Золотое дно. Книга 1 - Роман Солнцев

— Как ле-дины твои? Лезут? Или еще подоже-дут… чего мола-чишъ?.. — Он встал, закрыл дверь. Вытер глаза, выругался. — Вот ведь как, а? Ни хрена, ни хрена, и вдруг — ложись один!

«Выдюжим, ничего, — подумал Васильев, глядя в мутное окно. — С Поляковым я сработаюсь. Умен. Стар. Все видел, хуже ему не будет. А выиграем — персональная пенсия всесоюзного значения обеспечена. Я позабочусь».

— Бетону дашь?.. — тихо попросил Васильев. — На памятник. Но это завтра, послезавтра… как тут отгремит.

— Залупеним до луны! — затосковал, зашмыгал носом Поляков. — Ты нарисуй… а мы засветим!.. Такого мужика потеряли!

— Держимся! — Васильев сильно пожал ему руку. — Самое большое — еще три-четыре дня.

Васильев снова вернулся в машину, ехал дальше по стройке, приезжая девица сидела рядом, да он совсем уже забыл о ней. Впрочем, и она понимала, что Альберту Алексеевичу не до нее. Ей вдруг стало стыдно. «Зачем на меня время тратит? Как бы выбраться из машины? Что сказать?»

Но Васильев бормотал:

— Сидите, — он вдруг останавливал машину и выскакивал к людям, и возвращался, и Вера вынужденно оставалась с ним. Они ехали дальше, перед ними медленно поднималась до небес водосливная часть плотины.

— Надо еще в Стройлабораторию, — сказал как бы Вере Альберт Алексеевич. — Какие там результаты бурения на восемнадцатой… А ты молодец! Слышишь, Дима? За своей сестренкой прикатила за тысячу километров. А сейчас на бетонном трудится.

Машина шла над самой водой, мутнозеленой, словно кипяшей. Давно ли здесь был гигантский овраг, правобережный котлован, и на дне копошились люди, в темных донных отверстиях сверкали газорезки, рабочие срезали железные утолки, нашлепки, всю торчащую над бетоном арматуру, а Васильев на летучках умолял не портить бетон, срезать тонкие прутья электросваркой, менее болезненно для бетона. Тогда близилось затопление котлована, а затем — и перекрытие Зинтата…

— Облако прыгает, — показала Вера на отражение облака в дергающейся бешеной воде.

«Облако». А тогда, чтобы спуститься с верхнего бьефа на нижний, к буровикам или парням из СГЭМа, к насосной, по деревянным и железным лесенкам, мимо фонтанчиков воды и пара, сквозь бесконечный Петергоф, нужно минут двадцать, а то и полчаса. Перед затоплением котлована устроили воскресник, самый обыкновенный, и в то же время — необыкновенный! Выносили из котлована, увозили железный сор, металлолом, в новом русле Зинтата не должно остаться ничего лишнего! Отдирали ломами опалубку… рубили деревянные столбы… подбирали рваные шланги… трубы… Бетонные стены насосной станции у правобережной подпорной стенки, вот здесь, под машиной, парни мазали расплавленным варом, обклеивали мешковиной и снова покрывали смолой — крепче будут в воде! И вот теперь все эти туннели — под водой, река заполнила новое свое русло до верхней кромки бетонных берегов, вода прорывается сюда через пять уцелевших за зиму донных отверстий, а макушка водосливной части едва возвышается над обезумевшей рекой — гребенка и столбы плотины. Надо сейчас же посмотреть, как по ТУ сторону. Обсудить, куда какие машины перегоняют, в сотый, тысячный раз проиграть партию этих гигантских шахмат, чтобы потом не было никаких неожиданностей…

И еще посмотреть, что делается в левобережном котловане. Он закрыт водораздельной бетонной стенкой, лишь торчат над ней поднятые стрелы кранов. Восходящий дым тут же срезается ветром…

Васильев бегло, почти равнодушно улыбнулся Вере и похлопал по плечу Диму:

— Отвезешь, куда ей надо, и жди меня тут.

Немедленно забыв о красивой девушке и своем шофере, вылез на ветер, напялил поглубже мохнатую кепку и побрел к плотине, высокий, худой, одинокий. Вера почувствовала себя уязвленной. «Что может шофер подумать?» Она открыла дверцу:

— Я пешком, — и тоже зашагала, но только под ветер, по серому пустынному берегу. Они с Васильевым расходились в разные стороны, вдоль одной клокочущей реки. Через несколько дней Васильев вспомнит о ней и пожалеет, что не сказал добрых слов за то, что оказалась рядом, когда он получил трагическую весть. А может быть, надо бы самому найти ее, извиниться, что так небрежно распростился… от этой девушки, как от снега, тянет свежестью и нравственным здоровьем…

Но они никогда больше не встретятся…

(Обгорели страницы — Р.С.)

