах нанесенные известью белые пятна – указатели пути. Здесь уже было похоже, будто плывешь не по заливу или озеру, а по широкой реке со множеством проток. На иных островах зеленый лес спускался к самой воде по серым скалам, где-то их разделяла узкая, видная только вблизи полоска песчаной отмели. Сейчас, на середине лета, земля пестрела множеством цветов; у берегов на мелкой воде, прогретой солнцем, качались сотни круглых листьев кувшинки с белыми цветами, доказывая, что вода здесь пресная. Было красиво: в темно-голубой воде отражалось небо, а над зеленым лесом висели густые белые облака, будто вершины заснеженных гор. Регнер рассказывал, что в Норвегии горы именно такие, огромные и с вечно снежными вершинами. Понятно было, почему вик Бьёрко возник именно здесь: найти его не так-то просто.

– Рассказывают, что именно в этих местах Гюльви конунг когда-то беседовал с богиней-девой Гевьюн, – говорил Регнер по пути. – И разрешил ей в награду за мудрые речи взять себе столько земли, сколько она успеет вспахать за сутки на четырех быках. Тогда она превратила в могучих огромных быков своих четырех сыновей и за ночь пропахала такую огромную борозду, что отделила целую страну. На месте этой земли теперь озеро Лёг, а островки образовались от комьев земли, которая летала из-под плуга Гевьюн. Потом она утащила эту землю дальше в море, и теперь это остров Съялланд. Люди говорят, озеро и остров похожи по очертаниям, так что, наверное, это правда. А поскольку Гевьюн стала женой Скъёльда сына Одина и жила с ним на Съялланде, конунги Съялланда говорили, что все остальные конунги данов произошли именно от них и должны признать их старшими.

Гунхильда кивала: эту сагу она знала с детства. Но Скъёльдунгов со Съялланда больше нет, и последняя их представительница теперь живет у Кнютлингов как «рабыня конунга».

Хотя ей предстояло увидеть с родичами, Гунхильда, как ни странно, не стремилась поскорее сойти на твердую землю. Она чувствовала себя глубоко несчастной и не ждала, что перемена места, прибытие в Бьёрко или Хейдабьор принесет ей утешение. Регнер считал, ей следует благодарить богов за доброту, и она соглашалась, чтобы не обидеть асов и ванов. Да, для нее все могло сложиться гораздо хуже. Кнютлинги могли сделать ее наложницей Харальда или самого Горма, или подарить кому-нибудь из хёвдингов, или продать как рабыню, или просто назначить посмертной спутницей Кнута! Иной раз в самые горькие часы у нее мелькала мысль, не было бы это лучше. Становясь посмертной спутницей знатного воина, погибшего в бою, женщина входит в Валгаллу вместе с ним и поступает в число валькирий, которые на пирах прислуживают эйнхериям и самим богам, а во время битв на земле исполняют поручения Одина, перенося из жизни в смерть тех, кому это суждено.

При мысли о Кнуте Гунхильда вновь принималась плакать, хотя прошло уже немало дней. Вся жизнь ее рухнула. За эти месяцы она привыкла к Эбергорду, к семье и домочадцам Горма, привыкла к мысли, что будет жить здесь всю жизнь и даст продолжение этому роду. И несмотря на то, что Харальд волновал и притягивал ее больше, чем его старший брат, внезапную гибель в расцвете лет своего жениха она переживала очень тяжело, страдая как за него, так и за себя. Если бы не Харальд, они с Кнутом отлично поладили бы и прожили прекрасную долгую жизнь, как Горм и Тюра. Да и Харальд не смог бы ей помешать – Гунхильда надеялась, что со временем брак с Кнутом излечил бы ее от ненужной страсти к его младшему брату.

И, сколь ни кажется это противоречивым, при мысли о Харальде ее слезы начинали литься сильнее. Горм отослал ее до того, как его младший и ныне единственный сын вернулся из Хейдабьора, и Гунхильда перед отъездом не успела его повидать. Горм считал, что так будет лучше. Он знал, что Харальд и раньше недолюбливал дочь Олава, свою будущую невестку, а теперь, когда его брат погиб, встреча не сулила ничего хорошего. По крайней мере, в ее отсутствие Харальду будет легче держать себя в руках и рассуждать здраво. Впрочем, увидеться им еще придется – он приедет сюда, вернувшись из Хейдабьора, чтобы от имени рода принять участие в свадьбе Ингер. Но после случившегося Гунхильду страшила эта грядущая встреча: она, казалось, охотнее умерла бы, чем увидела ненависть в его глазах.

