Поселок Просцово. Одна измена, две любви - Игорь Бордов

и перелома рёбер), — «об угол печи стукнулся»; а по осени — по поводу желтухи, не то токсической, не то механической. Оба раза от направления в Т… отказался. Поскольку были-таки при желтухе той боли в правом подреберье, я склонялся к тому, что там в Бузырёвских желчных путях застрял камень, и от т-й больнички ему всё равно не отвертеться. Но как-то выжил ветеран и даже целую зиму ещё прожил. Видимо, всё же токсическая желтуха была, а не механическая.

Машина явилась одновременно с уже третьим запыхавшимся котовским посыльным. И всё та же песня: поспешай, доктор, Иванычу плохо! «Да что они все там так любят Иваныча этого, пропойцу окаянного?» — дивился я.

Вероника Александровна бодро вскочила с чемоданчиком в «буханку». Мне же от всего этого ажиотажа было неспокойно. Тем более что и для отёка лёгких, и для отёка Квинке выходило как-то уж слишком затянуто. Да и с чего бы ему так отечь? Разве что очередная хитрая бабка-самогонщица плеснула в самогон чего-то хитрого.

— Вероника Александровна, у нас там, в чемоданчике, чего-нибудь антигистаминного хоть есть?

— Найдём, — махнула рукой беззаботно-весёлая Вероника Александровна. С ней всегда было как-то спокойнее.

Приехали в залитое предвесенним солнцем злосчастное Котово. Деревенька из 15–20 домиков, в основном чёрно-коричневых, кривых, как и положено, вероятно, рядовой советской деревеньке. «Буханку» обступили человек пять местных мужичков. Все выжидающе следили за мной и моими действиями, и было что-то в позах их как бы извиняющееся. Мы с Вероникой Александровной с уверенной бесстрастностью, как и надлежит уважающим себя медицинским работникам, проследовали в Бузырёвский домишко. Николай Иванович Бузырёв со всей вероятностью принял на грудь накануне пузырь, да не один, и теперь сам выглядел как пузырь. Лицо его было как будто бледно-розово-надутым, да так, что глаза превратились в две горизонтальные складки-ниточки, а анамнез собрать было невозможно, так как, хотя он и пытался изо всех сил работать языком, но выходило из-за этой страшной его надутости совершенно нечленораздельно. При этом он сидел на своей холостой ветеранской постельке довольно уверенно и не был похож на агонирующего. Дышал он часто, но это не было похоже ни на ортопноэ, ни на какого-нибудь там Кусмауля. Рядом суетилась и охала вестница № 2. Мы попросили её раздеть пациента по пояс. Выяснилось, что отекло не только лицо. Отёк распространялся на всю верхнюю часть туловища. Бузырёв напоминал персонажа Пьера Ришара из фильма «Невезучие», после того, как его укусила пчела. Чтобы выяснить, до какого уровня распространился отёк, я продолжил раздевать пациента. Оказалось, что отекли также ягодицы и мошонка (последняя — до размеров головы ребёнка). Отёк не распространился только на половой член и ноги, миниатюрность и худоба которых в сравнении со всеми остальными членами тела Бузырёва составляли разительный контраст.

Мне было странно, что при таком гигантском отёке Николай Иванович сохранял определённую активность, что-то без конца сквозь набухшие губы-щёки бубнил-лепетал, пытался жестикулировать. Необычность симптомов и их несоответствие с тяжестью состояния пациента выбивали меня из колеи; я растерялся. При аускультации всё было глухо, что никак не насторожило меня, а столь необходимой в данной клинической ситуации перкуссией я пренебрёг. Не направил моё клиническое мышление в правильное русло и тот необычный феномен, когда при измерении артериального давления при нагнетании воздуха в манжету был слышен хруст, а ткани плеча выше и ниже манжеты увеличивались в объёме. В растерянности и в остутствии возможности консилиума мне ничего не оставалось, как только опереться на мнение ночной бригады скорой помощи из Т…, а также на то, на что я сам предварительно себя настроил: отёк легких и анафилаксия. Я велел Галине Александровне сделать внутривенно лазикс и преднизолон, а гончихе сказал, чтоб она попросила праздных мужичков на улице помочь с переносом больного в машину.

Вероника Александровна посетовала, что не может найти вену. Я не удивился.

— Прысните куда-нибудь, — скрежетнул зубами я, не желая уходить ещё и в эту проблему. Возможно, я чувствовал, что тут что-то другое, и лазикс с гормоном тут не сильно помогут.

Уволокли. Отвезли, подняли в ординаторскую. Я хотел сделать ЭКГ, чтобы исключить хотя бы сердечную патологию. Но тут включилась Татьяна Мирославовна. Я привык, что она редко участвует в моей терапевтической деятельности, и поэтому вдруг этот её всполох показался мне весьма удивительным. Впрочем, ситуация была экстренной, и, как главный врач, она не могла её проигнорировать. И вдвойне удивительно вышло то, что именно она-то помогла прояснить ситуацию.

— Игорь Петрович, а вы его перкутировать пробовали?..

Я начал выполнять перкуссию, и вдруг обнаружилось, что над всей поверхностью «отёка» у пациента был тимпанит, даже над ягодицами.

— Послушайте, Игорь Петрович, — сказала с досадным для меня полуупрёком Богомолова, — у него же там воздух!

В голове моей просветлело. Хруст при надавливании на кожу — это же крепитация! У Бузырёва подкожная эмфизема, что иногда случается при переломе рёбер. Поломанная кость прорывает плевру и вдыхаемый пациентом воздух уходит под кожу, а назад не возвращается из-за так называемого клапанного механизма формирования всей этой несуразицы. Курсе на 3-м нам показывали эту штуку, но она была локальной. Я понятия не имел, что она может быть настолько распространённой.

Пока я это переваривал с открытым ртом, Татьяна Мирославовна устремилась снаряжать машину в Фурманов персонально для Бузырёва.

Часа через два я дозвонился в ординаторскую хирургического отделения Т-й ЦРБ. Хирург сказал, что на рентгене у нашего пациента обнаружены множественные переломы рёбер с обеих сторон, двусторонний же пневмоторакс (чем дышал этот неугомонный ветеран непонятно) и генерализованная подкожная эмфизема. Мне вспомнились Котовские мужички, их нелепые, испуганно как бы чего-то просящие рожи. Не слабо, видно, они попинали Бузырёва этого по пьяни.

Какая мораль?.. Да самая, что ни на есть банальная, до тошнотворности: не стоит пить русскому мужику как скотине, ветеран он или нет, и так мозгов-то нет, а тут ещё в мешок с костями превратят. А студентам-медикам надо тоже — не пить пиво в общаге, а лекции по хирургии и травматологии прилежно слушать, чтобы потом их педиатры какие-то нелепые с общеврачебнопрактическими корочками в диагностическом поиске не переплёвывали.

…Ну а, с другой стороны, даже если и не пить, в чём же смысл? Вот он ветеранствовал за свою убогую деревеньку, а теперь ему только и остаётся, что пить в этом своём кривом домишке, постепенно и неуклонно превращаясь в человека-шарика. Да и лекций по травматологии у нас не было, разве что подобие семинаров, и то, если преподаватель не был с бодуна.

Так сознание грешного человека ловко