Исследование истории. Том II: Цивилизации во времени и пространстве - Арнольд Джозеф Тойнби

Представители высших религий, которые так часто извлекали выгоду из благоприятного социального и психологического климата универсального государства, в некоторых случаях осознавали преимущества и приписывали получаемые ими дары единому истинному Богу, во имя Которого они проповедовали. В глазах авторов книг Второисаии, Ездры и Неемии империя Ахеменидов являлась избранным инструментом Яхве для распространения иудаизма, а папа Лев Великий (440-461)[337] таким же образом рассматривал Римскую империю в качестве промыслительно установленной Богом для облегчения проповеди христианства. В своей 82-й проповеди он писал: «Чтобы последствия этого несказанного проявления милости (то есть Боговоплощения) могли распространиться по всему миру, Божественное провидение прежде создало Римскую империю».

Эта идея стала общим местом в христианской мысли и появляется вновь, например в мильтоновской «Оде утру Рождества Христова»:

Не войны иль битвы звукСлышал мир повсюду:Праздные копье и щит были высоко повешены;Колесница с серпами стояла,Незапятнанная вражеской кровью;Труба не звала вооруженную толпу;А цари сидели неподвижно с очами, полными благоговения,Как будто они действительно узнали, что рядом их Господь.

Вполне могло показаться, что столь чудесная возможность ниспослана небом. Однако в отношении между успешной в своей миссионерской деятельности Церковью и универсальным государством, внутри которого она действует, атмосфера терпимости, дающая ей благоприятное начало, не всегда удерживается до конца истории. Иногда эта атмосфера превращается в свою противоположность. Несомненно, были случаи, когда такого страшного результата не было. Церковь Осириса никогда не подвергалась преследованиям и в конечном счете соединилась с религией египетского правящего меньшинства. Подобным же образом, по-видимому, и в древнекитайском обществе сохранялся мир между махаянской и даосской церквями, с одной стороны, и империей Хань — с другой, пока древнекитайское универсальное государство не вошло в стадию распада в конце II в. христианской эры.

Подходя к иудаизму и зороастризму, мы не можем сказать, ни каковы бы были их окончательные отношения с Нововавилонским царством, ни каковы бы были их отношения с империей Ахеменидов, поскольку каждое из этих универсальных государств прекратило существование на ранней стадии своей истории. Мы знаем только, что когда режим Ахеменидов внезапно сменился режимом Селевкидов, а со временем, западнее Евфрата — римским режимом, то воздействие чуждой эллинской культуры, политическими орудиями которой были и держава Селевкидов, и Римская держава, привело к тому, что иудаизм и зороастризм отклонились от своей первоначальной миссии по проповеди спасения для всего человечества. Они превратились в орудия культурной войны в ходе ответа сирийского общества на агрессию общества эллинского. Если бы империя Ахеменидов, подобно своей постэллинской аватаре — Арабскому халифату, проделала полный круг в своем развитии, то мы бы могли предположить, что под покровительством терпимого ахеменидского имперского правительства или зороастризм, или иудаизм предвосхитил бы будущие успехи ислама. Последний, воспользовавшись безразличием Омейядов и добросовестным соблюдением Аббасидами политики терпимости, предписываемой по отношению к немусульманам, которые являются «людьми Книги»[338], делал постепенные успехи. При этом он не компрометировал себя никакой бесполезной помощью со стороны гражданской власти до тех пор, пока падение режима Аббасидов не вызвало массовый обвал добровольных обращений в ислам людей, ищущих во внутреннем дворе мечети убежища от бури наступающего политического междуцарствия.

То же самое можно сказать и относительно империи Гуптов, которая явилась вторичным восстановлением первоначального индского универсального государства Маурьев. Здесь вытеснение философии буддизма постбуддийской высшей религией индуизма не только не встретило никакого сопротивления со стороны правящей династии, но этому также не препятствовали никакие официальные преследования, чуждые терпимому и синкретичному религиозному этосу индской цивилизации.

