Клеймо красоты - Елена Арсеньева

И не стоит долго гадать о том, как он пронюхал о письме. Оксана проболталась, разумеется. Судя по всему, во время первого своего появления у Катерины «чулок» не знал, что письмо деда Василия должно храниться в подушке, поэтому обыск и носил такой беспорядочный характер. Но уж вторично-то он пришел, совершенно уверенный, где искать. Повидался, значит, с Оксаной, получил новую информацию – и явился, как за своим добром. Бог ее разберет, Оксанку, почему она сразу не сказала своему сообщнику о подушке. Может быть, решила оставить самое важное для себя, обхитрить его? Но если кого бедняжка обхитрила, это лишь себя… И это глупо, тем более глупо, что в письме не содержалось совершенно ничего для нее нового и, строго говоря, никакой надобности в нападении на Катерину не было. Но, очевидно, Оксана, которая по жизни всем врала, решила, будто и ее невзрачная подружка не без греха. Наверняка она думала, будто Катерина утаила от нее более точные координаты клада или хотя бы какие-то его приметы. А ведь она и правда ничего не знала, кроме этого странного названия – Вышние Осьмаки, от Оксаны она получила куда больше информации, чем дала сама!.. Но Оксана все же погибла. Недооценила она своего знакомого. Ему вовсе не нужны были сообщники, с которыми пришлось бы делиться сокровищами. И плевать ему, что сокровища гипотетические, не исключено, что они существовали только в разгоряченном воображении Клавы Кособродовой… которая и заразила этой болезнью сначала свою внучку, потом убийцу, а уж потом, косвенно, так сказать, Катерину Старостину.

Какое счастье, что убийца все же не нашел письма! Иначе он тоже пустился бы искать наудачу, приехал бы сюда – а судя по его упорству, он бы все Вышние Осьмаки вверх дном перевернул! – и тогда Ирина столкнулась бы с ним нос к носу…

Все это время она ползла совершенно механически, уже обретя некоторую сноровку и довольно споро переставляя фонарь и волоча за собой кочергу, однако тут вдруг ее перемазанные землею конечности заплелись и Ирина замерла, словно бы столкнулась нос к носу с внезапной догадкой: а почему она настолько уверена, что «чулок» не приехал в Вышние Осьмаки?

Она стояла на четвереньках, упершись в землю руками и свесив голову, словно придавленную этой кошмарной мыслью: «чулок» рядом, и если это так, им может быть только Сергей – или Павел, Павел – или Сергей… а третьего не дано. Третьего – то есть Петра – с простреленной грудью увез в больницу Павел… На мгновение мелькнула ужасная мысль, что если ночной убийца, он же «чулок» – Павел, то Маришка и Петр в дороге подвергаются страшной опасности. Но тут же Ирина тоскливо всхлипнула. Да нет, увы, бесполезно тешить себя бессмысленной надеждою, бесполезно переваливать с больной головы на здоровую! Ни в чем не виновный Павел уехал, его спровадил подальше человек, которому до зарезу было нужно остаться в Осьмаках одному, без постороннего пригляду. Павел уехал, а убийца остался. И тут уж никак не приплетешь глупенького, доверчивого Виталю!

Это ощущение, которое не раз появлялось у нее… это ощущение, будто она уже где-то видела Сергея… оно что, просто так возникло? На пустом месте?

Нет. Потому что она и впрямь уже видела его прежде. Конечно! Сначала в нелепой кепке около «стекляшки» в компании двух алкашей, потом на лестнице, потом в своей квартире. Правда, там он уже напялил на себя этот жуткий чулок, однако не зря, не зря Катерина уверяла невыспавшегося капитана и доброго сержанта Асипова, что узнала бы убийцу, окажись с ним лицом к лицу. Узнала… да что с того? Поздно, поздно… так бесповоротно поздно!

А он ее, значит, не узнал… Конечно, превращение с ее внешностью произошло и в самом деле волшебное. И если бы маленький крылатый божок направил свою стрелку чуть левее или правее, то не безобидный и совершенно ей не нужный Павел влюбился бы в ослепительную красавицу Ирину Бурмистрову, а Сергей Толмачев – он же Стас Торопов, он же Псих, он же «чулок», он же человек, поклявшийся убить Катерину Старостину, которая однажды обвела его вокруг пальца… убить во что бы то ни стало!

А вот интересно, люби он ее и узнай однажды всю правду, хватило бы его любви, чтобы простить ее, чтобы сохранить ей жизнь и начать все заново, вместе, на основе этой любви?

