Александровскiе кадеты (СИ) - Перумов Ник

— Слушай, матрос! — громко сказал меж тем Две Мишени. — Мне с тобой пререкаться времени нет. Не хочешь пропускать — не пропускай. Мы кругом объедем.

— А нет кругом дороги, — злорадно сказал матрос. — Вертайся назад. Тут не проедешь. Плевать мне, какой у тебя там «особый отряд». Знать ничего не знаю.

Конечно, сидевший за рулём Федя сидел не просто так. Дальше в глубине деревенской улицы застыла ещё одна телега с «максимом» на ней. Возле изб кучковались солдаты, всё больше старших возрастов.

— Пулемёт видишь? — шёпотом спросил Федя у малька.

Тот кивнул.

— Бери на прицел. Если он по нам полоснёт — пиши пропало.

Взревел мотор передней машины, она приближалась к баррикаде. Федя включил передачу, двинулся следом.

— А ну стой! — заорал матрос. И передёрнул затвор.

Конечно, это не могли быть верные части. Там такого развала и анархии нет. И флотские там не смешиваются с пехотой… тем более с призванными на большие учебные сборы запасниками.

Очевидно, это прекрасно понимал и полковник Аристов.

Браунинг сухо ударил, матроса пошатнуло, винтовка выпала из рук, и он неловко, боком, завалился в осеннюю грязь. В ту же секунду начали стрелять младший возраст с первой машины; сам Федя быстро опустил лобовое стекло, и кадет рядом с ним, приложившись, в две очереди опустошил магазин «фёдоровки». Пулемётчиков просто смело с телеги.

— Молодец!

Федор вжал рычаг ручного акселератора. Нещадно дымя моторами, колонна александровцев вкатилась в деревню — телегу отпихнул бампером сам Две Мишени.

Грузовики опоясало огнём — младший возраст азартно палил во все стороны. Малёк рядом с Фёдором опорожнил три магазина.

Надо сказать, это подействовало. В сторону прорывающейся колонны раздалось лишь несколько разрозненных выстрелов, всех, кто выскакивал навстречу и вскидывал винтовку, почти что сносило очередями фёдоровок.

Слава тебе, Господи, и тебе, Царица Небесная, слава, что надоумили взломать тогда цейхгаузы…

Деревню проскочили. Вслед им стреляли, но плохо, всё мимо. Если когда-то эти солдаты запасных полков и умели стрелять, то всё перезабыли.

— Как я их! Как я их! — подпрыгивал рядом с Федором младший кадет.

У Федора перед глазами вновь встали падающие фигуры в длиннополых шинелях, так и не успевшие развернуть пулемёт. А, может, не успевшие зарядить.

Запасники. Бородатые немолодые мужики, призванные «на сборы» и «предавшиеся бунту». Почему, отчего?..

Федя Солонов не знал ответа. Глаза помнили лозунги над толпами, кое-как намалеванные на полотнищах алой, белой, чётной ткани — из разбитых складов мануфактур Торнтона; но надписи путались в памяти, сознание отказывалось извлекать из них смысл. Всё больше «Свобода!» да «Долой самодержавие!»; были и иные, типа «Смерть капиталу!» или «Да здравствует республика!»; остальных Федор не запомнил.

Он сейчас вообще старался не думать ни о прошлом, ни о будущем. Только о настоящем. О жёсткой баранке в руках. О том, как не угодить в кювет. О том, как бы не сломался капризный мотор. Их весь прошлый год учили специально приглашённые механики, но Федя всё равно сомневался в своих способностях починить «американку».

О том, что всё напрасно, он тоже старался не думать. Изо всех сил.

Взгляд вперёд 3.2

…Следующую деревню они миновали безо всяких приключений. Обитатели попрятались.

Две Мишени остановил колонну, зачем-то зашёл в небольшую церквушку, появился оттуда с торопливо семенящим священником. Краем уха Федор услыхал обрывок разговора:

— Есть, господин полковник, как не быть! И краска найдётся…

…Очень скоро замысел полковника Аристова прояснился. Над головной машиной поднялось красное знамя, и растяжка с тем самым «Да здравствует республика!»

Проходя мимо, Две Мишени подмигнул Фёдору. Правда, получилось это не слишком весело.

Федор понимал, почему.

«Неужели мы-таки провалились?..»

