Клеймо красоты - Елена Арсеньева

Да вот, собственно, и все. Дальше упоминание про Клаву Кособродову, про войну, которая видна и слышна во всем, про горе, которого навидался дед, про надежду на возвращение и про то, что фашистского зверя непременно разобьют в его логове. И подпись: «Ваш муж и отец Василий Дворецкий».

Катерина еще раз пробежала глазами письмо, пытаясь отыскать в нем нечто, не замеченное с первого раза, и потрясенно покачала головой.

Да в этом письме деда ведь нет ничего особенного! Уж сколько раз они с мамой и папой его в свое время перечитывали, а все равно ничего не смогли вычитать особенного, кроме редкостной невнятицы в упоминании о каком-то бывшем соседе, каких-то Вышних Осьмаках… Ну, бред у человека был перед смертью, дед решил правильно. Даже странно, что все письмо посвящено ему. Но и это их не насторожило, не заставило призадуматься. Решили, что дед, который вообще был человеком очень обязательным, счел себя должным выполнить предсмертную просьбу старого знакомца – какой бы нелепой она ни показалась. По его мнению, все это было сущей нелепицей. Он так и не узнал разгадки тайны, а Клава Кособродова узнала. Вот дед пишет: «Она была при кончине нашего прежнего знакомца, она ему и глаза прикрыла». И перед смертью неизвестный дедов сосед, уже не помня себя, выложил сердобольной медсестре тайну своей жизни, не сказав главного: где именно лежит клад. А Клава, не будь дурой, тут же решила прикарманить спрятанные сокровища. Вряд ли ее можно за это осуждать. Но не повезло ей, жутко не повезло!

Теперь вопрос вот какой: если умирающий все выложил Клаве, зачем ей понадобилось писать матери и посылать ее к Асе Николаевне Дворецкой? Зачем нужно было разыскивать адрес дома, под порогом которого захоронен «черный гроб» – шкатулка с таинственным письмом? Чего не сказал Клавдии тот человек, что осталось для нее последней тайной? Ну, тут и гадать нечего: местонахождение клада. А что писал об этом дед Василий?

Во-первых, он при жизни «сколотил себе домовину», то есть выстрогал гроб, надо полагать. Готовился к смерти, а потом пропал неведомо куда. Однако же умирающий сосед «все просил, чтоб я непременно известил о его кончине Анну Ивановну. А ей велел, чтоб достала из-под порога какой-то черный гроб (дескать, сестренка его Тоня знает, где он лежит), а открыть его позвала бы деда из Вышних Осьмаков. Конечно, сосед при этих словах уже заговаривался предсмертно, потому что дедушка его давным-давно помер, еще небось в ту пору, как сгинул из дому неведомо куда, да и разве может под порогом находиться гроб?!»

Василий Дворецкий не понял, что речь шла не о простом гробе, а о шкатулке. Клава Кособродова знала это доподлинно. Однако все, что ей было ведомо о месте нахождения клада, – он где-то на севере области, по словам Оксаны. А что, если Василий Дворецкий просто не понял последнего намека умирающего? Что, если Вышние Осьмаки – именно то место, где надо искать? Правда, похоже на название населенного пункта: Вышний Волочок, Вышние Осьмаки…

Довольно-таки дурацкое название. Надо завтра в библиотеке заглянуть в Даля, посмотреть, что это значит.

Нет, все-таки она, наверное, ошибается. Ведь Клава сама писала письмо Асе Николаевне, она должна была вспомнить это название…

Катерина посмотрела на часы. Почти час, ничего себе! А сна ни в одном глазу. Учитывая, что она в десять обычно уже спит без задних ног, это просто личный рекорд бодрости. Она ведь типичный жаворонок: чуть смеркнется, глаза слипаются, а в шесть утра уже не знает, куда себя деть. А вот Оксана, например, настоящая сова: не спит до двух, до трех ночи, однако утром ее и в девять не разбудишь. Вот и сейчас Оксана, конечно, не спит…

Так же, как внезапно проснувшееся любопытство Катерины!

Не в силах справиться с собой, она подскочила к телефону, набрала номер.

– Алло? – Голос у Оксаны свежий, бодрый, словно за окном не глухая ночь, а белый день в разгаре, и такой радостный, полон страстного ожидания. – Алло, это ты?!

– Это я, – сказала Катерина – и просто-таки физически ощутила, как на другом конце телефонного провода лопнул радужный мыльный пузырик Оксаниной радости. – Извини, что так поздно звоню…

– А, привет, – уныло отозвалась Оксана. – Что у тебя? Давай быстро, я тут жду звонка.

– Слушай, а твоя бабушка разве ничего не знала про Вышние… – начала было Катерина, но тут же осеклась.