Ирина уткнула лицо в ладони. Она сошла с ума… она и в самом деле сошла с ума, потому-то и не испытывает никакого страха перед своим жутким открытием. Ей все равно, кто такой Сергей. Ей все равно, что им владеет желание убить ее. Собственное сердце превратилось в предателя. Оно любит впервые в жизни – слепой, нерассуждающей, чувственной любовью, на какую старая дева, унылая и скучная Катерина Старостина даже не считала себя способной. И тоска, смертная тоска скрутила ее, когда она поняла, что готова целовать руку, которая, возможно, принесет ей смерть…

Только судьба оказалась весьма разумной особой. Поскольку Сергею она, совершенно очевидно, и даром не нужна, пожалуй, у нее есть шанс остаться неузнанной, а значит, живой. Живой, красивой и, возможно, даже богатой, если удастся найти деда Никифора и сокровища… Вопрос только в том, нужна ли ей такая жизнь.

Внезапно ее пробрал озноб. Да, здесь и в самом деле холодно, как в могиле! Нет никакого проку в том, чтобы сидеть вот так, неподвижно, тупо глядя в темноту. Надо двигаться, надо… Зачем? А для разнообразия. Чтобы хотя бы здесь, в подземном ходе, не оплакивать свою неудавшуюся, горькую долю дурнушки, которая никому не нужна! Что характерно, красавица тоже оказалась невостребованной. От перемены мест слагаемых сумма не меняется!

Ирина ползла и ползла. Свечка слегка укоротилась, однако, как ни странно, свет ее сделался гораздо ярче. Девушка теперь видела не только светлое пятно на полу и края стен, но различала и то, что было довольно далеко впереди. Или ее глаза, как у ночных существ, научились проницать темноту?

Еще через несколько метров оказалось, что ни обострение зрения, ни новые качества свечки тут ни при чем. Просто подземный ход плавно пошел вверх, и голова Ирины внезапно высунулась наружу – под меленький серенький дождичек.

Маришка исчезла так быстро, что Павел даже не успел заметить, в какую сторону она рванула. Хотя вон там, слева, слышны возбужденные голоса, и туда же пробежала переполошенная девушка в белом халатике, неся в обеих руках бутыли с физраствором. Наверное, там.

Павел быстро прошел по коридору, чувствуя, как болью отдается в голове каждый шаг. Руки, спрятанные в карманы халата, сами собой стиснулись в кулаки.

Вот здесь…

Встал в дверях, глядя поверх голов.

Маришкины буйные кудри золотились среди белых косынок и колпаков. Да, похоже, задал Петр медицине переполоху, если столько народу вокруг него суетится! Учитывая, что нынче выходной день, такая активность поселковых врачей – вообще чудо. Хотя, наверное, они тут были последние дни на боевом положении в ожидании жертв пожара. А жертв-то и не было, вот и накинулись всем скопом на раненого Петра.

Однако быстро же он очнулся. Быстро… и это странно, учитывая, какое количество транквилизатора вкатил ему Павел. По его расчетам, бравый пожарный должен был проваляться без памяти еще как минимум сутки, прежде чем начнет проявлять хоть какие-то признаки жизни. А он взял и очнулся… надо надеяться, не во вред себе?

Павел прикусил губу: рот вдруг начал расползаться в совершенно неуместной нервической ухмылке.

– Вы кто? – Невысокий мужчина в зеленоватой робе обернул к нему усталое, изможденное лицо. – Тут посторонним нечего…

– Да Паша с ним приехал, с раненым, – вмешалась вездесущая Валентина Ивановна. – Товарищ его.

– А-а. – Усталый врач снял с лысеющей головы колпачок. Беспорядочно скомканные темные волосы были мокры насквозь. – Ну, задал нам твой приятель мурцовки! Думали, уж не вытащим. Очень много крови потерял, шок такой, что…

– А теперь он как? – с трудом управляясь с непослушными губами, перебил Павел. – Уже получше?

– Да взял и очнулся, торопыга! – усмехнулся доктор. – Нечего, нечего, ему еще поспать надо.

– Петя, Петя, ты меня видишь? – донесся плачущий голос Маришки. – Доктор, что же это такое, он на меня смотрит, а не видит, как бы даже не узнает!

В толпе врачей кто-то устало рассмеялся.

– Угомонитесь, девушка, – вздохнул доктор. – Я вообще удивляюсь, что ваш муж открыл глаза, что способен смотреть, а вы хотите, чтобы он вам сразу в любви признался.

– Петя, Петенька, – продолжала причитать Маришка. – Это я, ты видишь? Теперь все будет в порядке, ты скоро поправишься. Мы с Павлом тебя в больницу привезли… Паша! – Она обернулась от кровати, замахала рукой. – Паша, иди сюда. Пропустите его, товарищи.

– Да это не больница, а дом свиданий какой-то, – сердито сказал усталый доктор и даже сделал попытку заступить Павлу дорогу, однако Валентина Ивановна дернула его за рукав и укоризненно проворчала: