Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима - Александр Ахматов

Ювентина под вечер третьего дня их пребывания в ущелье заявила, что достаточно хорошо себя чувствует, поэтому пора трогаться в путь.

— Ты уверена в этом? — спрашивал Мемнон, озабоченно вглядываясь в бледное лицо девушки и трогая губами ее лоб, чтобы проверить, не горяч ли он.

— Я ужасно выгляжу, не правда ли? — стесняясь, говорила она.

— О, нет, голубка моя, ты была и есть самая красивая на свете.

И он целовал ее в губы и шептал ей ласковые слова.

— Тебя не знобит? — спросил он, когда приготовил на ужин надоевшую ей вареную полбу.

— Немножко.

— Вот видишь, ты еще очень слаба, — встревожился он и стал закутывать ее в просушенные у костра одеяла.

— Нужно поскорее выбираться отсюда, — сказала она. — У меня какое-то недоброе предчувствие…

— До Формий и Кайеты отсюда самое малое четырнадцать-шестнадцать миль, — задумчиво произнес Мемнон. — Это неблизкий путь. Выдержишь ли ты? — испытующе взглянул он на Ювентину.

— Я постараюсь, милый.

В последнюю ночь Мемнон, как и прежде, непрестанно поддерживал огонь и делал отвар из трав.

За два часа до рассвета он в последний раз разбудил ее, заставив выпить лекарство и перебраться на новое место, прогретое костром.

Сам он тоже прилег рядом с ней и уснул крепким сном.

Проснулся он, когда уже взошло солнце. Ювентины на месте не оказалось. Гладиатор вскочил на ноги и увидел, что она стоит рядом с лошадьми и кормит их по очереди ячменем прямо из рук, доставая его пригоршнями из мешка.

Обернувшись на шорох его шагов, она улыбнулась ему.

— С добрым утром! — сказала она нежным голосом.

— Здравствуй, красавица моя! Утро сегодня действительно чудесное, — взглянув на чистое лазоревое небо, подернутое кое-где белыми облачками, ответил Мемнон. — Тебе нужно было сразу разбудить меня, — подойдя к ней и обняв ее за плечи, сказал он.

— Нет, лучше бы ты поспал еще. Тебе нужно как следует отдохнуть перед дорогой.

— Но, может быть, нам не стоит спешить, девочка? Может быть, поедем завтра? — с сомнением произнес Мемнон.

— Я совершенно здорова, — бодрым тоном сказала Ювентина.

Мемнон задумался.

— Хорошо, если ты так настаиваешь, — наконец, заговорил он. — Только поедем не Аппиевой дорогой, а той, что идет по самому берегу моря. Я знаю эту дорогу. Она плохая, неровная, зато безлюдная. Я видел ее раньше. Однажды где-то в этих местах перед началом бури мы вытащили свои корабли на берег и провели на суше два дня, пока море не успокоилось. Думаю, по этой дороге мы доедем прямо до Кайеты…

И они стали собираться в путь. Кроме своей одежды, они взяли с собой несколько одеял. Лошадям скормили две трети оставшегося ячменя, предполагая покормить их еще раз в дороге. Бронзовый котелок, сослуживший им хорошую службу, они решили оставить, напоив из него напоследок лошадей.

Перед уходом они в последний раз окинули взглядом давшую им скромный приют лесную полянку со стоявшим на ней шалашом, заваленным хвоей (шалашом они так и не воспользовались, потому что все эти дни была ясная погода).

— Как мало нужно человеку, — вздохнув, сказала Ювентина. — Зачем ему безумная роскошь, из-за которой повсюду происходят войны и льется кровь? Странно! Люди из жадности как будто стремятся предупредить свои, в общем-то, совсем небольшие потребности, а я… С тобой я могла бы жить здесь и быть счастливой, — мечтательно и грустно добавила она.

В это время Мемнон взнуздал одну из лошадей и посмотрел на нее с улыбкой.

— Ну, нет! Только не здесь! — сказал он. — Когда-нибудь мы с тобой найдем себе место поспокойнее, подальше от Италии, где нас никто не будет разыскивать, — сказал он.

Пропустив вперед Ювентину, александриец повел следом за ней привязанных друг к другу лошадей, обрубая мечом мешавшие ветки деревьев.

Ювентина, внимательно осматриваясь вокруг, первая пробралась к дороге и убедилась, что она совершенно пустынна.

Перед тем как усадить девушку рядом с собой на коня, Мемнон тщательно укутал ее поверх плаща двумя одеялами.

— Я теперь похожа на смешную куклу, какие вывешивают на перекрестках во время праздника Компиталий[380], — смущенно посмеивалась она, когда они тронулись в путь.

