Горение. Книга 2 - Юлиан Семенов

— А кто, по-твоему, может распустить эту Думу, чтоб подобрать новую, мою?

— Горемыкин, — не задумываясь ответил Трепов. — Только он, только Иван Логгинович! Ему все эти игрушки надоели, дело к старости идет, спокойствия хочет, а Витте всего пятьдесят семь, он как конь норовистый, ему б только функционировать!

— Ишь какие слова знаешь, — усмехнулся государь, — а прикидываешься: «Я, мол, мужик темный, неученый… » Хитрован ты, Трепов, необыкновенный хитрован… Ну, положим, Горемыкин — верный нам старик, положим, эту Думу он погонит взашей… А кто ответит за спокойствие в стране?

— Дурново, — так же определенно ответил Трепов. — Кто же еще?

Государь зябко поежился, посмотрел на небо:

— Дождь будет завтра… Погода как меняется, а? Прямо будто господне неудовольствие сошло… Так вот, Дурново мне не нужен, его Горемыкин станет бояться: кто одному хозяину изменил, тот и второго предаст. Столыпин придет на его место.

Трепов сразу понял: против него ведут партию. Но кто же, кто?

— Столыпин — это хорошо, — согласился сразу же. — По отзывам, крут, этот сдержит хаос, этот такой порядок наведет, что ух! Никто не шелохнется…

— Разве плохо?

— А разве я сказал, что плохо? Только он, слышал, дворянства сторонится, все больше с промышленной партией сносится, с Гучковым да Шиповым…

— Пусть себе, — рассеянно откликнулся государь. — Промышленник — не бунтарь, пусть…

Трепов не мог уснуть до утра: думал, анализировал, прикидывал, что можно сделать, — прямо хоть Витте моли не уходить. Однако наутро государь показал ему свой Витте ответ — время графа кончилось.

Какое же начнется? Горемыкин — шашка, в дамки не пройдет.

Двое осталось: Столыпин и он, Трепов. Кому ж победа достанется?

«Граф Сергей Юльевич, вчера утром я получил письмо Ваше, в котором Вы просите об увольнении от занимаемых должностей. Я изъявляю согласие на Вашу просьбу.

Благополучное заключение займа составляет лучшую страницу Вашей деятельности. Это большой нравственный успех правительства и залог будущего спокойствия и мирного развития России. Видно, что и в Европе престиж нашей родины высок.

Как сложатся обстоятельства после открытия Думы, одному богу известно. Но я не смотрю на ближайшее будущее так черно, как Вы на него смотрите. Мне кажется, что Дума получилась такая крайняя не вследствие репрессивных мер правительства, а благодаря широте закона 11 декабря о выборах, инертности консервативной массы населения и полнейшего воздержания всех властей от выборной кампании, чего не бывает в других государствах. Благодарю вас искренно, Сергей Юльевич, за вашу преданность мне и за ваше усердие, которое вы проявили по мере сил на том трудном посту, который Вы занимали в течение шести месяцев при исключительно тяжелых обстоятельствах. Желаю Вам отдохнуть и восстановить ваши силы. Благодарный Вам Николай».

36

Встретив пароход, прибывший из Финляндии с делегатами, Ленин повел «Ретортина» (Бубнова), «Арсеньева» (Фрунзе) и «Володина» (Ворошилова) в тот отель, где были сняты для них комнаты, — товарищи за границей первый раз, иностранного языка не знали, могли заплутаться в городе; Сталина, Рыкова, Калинина и Ярославского взялся опекать Красин.

Фрунзе по дороге рассказывал, как добирались: пароход наскочил на мель в густом тумане.

— Обидно было, Владимир Ильич, — вздохнул Ворошилов. — Только-только за ужин сели, только-только по тарелкам закуску разложили, там блюдо посредине стояло, какой только еды не было, «шведский стол» называется, только-только из самовара попробовали, а в самоваре оказалось хлебное вино, только-только начали с меньшинством замиряться, как жж-ах! — и все повалились на пол. Череванин «ой» закричал и лицом стал мучнистый.

— Замиряться? А из-за чего рассорились? — спросил Ленин.

— Они нас объегорить решили, черти, — ответил Ворошилов. — В Финляндии за посадку в каюты отвечал меньшевик, так он своих в первый и второй класс расселил, а нас всех решил в третий загнать. Ничего, мы им зубы показали…

— Анекдот есть, — улыбнулся Бубнов, — не слыхали, Владимир Ильич? Ведут конвоиры на казнь двух эсдеков. Выпить конвоирам страсть как охота, но приговоренных оставить, понятно, боятся. «Вы, — спрашивают,

— кто по партейности? » — «Большевик и меньшевик», — отвечают. Тогда конвоиры сразу в кабак завернули — раз большевик и меньшевик, значит, сразу заспорят, про побег забудут…

Ленин рассмеялся. Очень ему помог Бубнов со своим незамысловатым анекдотом, потому что в порту, пожимая руки прибывшим делегатам, Ленин понял со всей очевидностью: съезд проигран, большевиков мало, по сходням спускались почти одни меньшевики. Он ничего не стал говорить товарищам — намучились, бедняги, глаза блестят, ночь не спали, им сейчас надо отключиться от всего и завалиться в чистые постели — отдыхать. Их ждут трудные дни, не надо их огорчать в первые минуты.

