Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима - Александр Ахматов

— Ты хочешь сказать, что Метелл поручил своему отпущеннику вести с тобой какие-то тайные переговоры?

— Вот именно.

— И о чем шла речь?

— Буду говорить с тобой прямо и откровенно. Деметрий заключил со мной неофициальную сделку о найме тридцати моих учеников, которым, как я узнал потом, надлежало убрать одного человека… ты должен помнить о несчастье, приключившемся пять лет назад с квесторием Лелием Транквиллом…

— В своем ли ты уме? — изумленно воскликнул Лукулл. — Ты хочешь сказать…

— Да, я хочу сказать, что этот несчастный случай был подстроен и, как ты сам понимаешь, не без ведома Метелла.

Лукулл был потрясен услышанным.

Метелл, честнейший и благороднейший Метелл, замешан в предумышленном убийстве?

Это показалось ему невероятным.

Но, с другой стороны, разве осмелился бы какой-то гладиаторский ланиста шутить с ним такие шутки?

— Вот почему я обратился к тебе, Луций Лициний, — снова заговорил Аврелий, от которого не ускользнуло, что его слова произвели на претора нужное впечатление. — Я и сам не хотел бы попасть в какую-нибудь скандальную историю и полагаю, что совсем необязательно, чтобы ночные триумвиры выведали от моих рабов что-нибудь такое, что могло бы повредить твоему шурину…

— Довольно! — прервал ланисту Лукулл. — Я все понял. Что еще ты хочешь сказать?

— Могу ли я надеяться… — начал Аврелий.

Но Лукулл не дал ему договорить.

— Я буду действовать согласно своей совести и благу республики, — сказал Лукулл, поднимаясь с кресла и всем своим видом показывая, что аудиенция окончена.

Однако ланиста, покидая дом претора, чутьем понял, что своего добился, — вряд ли после этого разговора Лукулл будет упорствовать в своем намерении относительно проведения строгого дознания среди рабов его имения.

В этот же день, часа за три до заката солнца, из Капенских ворот выехал отряд вооруженных всадников во главе с центурионом, который, получив приказ претора, немедленно приступил к выполнению возложенного на него поручения.

Находившиеся под его начальством тридцать всадников все были апулийцы[372], отличные наездники и храбрые воины, недавно прибывшие в Рим по воинскому набору союзников.

Отправляясь в путь, центурион уже знал, что беглые гладиаторы верхом на отбитых у стражников лошадях примерно около шести часов назад появились на Латинской дороге неподалеку от Тускула (об этом ему рассказали крестьяне из Пренестинской области, пригнавшие в Рим быков на продажу, — по их словам, они встретили группу всадников, которые во весь опор мчались в сторону Пикт).

Центурион получил также преторское предписание, касавшееся молодого человека из всаднического сословия Тита Минуция, неким образом связанного с беглецами. По этому предписанию центурион должен был немедленно задержать этого римского всадника, который, как предполагалось, находился в Капуе.

Относительно беглых он не сомневался, что завтра же настигнет их. На его стороне было бесспорное преимущество, потому что он имел право по первому требованию менять лошадей на заезжих дворах, что в свою очередь позволяло его отряду передвигаться с большой скоростью.

В первую стражу ночи отряд прибыл на виаторский заезжий двор близ Пикт, покрыв расстояние в тридцать пять миль.

Поднятый с постели содержатель двора, узнав от центуриона в чем дело, сразу рассказал, что еще в полдень в его трактире останавливались шестеро или семеро всадников, причем с ними была молодая женщина, которая с виду была не совсем здорова.

— Они у меня долго не задержались, — продолжал хозяин заезжего двора. — Старший из них был очень словоохотлив и рассказал мне, что он вольноотпущенник и спешит навестить своего патрона, проживающего в Теане Сидицинском.

Центурион решил не останавливаться в Пиктах и двигаться дальше, несмотря на поздний час.

Всадники оставили в конюшне заезжего двора своих уставших лошадей и, пересев на свежих скакунов, рысью погнали их по ночной дороге.

За четыре часа до рассвета они подъехали к Ферентину.

Здесь центурион решил дать отдых лошадям и всадникам, пока не наступит утро.

Отряд остановился в небольшом придорожном трактире. От хозяина трактира центурион ничего не узнал. Тот сказал, что в течение минувшего дня у него останавливались лишь местные крестьяне и одиночные всадники, следовавшие по своим делам.

