Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима - Александр Ахматов

— Что… что все это значит? — заикаясь проговорил трактирщик.

— А то, мой друг, — со свирепым выражением лица ответил Сатир. — Вот в этих самых мечах, какие ты видишь, заключаются и все наши полномочия, и требуемое тобой предписание… Не вздумайте кричать и звать на помощь, если жизнь вам дорога, — сверкнув глазами, с угрозой предупредил тарентинец шевельнувшихся было слуг. — А ты, любезнейший, — снова обратился он к хозяину, — делай то, что я тебе скажу…

— Но кто вы? — вскрикнул хозяин станции, который еще не до конца потерял мужество и достоинство. — Если вы пираты и собираетесь меня похитить, то знайте, что я небогат и не смогу заплатить за себя выкуп. Лучше убейте меня. Я предпочитаю умереть свободным у себя на родине, а не рабом на чужбине…

— Успокойся, — перебил его Сатир. — Мы не пираты, и нам не нужны ни твой выкуп, ни твоя свобода! Ты спрашиваешь, кто мы? Изволь, отвечу. Не позднее чем вчера ночью мы вырвались из гладиаторской тюрьмы, изрубив в куски с десяток стражников, которые захотели побеседовать с нами языком оружия. Но мы доказали этим заносчивым потомкам Квирина, что смотреть бои гладиаторов сидя на безопасных сиденьях в цирке или самим сражаться с ними равным оружием — это отнюдь не совсем одно и то же. Ты, как я вижу, человек благоразумный, к тому же знаешь цену свободе, раз готов скорее умереть, чем потерять ее. Поэтому ты нас тоже поймешь — мы собираемся умереть или быть свободными…

— Но чего вы хотите от меня? — уныло спросил хозяин станции.

— Сколько лошадей в твоих конюшнях? — в свою очередь спросил Сатир.

— Около сорока.

— Прекрасно! Ты прикажешь своим рабам покрыть чепраками и взнуздать двенадцать лучших твоих лошадей. Нам еще долго уходить от погони, поэтому нам нужны запасные лошади…

— Двенадцать скакунов! — горестно воскликнул хозяин. — Разве я когда-нибудь смогу возместить казне стоимость двенадцати лошадей?..

— Довольно причитать! — остановил его Сатир. — Мы оставляем тебе семь своих лошадей — стало быть, ты жертвуешь лишь пятью. Или ты даешь нам сейчас же без всяких фокусов столь необходимых нам лошадей или умрешь глупцом, а коней мы, будь в этом уверен, заберем сами, работая вот этими вот мечами. Можешь не сомневаться, мы неплохо обучены обращению с ними.

Мрачные лица беглых гладиаторов и блеск их отточенных мечей, которые они в любой миг могли пустить в дело, не оставляли злополучному хозяину трактира ничего другого, как покориться силе.

Сатир, Ириней и Думнориг вместе с хозяином вышли во двор. Багиен, Астианакс и Сигимер задержались в трактире, чтобы присмотреть за четырьмя слугами, которым было приказано сидеть тихо.

Хозяин и сопровождавшие его трое гладиаторов подошли к конюшне.

Конюхи, спавшие на сеновале, были разбужены и по приказу хозяина стали взнуздывать и выводить во двор лошадей. Они немало были удивлены, что сенатские гонцы отправляются в путь с запасными лошадьми.

— Тебе придется немного прогуляться вместе с нами, — тихо сказал хозяину Сатир. — А вдруг тебе придет в голову посадить на коней своих рабов и пустить их за нами в погоню?.. Поэтому скажи своим людям, чтобы они не вздумали нас преследовать, иначе мы не можем обещать, что сохраним тебе жизнь.

Хозяин в ответ понуро кивнул головой в знак того, что он все хорошо понял, и крикнул конюхам, чтобы ему немедленно подали коня.

Как раз в эту минуту из трактира вышли Астианакс, Сигимер и Багиен. Они первыми вскочили на коней, приняв от конюхов поводья шести запасных лошадей.

— Открывай ворота! — скомандовал Сатир слугам.

Потом он сделал знак хозяину станции, чтобы тот садился на коня.

Почти одновременно с хозяином Сатир, Ириней и Думнориг вскочили на своих лошадей, но в этот момент из трактира выскочили трое рабов и завопили, что хозяина похищают разбойники.

Во дворе сразу началась суматоха. Все обитатели заезжего двора, сбегаясь отовсюду и вооружаясь кто вилами, кто рогатинами, были преисполнены решимости выручить своего господина, но хозяин срывающимся голосом приказывал им оставаться на месте, ибо в противном случае его убьют.

