В тусклом стекле - Джозеф Шеридан Ле Фаню

и раскаянием, что мои домогательства греховны и безрассудны. Ах, если б нога моя вовсе не вступала в сей лабиринт, ведущий бог весть куда… Об этом поздно было теперь думать; но капли горечи уже просочились в чашу, которую мне суждено было испить; смутные предчувствия тяжестью легли на мое сердце. Окажись тогда рядом мой славный приятель, Альфред Огле, или даже добрейший Том Уистлвик, я бы непременно признался в терзавших меня сомнениях.

Глава XVI

Парк Шато де ла Карк

Я знал, что по случаю празднества двери «Летящего дракона» не будут запираться часов до трех-четырех утра: ведь многие важные господа, желавшие веселиться на балу до последнего, пристроили в эту гостиницу своих лакеев, и те вернутся сюда не ранее, чем окажут хозяевам все надлежащие услуги.

Стало быть, я мог совершить мою таинственную вылазку, не боясь оказаться перед запертою дверью и привлечь к себе тем самым всеобщее внимание.

Мы наконец остановились под густой сенью ветвей вблизи вывески с драконом; свет из растворенных дверей гостиницы падал на дорогу.

Я отпустил карету, взбежал в развевающемся домино и с маскою в руке по широкой лестнице и вошел в мою просторную комнату, где черная обшивка стен, тяжеловесная мебель, темный полог над высокою кроватью, казалось, еще больше сгущали ночную тьму.

Я поспешил к окну, от которого по полу тянулась косая полоска лунного света. Пейзаж за окном дремал в серебристых лучах: Шато де ла Карк, его трубы и бесчисленные конические башенки чернели на фоне сероватого неба. В той же стороне, но чуть левее и ближе, примерно посередине между замком и моим окном, я различил кроны деревьев – небольшую рощицу, где, стало быть, и произойдет назначенное маскою свидание; здесь нынче ночью увижу я прекрасную графиню.

Я определил «азимут» сего укромного уголка графского парка, мысленно прочертив путь до отливавших серебром крон.

Вы догадываетесь, с каким трепетом и замиранием сердца глядел я туда, где ожидало меня мое неведомое приключение.

Однако время летело, час близился. Я сбросил плащ на диван, ощупью разыскал и надел крепкие штиблеты взамен изящнейших туфель без каблука, именовавшихся тогда «лодочками»; порядочный человек в те дни не мыслил появиться вечером в иной обуви. Затем я надел цилиндр и прихватил пару заряженных пистолетов – самых надежных, как мне объясняли, спутников в это смутное для Франции время: повсюду бродят солдаты – остатки некогда славной армии, – и среди них встречаются, говорят, отчаянные головы. Завершив приготовления, я, признаться, не удержался и с зеркалом в руках подошел к окну, дабы проверить, как я выгляжу при лунном свете; вполне удовлетворенный увиденным, я водворил зеркало на место и сбежал по лестнице.

Внизу я призвал к себе слугу.

– Сен-Клер, – заявил я. – Я желаю прогуляться под луною; недолго, всего минут десять. Не ложись, покуда я не вернусь. Впрочем, если ночь окажется очень уж хороша, я, может статься, погуляю и подольше.

Лениво сойдя по ступенькам вниз, я глянул направо, затем налево, словно не зная, в какую сторону лучше направиться, и не торопясь двинулся по дороге; я то взирал на луну, то рассматривал легкие облачка на другом краю небосвода и насвистывал мотив, услышанный недавно в театре.

Пройдя ярдов двести, я прекратил свои музыкальные упражнения; обернувшись, я зорко взглянул на белевшую, точно в инее, дорогу, на фронтон «Летящего дракона» и прикрытое листвою, слабо освещенное окно моей комнаты.

Кругом не было видно ни души, не слышно ничьих шагов. Под луной я легко различал стрелки на часах: до назначенного времени оставалось восемь минут. Стена рядом со мною была густо увита плющом, на самом же ее гребне оказались настоящие заросли.

Это значительно облегчало мою задачу и отчасти укрывало от любопытных взоров, случись кому-то взглянуть в мою сторону. И вот преграда осталась позади; я стоял в парке Шато де ла Карк – коварнейший из браконьеров, когда-либо посягавших на владения доверчивого господина!

Прямо передо мною гигантским траурным плюмажем высилась та самая роща. С каждым моим шагом она как будто росла и отбрасывала к ногам все более черную и широкую тень.

Оказавшись наконец под пологом из ветвей, я вздохнул с облегчением. Меня окружали старинные липы и каштаны, сердце мое нетерпеливо колотилось.

В середине роща расступалась, и на открывшемся месте стояло сооружение греческого вида: то ли маленький храм, то ли алтарь, со статуей внутри; кругом его обегала лестница в несколько ступенек. В трещинах и желобках беломраморных коринфских колонн темнели пучки травы, цоколь и карниз поросли кое-где мхом, а изрытый дождями выцветший мрамор говорил о давней заброшенности. Луна проглядывала сквозь дрожащую листву дерев, и в ее неверном свете струи фонтана, питавшегося от больших прудов по другую сторону замка, мерцали алмазным дождем и падали с неумолчным тихим звоном в широкую мраморную чашу. Столь видимые признаки запустения лишь делали всю картину прелестнее и печальнее. Впрочем, я слишком внимательно вглядывался в темноту, ожидая появления дамы, и не мог по достоинству оценить открывшийся вид; но благодаря ему самые романтичные образы мелькали невольно в моем воображении: грот, фонтан, призрак Эгерии.

Пока я высматривал графиню впереди, за моей спиной раздался вдруг голос. Вздрогнув, я обернулся: передо мною стояла маска в костюме мадемуазель де Лавальер.

– Графиня сейчас будет здесь, – сказала она. Луна струила на нее яркий, ровный, не рассеянный листвою свет. Это необыкновенно шло