Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского - Антология

Карл XII шведский терпит поражение на Украйне

Короли минувших династий —суть горы над морем пристрастий,людских надежд и несчастий.Недоступны для бурь, для ненастий,грядут, под бременем властини на миг не сгибая плеча.От одетых во злато пястейникому не отъять меча.

Юный король, родную странупокинув, дошел до Украйны.Глубоко ненавидел он и весну,и женского сердца тайны.На скакуне суровом онбыл, как булат, суров,к стопам ни девушек, ни женон не швырял даров.Ни об одной не видел грез —лишь, если гневен был всерьези злобою несыт —то рвал с девических волосочелья маргарит.Ему бывало по нутруеще иначе гнать хандру:возьмет девица на мирукольцо взамен кольца, —вступает и король в игру:стравить борзым юнца.

Он грозно шел издалека,презревши север свой,чтоб гасли скука и тоскав пучине боевой,он твердо меч держал — покане высохла его рука:не в силах удержать клинка,войны не доиграв,жестоко уязвлен судьбой,но все же, созерцая бой,он мог потешить нрав:смотрел с коня поверх голов,впивая каждый миг —со всех концов, из всех углов,звучал металл булатных слов,и возникал колоколовсеребряный язык.Знамена с яростью борьбырвал ветер в этот час,как тигр, вставая на дыбы,когда в атаку вел трубыпобедоносный глас.Но, споря с ветром и трубой,взрывался барабанный бой:был четок шаг пажа —не отвлекаемый стрельбой,он сердце нес перед собой,до гибели служа.Здесь магм земных густел замес,вставали горы до небес,эпохе вопреки, —противнику наперерез,с оружием наперевес,колеблясь, как вечерний лес,ломились в бой полки.Все было в дым обличено,и не по времени темнобывало иногда —но падало еще одноогнем объятое бревно,взрастал пожар горой,вставал чужих мундиров строй —войска неведомых губерний;сталь в хохоте рвалась порой,и правил битвою вечернейодетый в серебро герой.Полощут радостные стяги,и в битву выплеснут сполнаизбыток власти и отваги,и чертят вдалеке зигзагинад зданиями пламена…

И ночь была. И битва вскореутихла. Так, когда пришелотлива час, выносит моретела, и каждый труп тяжел.Сурово серый конь ступал(не зря в сраженьи он не пал),тропу средь мертвецов нащупав,и перешел на черный луг,и всадник видел, что вокругблестит роса в одеждах трупов,еще недавно — верных слуг.В кирасах кровь стоит до края,измяты шлемы и мечи,и кто-то машет, умирая,кровавым лоскутом парчи…И он был слеп.

В самообманескакал вперед, навстречу брани,с лицом, пылающим в тумане,с глазами, полными любви…