Да ну, глупости какие! Не стоят эти Вышние Осьмаки того, чтобы говорить о них среди ночи девушке, которая напряженно ждет какого-то важного звонка. От парня, конечно. Вокруг Оксаны всегда вьются какие-то парни, словно мотыльки возле яркой лампы. Это Катерина запросто может позволить себе бухнуться в объятия Морфея в десять вечера, потому что соперников у этого самого Морфея просто нет. А вот Оксана…

– Ладно, извини, – сказала она неловко. – Просто я тут кое-что вспомнила… Извини, это неважно.

– Нет уж, говори, раз начала! – услышала она в трубке и, отстранив ее от уха, недоверчиво взглянула на пластиковую решеточку, прикрывавшую мембрану. Что это с Оксаной? Откуда такая готовность забыть о своих делах ради Катерины?

Растроганная, она торопливо начала рассказывать.

– Катька там, наверное, чуть не лопнула от изумления, когда я ее не послала подальше, а стала расспрашивать, – спустя два или три часа весело сказала Оксана.

Голова ее лежала на мужском плече, а рука бродила по широкой, поросшей светлым волосом груди распростертого рядом человека.

– Перестань, не щекочи! – прихлопнул он ее ладонь.

– Да ты что? Щекотки боишься? Значит, ты ревнивый, да? И если я вздумаю тебе изменить, ты меня задушишь? Или зарежешь?

– А что, возникло желание преждевременно уйти из жизни? – усмехнулся он.

– Да нет, ты что! – торопливо сказала Оксана, сама не понимая, почему по коже вдруг побежали мурашки. Он шутил, конечно, ну кто говорит всерьез такие вещи? И голос оставался ровным, как всегда. Он вообще никогда не повышал голоса. Однако на какое-то мгновение ей сделалось не по себе. Захотелось перевести все в шутку.

– Я тоже ужасно ревнивая, хотя щекотки не боюсь. Вот попробуй пощекотать меня, сам увидишь.

Оксана выпятила свою прелестную грудь и замерла в ожидании.

Он покосился на напрягшийся сосок и слегка усмехнулся. Ну и девка! Измотала его до пота, а сама, как всегда, готова к новым подвигам. Отличная соска ему попалась. Жаль, что такая дура. Хотя… это должно его только радовать, учитывая невероятную ценность сведений, которыми Оксана располагает. Окажись она поумней, запросто могла бы увязать концы с концами и сама воспользовалась бы бесценной информацией. Но умишко маловат – к его счастью!

– Угомонись, – сказал он негромко и довольно небрежно выдернул руку из-под косматой Оксаниной головы. – Давай рассказывай и ничего не пропускай. Я же сказал тебе, что в этом деле всякая мелочь может оказаться полезной, ничего нельзя пропускать.

– А почему, ты думаешь, я выслушала Катерину, хотя ждала твоего звонка? – фыркнула Оксана. – И не зря, не зря!

– Да… – задумчиво протянул он. – Поразительно, сколько времени мы пытались угадать это место, и вдруг ключ сам упал к нам в руки. Вышние Осьмаки, Вышние Осьмаки… Вообще говоря, могли бы и сами догадаться, когда смотрели карту.

– Да ты что? Совершенно несусветное название, разве угадаешь?

– Не столь уж несусветное, как тебе кажется. Я посмотрел по карте – оно на севере области, в Аренском районе. А в тех местах испокон веков селились староверы. Крест у них был восьмиконечный, а по-старинному – осьмиконечный. Осьмерик, осьмерица, осьмак. А слово «Вышний» – это уж насчет божественного, возвышенного. Вроде как сказать – крест святой. Понятно?

– Понятно… – выдохнула она потрясенно. – Слушай, как же мы сами не догадались? Это же так просто!

– Ничего себе просто! – обиженно хмыкнул он. – Конечно, теперь, когда мы знаем это название, кажется, что просто. А ведь и в голову не пришло раньше… Сколько раз мы карту смотрели? И никогда ничто не звякнуло. Откуда нам было знать, что этот мужик, который твоей бабке про клад рассказал, происходил из староверской семьи? Знали бы, так, может, и сами бы догадались, без этой твоей подружки.

– Да ну, какая она мне подружка? – Оксана пренебрежительно оттопырила яркую, припухшую от поцелуев губу. – Мы и не дружили никогда особенно. Подумаешь, учились в одном классе. Потом случайно встретились, лет через пять после школы, и Катька ко мне прилипла. Она же одна все время, работа и дом – никакой личной жизни.

– Выходит, у нее нет никакого хахаля? Ты уверена, что она ни с кем не захочет поделиться информацией?

– Разве что с родителями, но они в деревне, где-то на краю света, вернутся только в октябре, как обычно. Катька одинока до тошноты, у нее никого нет. Да ты бы видел, она ужасно невзрачная, такой вечный гадкий утенок. Но знаешь что? – Оксана задумчиво почесала потный живот. – Я как-то сразу не обратила на это внимание, а сейчас подумала… Такое ощущение, что она пожалела, что сказала мне про письмо своего деда и про Вышние Осьмаки.