…сидел в штабе. Он все-таки вернулся сюда, воспользовался приглашением Васильева. Хрустов, прознав про его сомнения от Марины, подошел при всех своих рабочих и громко заявил, что в эпоху, когда стройка окружена врагами и паникерами, он, Валера, просто обязан брать на свои плечи максимум отвественности, ибо пролетариат ему доверяет, не каждый мог бы месяц с лишним отказываться пойти на куда большую зарплату, да еще получить квартиру. Сама Марина нежно шепнула Валерию, что пусть будет так, как хочет Хрустов. Побледнев от уязвленной гордыни и ревности, Туровский скрипнул зубами, но смолчал. Однако главное произошло — они с Мариной договорились, если все обойдется на стройке, 9 мая, в день Победы, а вернее, 10-го (9-го выходной) пойти в ЗАГС… И еще — помня ее просьбу насчет усов, он с недавней поры принялся отращивать усики, несмотря на иронично-изумленные взгляды Васильева…

Все жили одним — ожиданием. А пока что ветер дребезжал на крыше штаба куском оторванного во время взрыва шифера. Время от времени слышались страшный треск и грохот за плотиной. Туровский подходил к окну и смотрел на высоченную каменную стену, словно мог видеть насквозь — как там льдины вскидываются вдали, словно быки в стаде, как рассыпаются вдребезги со звоном… «Скорей бы!»

В Ленинграде, в Ленгидпроекте, уже не раз испробовали на макетах «ледоход» — пропускали воду с обломками льда по «гребенке», и результаты были обнадеживающие, но одно дело — бетонная игрушка, и совсем другое — настоящая и единственная плотина, в которую уперлись миллионы тонн воды и льда. Порой Туровскому казалось, что по малому миллиметру, рывками, пол под ним сползает куда-то вниз, по течению.

Он безумно устал за эти последние дни. Может быть, из-за того, что увидел свежими глазами, вернувшись в штаб, как опасно напряглась ситуация. Хотя телефон теперь редко звонил. Сирены в котловане молчали. Люди торопливо завершали свои задачи по укреплению бетонной горы.

Иногда случались и тревожные неприятности. Например, в котловане вновь отключилось электричество — замолкли механизмы, погас свет. Это уже к ночи. Нужно было срочно разыскать Михаила Ивановича Краснощекова, электрики без него боялись включать аварийную систему (там все путано-запутано!), а заместитель Туровского Помешалов зря съездил на квартиру главного электрика — старика дома не оказалось. Включили на свой страх и риск.

Валерий поставил на плитку чайник — захотелось горячей воды. Наверху, над плотиной с берегов вспыхнули прожектора — стало ясно и грозно. Зачем включили — еще небо светится, закат не ушел. На красноватом небе мелькают птицы, и ветер рвет их писк и крики…

«Все мы мечтаем о более высокой, красивой судьбе. И все время кажется, что живем не своей жизнью — красим бесконечный забор не своего сада. О чем я тосковал иной раз, лежа рядом с милой случайной женщиной? О какой-то иной близости… о неведомой любви, которая дух бы захватывала, как прыжок с парашютом… А какая она, другая судьба, другой вариант? Где она? Мне теперь кажется, это — Марина. Она так смотрит в глаза — завораживает, как некий таинственный зверек…»

А может быть, напрасно Валерий вернулся в начальственную работу? Надо было до конца настоять на своем, показать независимый характер. Хрустов говорит одно, а думает, возможно, другое. Когда Валерий в бригаде месяц укладывал бетон, он не хлопал его по плечу. А как снова согласился пойти в штаб, при всех зовет Валеркой, обнимает и хохочет. Как ни странно, поднявшись в должности, Туровский как бы сравнялся с ним. Хотя — они ж друзья, почему бы не обнимать и не хлопать по плечу?!

И вновь в дощатом домике штаба погас свет.

— Что такое?.. — взревел Туровский и наощупь набрал номер электриков. — Михаила Ивановича не нашли?.. — Послышались короткие гудки. — С минуты на минуту может река покатиться по плотине, и что же будет, если окажемся без энергии? — Валерий бросил трубку, достал спички и дрожащими руками зажег свечу.

Минуту сидел, бессмысленно глядя на бледное пламя свечи. Он понимал, что люди сейчас восстанавливают линию. Но каждая поломка, каждая неудача в последние дни доводит его до истерики. «Что за люди?! Разве можно с такими государственное дело делать?.. Опять скажут: взрывники виноваты».

Открылась дверь — на фоне тусклокрасного неба сверкнул белый луч фонарика. В штаб вошел хмурый Васильев в черном шелестящем кожаном пальто.

— Видите?! — завопил Туровский, вскакивая. — Сколько раз я говорил, дядю Мишу гнать пора в шею! Пьяница!..