— Нет, ты хорошенькая куколка! — весело воскликнул Мемнон, целуя ее.

Легкой рысью они проехали около двух миль.

Заметив слабо проторенную дорогу, отходившую вправо от основной, Мемнон тут же свернул на нее, вполне уверенный, что она в конце концов выведет их на морское побережье.

Эта дорога шла между дикими зарослями глухого извилистого ущелья, по которому им пришлось ехать не менее шести миль, пока нависавшие над ними скалы внезапно не раздвинули свою неприступную гряду и взору их не открылась спокойная гладь бескрайнего моря.

Ювентина, увидев море, не могла удержаться от радостного и восторженного крика:

— О, боги! Как красиво!

Мемнон смотрел на этот величественный лазурный простор с суровой сдержанностью моряка, привыкшего к красоте моря.

Узкая каменистая дорога тянулась вдоль берега над обрывом.

Внизу была широкая песчаная отмель, на которую лениво набегали пенистые волны.

Когда они проехали еще около трех миль, Мемнон остановил лошадей, решив, что Ювентине пора отдохнуть.

Они остановились у маленькой, растерзанной бурей рощицы.

Мемнон соскочил с коня, потом бережно снял с него свою спутницу и усадил ее под росшим неподалеку деревом.

Пока Мемнон привязывал лошадей к стволу старой одиноко стоявшей над обрывом сосны, Ювентина загляделась на море.

Она видела его в третий раз после того, как дважды посетила Остию. Кто знает, если бы не ее знакомство с Мемноном, она никогда бы не увидела этой волнующей красоты?

Всего два месяца назад она с равнодушием безысходности готовилась стать блудницей в лупанаре Волкация. И сколько странных, почти невероятных событий изменили ее жизнь! Сначала эта странная, неожиданная и почти роковая для нее история с Минуцием, которая так резко изменила всю ее жизнь. Уже на следующий день после того, как тот привел ее в свой дом, она увидела Мемнона, который, словно прекрасный Адонис, воскрес из мертвых… Она была благодарна судьбе за священный обет Минуция, данный им Диане Тифатине. К римлянину она относилась с искренней симпатией. Конечно, он был до крайней степени избалован и развращен богатством, но что-то выдавало в нем человека необыкновенного, отличавшего его от других римлян с их алчностью, жестокостью, лицемерием и коварством. Но в глубине души она сознавала, что отношение ее к Минуцию могло быть иным, если бы не его обет, который она считала спасительным для себя. Благодаря ему она осталась чистой перед Мемноном с того дня, как увидела его на арене… О, теперь она обрела свободу и никому не даст к себе прикоснуться, кроме Мемнона! Теперь она принадлежит только ему! Только он вправе целовать ее, обладать ею и никто другой!

Так она думала и твердила про себя эти слова, как клятву…

— Что там, за этим морем? — спросила Ювентина, когда Мемнон присел рядом с ней.

— Если смотреть прямо — Карфаген, точнее, его развалины, — сказал Мемнон, обняв ее за плечи. — Вон там, севернее, лежат посреди моря два острова — Сардиния и Корсика. А за ними, если плыть строго на запад несколько сот миль — Балеарские острова, расположенные не так далеко от иберийских берегов, то есть Испании. А если смотреть туда, вдоль берега, то за этим Тирренским морем находится Сицилия. Если ничто нам не помешает, то когда-нибудь от ее берегов мы с тобой на самом быстроходном корабле при попутном ветре за шесть дней плавания доберемся до Крита…

— Как далеко! — прошептала Ювентина.

Немного передохнув и съев по ломтику соленого овечьего сыра, они отправились дальше.

Все-таки Ювентина очень ослабела за время болезни. После двух часов езды она пожаловалась на головокружение. Мемнон немедленно остановился и на руках отнес девушку к скалам, возле которых нашел место, защищенное грудой камней от поднявшегося ветра.

Погода стала меняться к худшему, и Мемнон опасался, как бы их не застигло ненастье.

Но хотя ветер усилился, небо по-прежнему было чистым. По подсчетам Мемнона оставалось еще около десяти миль пути. Чтобы успеть к Кайете засветло, Мемнон решил больше не делать остановок.

Незадолго до заката они увидели город и гавань, заполненную множеством больших и малых кораблей. Их мачты походили на оголенные дыханием зимы деревья. Неровной линией спускались по холмам к морю крепостные стены, надежно защищавшие Кайету со стороны суши. Только с моря город был открыт для нападения.

Кайета была гаванью Формий, удаленных от нее на шесть миль.

Мемнон часто посещал этот город для переговоров с его представителями по поручению Требация.