Сатир громко крикнул, что не поставит за жизнь их господина и благодетеля даже потертого асса[376], если в пути своего следования обнаружит какие-либо признаки погони. В то же время он обещал, что немного погодя отпустит пленника.

Багиен, Астианакс и Сигимер, держа на поводу запасных лошадей, уже выезжали за ворота.

Следом за ними, прикрывая товарищей с тыла, двинулись Сатир, Ириней и Думнориг, а вместе с ними оказавшийся заложником хозяин станции.

Столпившиеся во дворе рабы осыпали похитителей руганью и проклятиями, однако не смели наброситься на них, опасаясь за жизнь своего господина.

Спустя еще немного времени резвые кони вынесли всадников на Аппиеву дорогу.

Посвистывая и весело смеясь, беглецы проскакали около трех миль и, убедившись, что за ними нет погони, отпустили с миром хозяина заезжего двора, который повернул обратно, кляня на ходу ночных посетителей и одновременно благодаря богов за то, что отделался одним испугом.

Глава пятая

ПОГОНЯ

Беглецы не могли знать, что посланная за ними в погоню турма апулийских всадников поздно вечером прибыла в Таррацину.

Возглавлявший турму центурион и все его подчиненные находились во власти охотничьего пыла.

Владелец кабачка у Вод Нептуновых сообщил центуриону, что интересующие их всадники были у него около третьего часа пополудни. Преследователи обрадовались. Беглые больше не располагали выигрышем во времени, которого они добились благодаря обманному маневру с поворотом на Велитры и Ланувий с Латинской дороги на Аппиеву, что заставило преследователей проскакать около десяти лишних миль до самого Ферентина.

В заезжем дворе у Таррацины центурион дал своему отряду отдых до утра. Он рассудил, что и беглецы, лошади которых некормлены и измучены, тоже вынуждены будут остановиться на ночлег. Центурион не сомневался, что догонит их на следующий день.

На рассвете, когда отряд апулийцев готовился продолжить путь, в заезжий двор въехал всадник, следовавший в Рим из Неаполя по своим делам, и рассказал о ночном происшествии на виаторской станции в области Формий.

— Недолго им осталось гулять, этим разбойникам, — выслушав сообщение неаполитанца, сердито изрек центурион и приказал своим всадникам садиться на коней.

Первые несколько миль отряд прошел крупной рысью. Немного выше Таррацины, проезжая по узкому ущелью, всадники увидели дым, поднимавшийся из глубины соснового леса (это был дым костра, возле которого спасались от холода Мемнон и Ювентина).

Если бы преследователи не знали о дерзком нападении на формианский заезжий двор, который находился в двенадцати-пятнадцати милях дальше этого места, то они не преминули бы прочесать лес. Но всадники, спеша к Формиям, проскакали мимо. К тому же валявшиеся у обочины дороги спиленные деревья не оставляли сомнений в том, что в лесу работают дровосеки.

Александриец в тот момент, когда услышал топот копыт большого количества лошадей и резкие голоса, доносившиеся со стороны дороги, только-только развел новый костер, устроив постель для Ювентины на месте старого.

Мемнон сразу подумал, что это преследователи из Рима.

Гладиатор замер, прислушиваясь. Его привыкшее к опасностям сердце затрепетало.

«Сейчас они остановятся и будут проверять лес», — сверкнуло у него в голове.

Он испугался не за себя. Он знал, что умрет раньше Ювентины и умрет с мечом в руке, постаравшись недешево отдать свою жизнь. Его смерть будет вполне заслуженным концом пойманного с поличным пирата, у которого нет оснований пенять и жаловаться на несправедливость римского правосудия. Но Ювентина? Какая вопиющая несправедливость, если погибнет она, это прекрасное и благородное сердце, не причинившая никому зла семнадцатилетняя девушка! Ему также пришла в голову мрачная мысль, хватит ли у Ювентины решимости принять яд, который она постоянно носит с собой. Живой ей нельзя попадать в руки римлян. Они ее замучают без всякой жалости…

Эти мысли проносились в его мозгу до тех пор, пока конский топот и крики всадников не стали постепенно удаляться и затихать.

Словно тяжелый груз упал с сердца гладиатора. Римляне, конечно, видели дым от его костра, но они явно спешили.

Мемнону вдруг вспомнилось:

«Кажется, Сатир говорил о том, чтобы устроить погром на каком-нибудь заезжем дворе и тем самым отвлечь на себя все внимание преследователей».

Тогда Мемнон, удрученный состоянием Ювентины, не придал значения его словам.

«Ах, Сатир! Тысячу раз хвала тебе, если твои предусмотрительность и самоотверженность спасли нас от неминуемой гибели», — подумал он.