Когда Регнер ярл вернулся из Бьёрко с мертвым телом Кнута, заодно он привез требование Олава Красноречивого прислать к нему его дочь Гунхильду, угрожая в противном случае продать Ингер какому-нибудь работорговцу, уезжающему в Серкланд. Даже вычислил примерную цену, которую за нее можно будет получить. Всем в окрестностях Эбергорда – и хирдманам, и хёвдингам, и простым бондам – это требование и угроза показались непомерно наглыми, и люди выразили Горму желание немедленно снарядить корабли, чтобы отмстить за смерть Кнута и вернуть йомфру Ингер домой. Но Горм, ко всеобщему удивлению, решил совершенно иначе и сразу принял требование своего соперника!

– Ведь у них остается Ингер, – напомнил он Регнеру и прочим, кто жаждал мести. – И если мы не вернем ему йомфру Гунхильду, наша дочь может стать рабыней в Серкланде.

– Но если мы вернем Олаву его дочь, у него будет заложница, а у нас нет! Или он обещал вернуть и йомфру Ингер?

– Нет уж, этого не надо! – Тюра, с заплаканным лицом и покрасневшим носом, горестно покачала головой. – Если еще наша дочь вернется, побыв наложницей Эймунда… Как будто мало горя на нас свалилось!

– Мы думаем, что для чести рода и для самой Ингер ей лучше оставаться там, где она сейчас, – кивнул Горм. – Если, как ты говоришь, она и Эймунд привязаны друг к другу…

– У меня создалось такое впечатление, – хмуро подтвердил Регнер. – Очень жаль, что никто из нас не приметил этой привязанности раньше!

– Что о том тужить, чего нельзя воротить? Нет, сейчас нам больше нельзя углублять раздор с Инглингами. Даже мстить еще рано. Это вовсе не значит, будто я намерен оставить без отмщения смерть моего старшего сына. Просто она должна будет осуществиться вовсе не через дочь Олава. Я поговорю об этом с Харальдом, когда он вернется. А йомфру Гунхильда… я хочу, чтобы ты, Регнер, отвез ее на Бьёрко и передал родичам. А также приданое моей дочери Ингер и согласие на брак при условии, что Южный Йотланд остается во владении Инглингов и впоследствии будет передан детям Ингер. Когда вернется Харальд, он приедет на Бьёрко, чтобы присутствовать на свадьбе – ведь ждать осенних пиров больше ни к чему… Но боги не так суровы к нам, как может показаться, – попытался Горм утешить жену и приближенных, хотя сам лишь с большим усилием сохранял бодрый вид. – Ведь теперь может случиться лишь одно из двух. Если боги с нами, то чуть раньше или чуть позже они дадут нам возможность отомстить и возместить все потери. А если не с нами… что ж, в Южном Йотланде станет королевой моя дочь. Разве это плохо? Ты ведь всегда хотела, чтобы Ингер стала королевой.

И Тюра, и дружина видела, что Горм не говорит всего, о чем думает, но спорить с ним никто не стал. А он приказал позвать Гунхильду, которая почти не выходила из женского покоя.

– Я хочу предложить тебе собираться в дорогу, – сказал он ей. – Ты поедешь в Бьёрко, к твоему отцу и брату, как они пожелали.

Гунхильда глянула на него в удивлении: из невесты старшего сына превратившись в члена рода кровных врагов, она не ждала для себя ничего доброго.

– Также я прошу тебя быть доброй родственницей моей дочери Ингер, свадьба которой с твоим братом должна быть вскоре справлена по закону, – продолжал Горм. – Не знаю, приведется ли нам еще увидеться, йомфру, но я прошу тебя помнить, что мы были добры к тебе… И мне очень горько, что из-за… что судьба лишила меня радости видеть тебя женой моего…

Он умолк, не в силах дальше говорить об этом. Гунхильда не поднимала глаз, в которых стояли слезы. Она понимала, что Горм идет против обычая, но уважала его за великодушие и силу. Нужно ведь очень много силы духа, чтобы не мстить тому, кто слаб и находится в твоей власти.

– Сколько бы мне ни пришлось прожить, я всегда буду помнить твою доброту и великодушие, конунг, – прерывающимся от слез голосом сказала она. – Поверь, мне больно… что я должна уйти из твоего дома, когда я… уже думала, что останусь здесь навсегда…