Центурион вначале подумал, что беглые проехали мимо Ферентина какой-нибудь окольной дорогой и поэтому в данный момент должны находиться где-то неподалеку от Фрузинона.

Однако утром нового дня, когда его апулийцы уже выводили лошадей из конюшни, один крестьянин, заночевавший в трактире по пути в свою деревню, возвращаясь из Велитр, сообщил центуриону, что не ранее чем вчера под вечер он видел, как семь всадников с двумя запасными лошадьми свернули с Латинской дороги на Велитернскую.

Крестьянин поклялся, что говорит истинную правду. После этого центуриону стало ясно, что мнимый отпущенник нарочно рассказал трактирщику в Пиктах, будто он и его люди направляются в Теан Сидицинский.

— Видимо, один из этих негодяев неплохо знает местность, — сказал центурион своим всадникам. — Они сразу после Пикт повернули к Велитрам с явной целью перейти на Аппиеву дорогу. Благодаря этой хитрости им удалось выиграть немного времени, но, клянусь Юпитером Капитолийским, если сегодня же мы не нагоним их у Таррацины.

Отряд во весь опор полетел обратно, по направлению к Пиктам.

Не доехав до них две-три мили, всадники свернули на плохо наезженную дорогу, которая шла по восточным отрогам Алгидских и Альбанских холмов. Она вела к Велитрам и дальше, к Ланувию.

Через пять часов преследователи, миновав Велитры, выехали на Аппиеву дорогу в шести милях от Ланувия.

Как раз в этом месте находился заезжий двор, где обычно государственные виаторы меняли своих лошадей.

Здесь центурион убедился, что не ошибся, поверив сообщению крестьянина в Ферентине. Хозяин заезжего двора подтвердил, что семь всадников и с ними больная девушка провели ночь в его трактире и на рассвете поскакали по направлению к Таррацине.

Центурион дал апулийцам только два часа на отдых.

За это время всадники пообедали, выпили по кружке вина, после чего отряд, сменив лошадей, отправился дальше, намереваясь к концу дня прибыть в Таррацину.

В это же самое время близ местечка под названием Воды Нептуновы, находившегося в двенадцати милях не доезжая Таррацины и славившегося своими целебными источниками, семеро беглецов и с ними Ювентина, измученная горячкой и долгой непрерывной ездой, сделали короткую остановку в ближайшем от дороги кабачке.

Едва державшаяся на ногах Ювентина прилегла на лавку.

С утра она почти совсем потеряла голос и говорила шепотом. В трактире под Ланувием Мемнон всю ночь не отходил от больной, заставляя ее пить лекарство, приготовленное из трав, которые дала ему в дорогу Акте, но Ювентине становилось все хуже.

— Только бы удалось добраться до Формий, — как заклинание, твердил Мемнон, беседуя с товарищами, которые считали, что сил у заболевшей Ювентины надолго не хватит, и предлагали ему остаться с ней в первом же большом городе, хотя все понимали, что это очень рискованно.

— А этот твой знакомый в Кайете? Уверен ли ты в нем? — спрашивал Сатир, обращаясь к александрийцу. — Не забывай, что ты беглый и беззащитен перед людской низостью. В этой проклятой Италии к таким, как мы, относятся хуже, чем к собакам — близкого дружка не пощадят, если тот в рабство попал. Да что там раб? Бывает, что и со свободными выкидывают всякие штуки. Иной бедняк попросит накормить его и приютить у какого-нибудь поселянина — хозяин пригласит его в дом, заведет в особую комнату, пол вдруг проваливается и летит гость в подземелье, где его тут же хватают и запрягают, как скотину, чтобы он до скончания дней вертел там мельничный жернов. Подлый народ, нужно отдать ему справедливость! — заключил тарентинец.

— Нет, этому человеку можно довериться, — отвечал Мемнон, — Я познакомился с ним два года назад. Он пиратствовал еще до того, как я попал на Крит, и до сих пор связан с пиратами. Во всяком случае властям он меня не выдаст. Боюсь только, как бы он не заподозрил меня в том, что я подослан римлянами. На тех, кто побывал в плену и потом вернулся, пираты всегда смотрят косо.

— Минуций устроил этот побег только ради тебя одного, — в раздумье произнес Ириней. — Как я понял, ты ему нужен для какого-то важного дела. Он будет очень огорчен, если не увидит тебя среди нас, когда мы доберемся до Свессулы…

— Минуцию не следовало подвергать Ювентину такой опасности, — хмуро сказал Мемнон. — Он прекрасно знал, что она мне дороже любого дела.