Исследование истории. Том II: Цивилизации во времени и пространстве - Арнольд Джозеф Тойнби

Затруднение подобной политики состояло в том, что миссионер, убирая камень преткновения с пути нехристианских обществ, которые он собирался обращать в свою веру, клал другой камень под ноги своих единоверцев. И на этой скале первые иезуитские миссии Нового времени в Индии и Китае потерпели кораблекрушение. Они стали жертвами зависти со стороны конкурирующих миссионеров и консерватизма Ватикана. Однако это не было еще концом истории.

Если местные пеленки, в которые было завернуто христианство, когда оно пришло в мир в Палестине, не были бы умело сняты Павлом из Тарса, то христианские художники римских катакомб и христианские философы богословской школы в Александрии никогда бы не имели возможности представлять сущность христианства на языке греческого изобразительного искусства и мысли и тем самым проложить путь к обращению эллинского мира. И если в XX в. христианской эры христианство Оригена и Августина не сможет избавиться от внешних атрибутов, приобретенных на тех сирийских, эллинских и западных почтовых станциях, на которых оно некогда останавливалось в своем историческом путешествии, оно не будет способно воспользоваться возможностью всемирного распространения, открытой для каждой живой высшей религии во время написания этой книги. Высшая религия, которая позволяет себе стать «окрашенной в пряже», нося на себе отпечаток временного культурного окружения, обрекает себя на то, чтобы быть неподвижной и привязанной к земле.

Однако если христианство все-таки выберет иной путь, то оно сможет повторить в современной Oikoumene (ойкумене) то, чего оно некогда достигло в Римской империи. В процессе духовного обмена, который обеспечили римские средства коммуникации, христианство извлекло из других высших религий и философских систем, с которыми столкнулось, и унаследовало самое лучшее, что было в них. В мире, который в материальном плане связан воедино при помощи множества изобретений современной западной техники, индуизм и махаяна могли бы внести в христианское понимание и практику не менее плодотворный вклад, чем некогда внесли культ Исиды и неоплатонизм. И если и в западном мире суждено возникнуть и пасть империи Цезаря, как его империя всегда терпит крах и приходит в упадок по прошествии нескольких столетий, то историк, вглядываясь в будущее из 1952 г., может вообразить, что тогда христианство останется в качестве единственного наследника всех философских систем от Эхнатона до Гегеля и всех высших религий вплоть до всегда скрытого культа Матери и ее Сына, которые начали свое путешествие по Царскому Пути под именами Иштар и Таммуза.

Гарнизоны и колонии

Насаждение верных сторонников имперского режима, которыми могут быть солдаты на действительной службе, ополченцы, уволенные в запас ветераны или штатские, является неотъемлемой частью любой имперской системы коммуникаций. Наличие, отвага и бдительность этих человеческих сторожевых псов обеспечивают необходимую безопасность, без которой дороги, мосты и прочее были бы непригодны для имперских властей. Пограничные столбы являются частью той же самой системы, ибо линии границы также всегда являются вспомогательными путями. Однако кроме насаждения гарнизонов в целях поддержания порядка и защиты, универсальное государство может создавать колонии в более конструктивных целях восстановления того ущерба, который наносит опустошительная борьба за власть в предшествующий период «смутного времени».

Именно это имел в виду Цезарь, когда насаждал независимые колонии римских граждан на месте разоренных Капуи, Карфагена и Коринфа. В ходе предшествующей борьбы за выживание между местными государствами эллинского мира римское правительство того времени сознательно наказало Капую за ее вероломное присоединение к Ганнибалу, а Карфаген — за его преступление, заключавшееся в почти полной победе над самим Римом, тогда как Коринф за то же самое отношение был выделен вполне произвольно среди членов Ахейского союза. При республиканском режиме до Цезаря консервативная партия упорно сопротивлялась восстановлению трех этих известных городов не столько из страха, сколько из чистой мстительности. Затянувшиеся споры об обращении с ними стали со временем символом более широкого вопроса. Заключался ли raison d'etre (смысл) римского правления в эгоистичном интересе установившего его отдельного государства или же Империя существовала для общего блага всего эллинского мира, политическим воплощением которого она стала? Победа Цезаря над сенатом была победой более либеральной, гуманной и творческой точки зрения.