Фрагменты потерянных дней

Как птицы, позабывшие полет,давно отяжелевшие в бессилье,которым стали бесполезны крылья,и выпито из них земною пыльювсе светлое, чем дарит небосвод;они хотят, почти как листопад,к земле приникнуть, —как ростки, едвавзошедшие, в болезнетворной дремеи мягко и безжизненно лежат,перегнивая в рыхлом черноземе, —как дети в темноте, — как мутный взглядпокойника, — как радостные руки,бокал поднявшие, дрожат от мукии прошлое далекое зовут, —как крики тонущего, что замрутпод гул колоколов в ночном тумане, —как сохнущие в комнатах герани, —как улицы, погрязшие в обмане, —как локон, заслонивший изумруд, —как солнечный апрель,когда, толпясь у окон лазарета,больные смотрят на потоки света,которыми уже с утра одетывсе улицы, что им в окно видны;больные видят только блеск весны,смех юности, гонящий тени прочь,не постигая, что уже всю ночьжестокий шторм завесы в небе рвет,жестокий шторм с морей, одетых в лед,жестокий шторм шумит над городком,легко на воздух поднимаявесь бренный груз земли,что гнев и ярость за окном, вдали,что там, вдали, могучим кулакомбыла бы сметена толпа больная,чья вера в солнце лишена сомнений… Как ночи долгие в листве осенней,летящей по земле холодным дымомтак далеко, что здесь ни с кем любимымдля слез уже не отыскать приюта, —как девушки нагой шаги по кручам, —как выпивший вина в лесу дремучем, —как слов пустых бессмысленная смута,которая упрямо входит в уши,и глубже, в мозг, пронизывая душу,овладевая телом, мысли скомкав, —как старики, проклявшие потомковпред самой смертью, так что целый родот муки роковой не ускользнет,как роза, взросшая в теплице,под свод, к отдушине в стекле стремитсяи, вырвавшись на волю из темницы,под рыхлым снегом гибель обретет, —как шар земной, под гнетом мертвых телостановившись, начинает стынуть, —как человек, пошедший под расстрел,в могиле корни силится раздвинуть, —как погибают маки полевыелишь потому, что прикоснутся вдругих корни к древней бирюзе браслетавнизу, в могиле, — и среда расцветасо смертью встретится впервыелуг…

И часто дни бывали таковы.Как будто некто слепок головымоей пронзал стальной иглой зловеще.Я чувствовал азарт его жестокий,как будто на меня лились потокидождя, в котором искажались вещи.

Зимние стансы

Теперь обречены мы дни за днямиспасаться от мороза в тесной шкуре,всегда настороже, чтобы над намине взяли верх разгневанные бури.В ночи мерцает лампы кроткой пламя,и веришь свету ты, глаза прищуря.Утешься: там, под снеговым покровомуже растет стремленье к чувствам новым.

Ты насладился ли минувшим летомцветеньем роз? Припомни блеск былого:часы отдохновенья пред рассветом,шаги среди молчания лесного.Уйди в себя, зови веселье снова,встряхнись — источник радости лишь в этом.И ты поймешь: веселье не пропало.Будь радостен, и все начни сначала.

Припомни крыльев голубя сверканье,круженье в облаках, тревожный клин, —все мимолетное, — благоуханьецветка, предчувствие в закатный миг.Божественным увидит мирозданьетот, кто в творенье божества возник.Кто внутренне сумел постичь природу,тот отдал ей сполна свою свободу.

Тот отдал ей себя всего без мерыи без надежды ощутить иное.Тот отдал ей себя всего без меры,без мысли, что утратил остальное.Тот отдал ей себя всего без меры,и в вихре чувств, не мысля о покое,он поражен, что сердце охватилатрепещущая, радостная сила.

«Нас не лишить ни гения, ни страсти…»

Нас не лишить ни гения, ни страсти.

«Нас не лишить ни гения, ни страсти»:одно другим по воле вечной властидолжны мы множить, — но не всем данов борьбе до высшей чистоты подняться,лишь избранные к знанию стремятся, —рука и труд сливаются в одно.

Чуть слышное от них не смеет скрыться,они должны успеть поднять ресницы,когда мелькнет мельчайший мотылек, —одновременно не спуская взорас дрожащей стрелки на шкале прибора,и чувствовать, как чувствует цветок.

Хотя они слабы, как все созданья,но долг велит (иного нет призванья)от самых сильных не отстать в борьбе.Где для других — тоска и катастрофы,они должны найти размер и строфыи твердость камня чувствовать в себе.

Должны стоять, как пастырь возле стада;он словно спит, но присмотреться надок нему, и ты поймешь — не дремлет он.Как пастырем ход вечных звезд измерен,так час и путь избранникам доверенсозвездий, бороздящих небосклон.

И даже в снах они стоят, как стражи:улыбки, плач, реальность и миражиглаголют им… Но вот в итоге плен;жизнь или смерть колени им сломила,и миру этим новое мерилодано в прямом изломе их колен.

Йозеф Вайнхебер