После совсем недолгой стоянки двинулись дальше. Над колонной их теперь гордо реяло кумачовое полотно и, хотя деревни и хутора здесь все были зажиточными, кадетам приветственно махали. Выскочил на крыльцо деревенской школы молодой взлохмаченный человек в кое-как накинутом сюртуке, замахал руками, заголосил:

— Привет защитникам свободы!..

Мальчишка рядом с Федором зашипел злобно; пришлось пихнуть его локтём:

— Улыбаемся и машем, понял? Мы теперь — специальный автомоторный отряд «Заря свободы». Идём на подмогу.

— Кому и куда? — нахально спросил малёк.

— Неважно, — рыкнул Федя. — Много будешь спрашивать, голову промеж ног засуну. — И добавил, уже спокойнее:

— Никто ничего не знает. Ни где наши, ни где противник. Вроде как верные войска держатся в Стрельне или где-то около. Мы вот у Гатчино держались, а, оказывается, «временные» уже у нас за спинами каких-то охламонов несчастных пригнали. Где только выкопали такой горе-полк… позор, а не полк!

— А в столице, господин вице-фельдфебель? — как положено спросил малёк.

Федя только пожал плечами.

— Слухи одни. Погоди… ты Алексей или Александр? Богоявленский?

— Алексей, — поспешно сказал мальчишка. — Сашка — он на год старше.

— Так вот, Алешка, что в Петербурге — Бог весть. Константин Сергеевич говорил, что верные полки засели в Арсенале и в Петропавловке, что держат гвардейские казармы на Марсовом поле… Ну, а как на самом деле? — увы…

— А чего ж они там сидят? — с тоской сказал малёк, отворачиваясь. — И где Государь?

Федор ничего не ответил. Зло крутанул баранку, объезжая рытвину, заполненную мутной серой водой.

Где Государь…

— В Гатчино его не было, вот всё, что известно.

— Молиться надо, — вдруг сказал Алешка Богоявленский. — Молиться.

— Молитва не помешает, но и кое-что ещё тоже нужно. — Солонов локтём указал на «фёдоровку» с примкнутым магазином. Ему показалось — так мог бы сказать сейчас Две Мишени.

Перед станцией Пудость полковник Аристов отправил вперёд разведку. Разрозненные роты Корпуса, разбросанные на десятках вёрст окрест, должны были стягиваться сюда. Гатчино потеряно, как и Мариенбург, и окрестные сёла; но здесь, в Пудости, сходились сразу железная и шоссейная дороги, через речку Ижору переброшены мосты. Если обороняться — то здесь.

…Над станцией поднимались дымки и, к счастью, это были дымки из труб и от многочисленных костров. Роты александровцев и в самом деле собирались здесь — за исключением собственной Федора роты, старшей.

Навстречу грузовикам высыпали кадеты и офицеры — все вперемешку. Здесь отрыты были окопы, старательно заложены мешками с песком окна каменных зданий — церкви и небольшого вокзала. На запасных путях, попыхивая, стоял под парами эшелон, а рядом с ним — бронепоезд.

— Только недавно с Обуховского, Константин Сергеевич, — похвастался подполковник Чернявин, начальник третьей роты. Видать, и они не удержались на позициях…

Бронепоезд, подумал Федор, и впрямь хорош. Два броневагона впереди, паровоз, прикрытый панцирем, словно рыцарь, вагон-казарма, вагон-штаб и ещё два боевых. Четыре пушечных башни, многочисленные пулемёты. Красиво — но как на таком воевать? Взорвут рельсы, да и вся недолга…

Пятая рота горохом посыпалась с грузовиков. А вот команде «стрелков-отличников» пришлось заниматься, уж как сумели, автомоторами.

— Семён Ильич! — в свою очередь окликнул Две Мишени другого полковника, Яковлева, начальника четвёртой роты. — Семён Ильич, как обстановка?

Федя невольно поднял голову от раскрытого мотора.

Яковлев, коренастый, широкоплечий, похожий скорее на силача-молотобойца, чем на полковника Генерального штата, вздохнул, одёрнул нагольный тулуп, вздохнул.

— Никак, Константин Сергеевич. — Снял круглые очки, принялся протирать. — Телеграфная линия перерезана. Телефонная тоже. Связи нет, всё молчит. Дворцовая электростанция, однако, работает — свет есть, слава Богу.