— Сейчас позавтракаете, еда входит в стоимость номера, — пояснил Ленин, раздав товарищам тяжелые бронзовые ключи от комнат, — и сразу же спать.

— Да мы еще одну ночь можем не спать, — заулыбался Ворошилов. — За границу приехали, как город не посмотреть?!

— Луначарский организует экскурсию, — пообещал Ленин. — Он у нас энциклопедист, он знает то, чего сами шведы про себя не знают.

Бубнов подбросил на руке тяжелый ключ:

— Как тюремный.

Ленин стремительно глянул на синеглазого, молодого совсем товарища, лицо закаменело — так бывало с ним, когда близко видел все то, что пришлось уже пройти Бубнову, а что еще придется?!

В ресторане сели за столик возле рояля — все остальные были заняты французами, прибывшими с экскурсионным пароходом из Гавра.

Ленин перевел название блюд — прейскурант был в тяжелой кожаной папке, словно какой царский рескрипт. Товарищи, смущаясь под взглядами французов, говорили шепотом, близко склоняясь друг к другу, и ноги под стулья прятали — ботинки были в латках, старого фасона.

Заметив это, Ленин сказал:

— Царь царем, дорогие мои, а Россия Россией. Извольте-ка гордиться, что представляете великороссов! Смейтесь в голос! Говорите громко! Плечи расправьте, что вы будто сироты?! Уровень Цивилизации определяется количеством прочитанных книг, а не фасоном галстука! Ваш уровень выше! Рабство из себя самим выжимать надо, по-чеховски, по капле!

… Проследив за тем, чтобы товарищи хорошо позавтракали, не стеснялись брать то, что положено было, объяснив официанту Курту, что господа эти — русские путешественники, хотят получше узнать Стокгольм, Россию покинули впервые, поэтому ухаживать за ними надо дружески, особенно, Ленин отправился в отель «Эксельсиор», там поселились «Воинов» (Луначарский), «Винтер» (Красин) и «Мандельштам» (Лядов). Хозяйка, извиняясь, сказала:

— Господа устали с дороги, легли отдохнуть.

Ленин написал записку, ждет у себя, никуда из комнаты не уйдет, будет работать. Пошел в отель, где разместились практики «Иванович» (Джугашвили), «Сергеев» (Рыков) и «Никаноров» (Калинин). Тоже, бедолаги, спали. В холле, однако, увидел меньшевиков — Рожкова, Маслова и Крохмаля. Те поздоровались несколько смущенно; обрадовались встрече чересчур уж экзальтированно, засыпали вопросами. Ленин стоял спиною к лестнице, Ливер, спустившись со второго этажа, лица его не увидел, крикнул торопливо:

— На собрание, товарищи, руководство в сборе!

Ленин обернулся, Либер вопрошающе посмотрел на Маслова, тот чуть заметно развел руками. Сверху донесся голос Дана:

— Товарищи, мы ждем вас!

Ленин взял под руки Маслова и Крохмаля:

— Нас руководство ждет, пошли.

Рожков оказался нервами послабее, а может, острее других ощутил неудобство:

— Владимир Ильич, там мы собираемся…

— А я разве не «мы»?

— Там Дан, — как-то жалобно откликнулся Маслов.

— Ну и что? — по-прежнему вел свое Ленин. — Мы с товарищем Даном уже десять лет как дружны. Впрочем, вы правы, — заключил, уяснив для себя все с полной определенностью, — не стану мешать вашей работе, надо же до конца выработать программу объединения, вы же с этим приехали, не так ли? Вам необходимо посовещаться фракцией, как лучше объединить усилия в общей борьбе, вполне разумное дело.

Не дожидаясь ответа, кивнул, отошел к портье: рассыльный привез пачки газет, остро пахнувшие краской — великолепный, тревожный запах типографии…

Взял немецкие и французские газеты, на английские не хватило денег, вышел из рациона, купив Фрунзе, Бубнову и Ворошилову карты Стокгольма, чтоб не заблудились, открытки с видами города и заказав себе кофе: неловко было сидеть за столом, а оставить одних нельзя — уйдут голодными, посовестятся попросить.

На первых полосах крупно было подано экстренное сообщение из Петербурга: «Падение Витте. Премьером назван малоизвестный в петербургских кругах Горемыкин, хотя обозреватели, близкие к Царскому Селу, предполагали, что преемником может быть только один человек — Петр Столыпин, который, однако, занял пост министра внутренних дел».