В противоположность этим случаям, в которых высшая религия, воспользовавшись миром, установленным универсальным государством, допускалась правительством от начала и до конца, существуют и другие случаи, когда мирное развитие высших религий было прервано официальными преследованиями, что или подавляло их в зародыше, или изменяло их естественные свойства, побуждая заниматься политикой или браться за оружие. Западное католическое христианство, например, было почти полностью истреблено в Японии в XVII в., а в Китае — в XVIII. Ислам в Китае при монголах имел успех только в двух провинциях, и мусульмане всегда составляли здесь лишь чуждое меньшинство, которое ненадежность их положения побуждала к периодическим вспышкам воинственности.

Неблагоприятные последствия испытания силой христианства, которые явились прелюдией к его будущей победе над римским имперским режимом, были сравнительно малы. В течение трех столетий, предшествовавших обращению Константина, Церковь никогда не была вне опасности пойти против римской политики. Ибо кроме подозрения к частным союзам всякого рода, появлявшимся в Римском государстве в век Империи, существовала более древняя и более глубоко укорененная римская традиция особенной враждебности по отношению к частным обществам, практикующим и распространяющим иноземные религии. И хотя римское правительство смягчило эту жесткую политику в двух исключительных случаях — в официальном принятии культа Кибелы во время кризиса, вызванного войной с Ганнибалом, и в своей устойчивой терпимости к иудаизму как к религии, даже когда иудейские зелоты побудили Рим уничтожить иудейское государство, — подавление вакханалий во II в. до н. э. явилось предзнаменованием преследований, которым христиане подвергнутся в III в. н. э. Однако христианская Церковь отвергла соблазн отвечать на официальные преследования, превратившись в военно-политический союз, и была вознаграждена, став вселенской церковью и наследницей будущего.

Несмотря на это, христианская Церковь не вышла из этого испытания невредимой. Вместо того чтобы принять близко к сердцу урок победы христианской доброты над римской силой, она добровольно предоставила своим приведенным в замешательство гонителям оправдание и обеспечила их посмертный моральный реванш, взяв на себя грех, который завершил их поражение. Она сама стремительно превратилась в гонителя и долгое время оставалась им.

Если внутренний пролетариат в качестве создателя высших религий является основным облагодетельствованным успехами правящего меньшинства по созданию и поддерживанию универсальных государств в плане духовном, то в плане политическом плоды пожинают другие руки. Психология мира под покровительством универсального государства делает его правителей неспособными к выполнению задачи по поддержанию своего политического наследства. Соответственно, теми, кому выгоден этот процесс психологического разоружения, являются не правители и не их подданные — не правящее меньшинство и не внутренний пролетариат. Ими являются захватчики, вторгающиеся из-за границ империи, которыми могут быть или члены внешнего пролетариата распадающегося общества, или представители одной из чуждых цивилизаций.

Ранее в данном «Исследовании» мы уже замечали, что событием, которое отмечает смерть цивилизации (в отличие от ее предшествующего надлома и распада), обычно является оккупация владений универсального государства исчезнувшего общества или варварскими военными вождями, явившимися из-за военной границы, или завоевателями, пришедшими из другого общества с отличной культурой, или же в некоторых случаях — и теми и другими, следующими друг за другом по пятам. Выгоды, которые удачливые варвары или иноземные агрессоры извлекают в своих собственных грабительских целях из психологического климата, созданного универсальным государством, очевидны и на первый взгляд производят сильное впечатление. Однако мы уже отмечали, что варварские захватчики оставленных владений распавшегося универсального государства — это герои без будущего. Потомство, несомненно, признало бы их авантюристами с дурной репутацией, если бы не позднейший романтический ореол, наброшенный на их отвратительные выходки благодаря их дару писать себе эпитафии на языке эпической поэзии. «Илиада» может даже Ахилла превратить в «героя». Что касается достижений воинствующих миссионеров чуждой цивилизации, то они столь же обманчивы и так же разочаровывают в сравнении с историческими достижениями церквей.