Разительное отличие в нравственном характере между режимом, введенным Цезарем, и режимом, им замененным, было специфической чертой не только эллинской истории. Подобная же перемена отношения к употреблению власти и злоупотреблению ей сопровождала переход от «смутного времени» к универсальному государству и в истории других цивилизаций. Однако хотя и можно ясно различить этот исторический «закон», вместе с тем из него существует множество исключений. С одной стороны, мы находим, что «смутное время» порождает не только оторванный от почвы и озлобленный пролетариат, но также и основывает колонии в широком масштабе, примером чему является множество греческих городов-государств, основанных по всей территории бывших владений империи Ахеменидов Александром Великим. И наоборот, перемена, которая произошла в душе части правящего меньшинства и которая должна быть психологическим двойником учреждения универсального государства, редко бывает настолько твердо закрепленной, чтобы правящее меньшинство время от времени не впадало в жестокую практику предшествующего «смутного времени». Нововавилонское царство, которое в целом символизировало нравственный бунт внутренних районов страны вавилонского мира против жестокости представителей его ассирийской границы, впало в крайность, искоренив Иудею, точно так же, как Ассирия искоренила Израиль. В этом отношении Вавилону было бы странно претендовать на нравственное превосходство над Ниневией по причине того, что иудейским пленникам Вавилона позволили оставаться в живых до тех пор, пока ахеменидский наследник Вавилона не отправил их снова на родину, тогда как жертвы Ниневии, «десять потерянных колен», были уничтожены, исчезнув навсегда и оставшись лишь в воображении «британских израильтян».

Тем не менее, несмотря на все исключения, в целом остается верным, что относительно творческая и гуманная политика колонизации составляет один из признаков универсального государства.

Мы провели различие между гарнизонами, созданными в военно-политических целях, и колониями, основанными в социально-культурных целях. Однако, в общем, это различие только в цели, а не в следствиях. Устройство основателями империй постоянных военных гарнизонов вдоль границ и во внутренних районах универсального государства вряд ли не повлечет за собой основание гражданских поселений. Хотя римским легионерам в период их военной службы и не позволялось заключать законные браки, тем не менее на практике им разрешали вступать в постоянные брачные отношения с любовницами и заводить семьи. После выхода в отставку они могли превратить свою любовную связь в законный брак, а дети их могли быть признаны законнорожденными. Арабским воинам-мухаджирам фактически позволялось привозить своих жен и детей в военные лагеря, где они жили. Так римские и арабские гарнизоны становились ядрами гражданских поселений. То же самое можно сказать об имперских гарнизонных постах во всех империях во все времена.

Однако кроме тех, что возникали в качестве неумышленных побочных продуктов военных учреждений, основывались также и гражданские колонии как цели в себе. Например, северо-восточные районы Анатолии, которые Ахемениды подарили в качестве уделов своим персидским вассалам, были заселены османами и албанцами, перешедшими в ислам. В торговых центрах, расположенных в самом сердце своих владений, османы поселили гражданские общины изгнанных из Испании и Португалии евреев-сефардов. Можно было бы привести длинный список колоний, основанных римскими императорами в качестве центров цивилизации (латинизации или эллинизации, в зависимости от обстоятельств) в более отдаленных районах своей Империи. Одним из многих примеров является Адрианополь, название которого до сих пор напоминает о попытке великого императора II в. «деварваризировать» традиционно остававшихся варварами фракийцев. Ту же политику проводили испанские строители империй в Центральной и Южной Америке. Эти испанские колониальные города-государства служили ячейками административной и юридической организации навязанного извне режима и, подобно своим эллинским прототипам, в экономическом плане были паразитами.