Вирус бессмертия - Дмитрий Янковский

– Не знаю, как среди горбоносых, а в огражденном Уруке мне лучше именовать себя Гильгамешем.

– Это плохо, – вздохнула Шамхат. – Нельзя носить имя того, кого за дурной нрав покарали боги. Знаешь, почему ты так похож на Гильгамеша лицом? Ты – его отражение. В тебе все наоборот – правое и левое поменялись местами. Сколько в нем было злого, столько же в тебе доброго. Давай покинем Урук огражденный! Помнишь, как мы жили у пастухов?

Энкиду улыбнулся.

– Почему мужей считают умными? – шутливо спросил он. – А жен глупыми?

– Потому что мужчина может срубить себе дубину по руке и ловко управиться с ней, – насупилась Шамхат. – Вот почему! Были бы женщины чуть сильнее, никто не посмел бы назвать их глупыми.

– Не злись, любимая! – Энкиду коснулся уст Шамхат своими устами. – Но мы не можем уйти к пастухам. Мужи Урука тут же начнут делить власть, а злые языки сразу понесут весть, что я убил Гильгамеша. Мне придется всю жизнь провести в битвах. Ты этого хочешь?

– Нет. Жаль, что дубина на самом деле не прибавляет ума мужам. Разве что если ею хорошенько ударить по голове. Как бы, по-твоему, поступил Гильгамеш, если бы умер ты, а не он?

– Продолжал бы править.

– А вот и нет. Он бы испугался. Он считал тебя другом, а до того видел лишь смерть врагов. Если бы он увидел тебя мертвым, он бы испугался до холодного пота, потому что твое лицо – его отражение. Он бы сразу представил, как черви копошатся в его носу! И что бы он после этого сделал?

– Начал бы искать путь к бессмертию, – задумчиво произнес Энкиду.

– Вчера я рассказала тебе об Утнапишти и о цветке бессмертия. Эту историю многие знают. Гильгамеш ее тоже знал – это точно. Только ты, вскормленный зверем, ее не слышал.

– Неужели ты думаешь, что это правда?

– Ты хочешь уйти со мной из Урука, так, чтобы никто не заметил подвоха? Тогда нет разницы, есть правда в этой истории или нет. Гильгамеш, испугавшись смерти, поверил бы в подобное чудо и ушел бы в пустыню искать Утнапишти.

– Но…

– Уж не царский ли трон тебя держит? Если так, то я уйду в степь одна. Не хочу жить там, где меня помнят блудницей.

– Не говори так. Твои слова меня ранят. Ты же знаешь, что для меня никого на свете нет милее тебя.

– Тогда выйди к людям. Пусть твое лицо изображает смятение и страх. А когда мужи спросят, какая печаль одолевает тебя, ответь, что ты осознал неизбежность смерти. Скажи, что хочешь идти в горы Машу, искать Утнапишти – человека, пережившего потоп. Хочешь узнать у него тайну цветка вечной молодости и подарить ее людям.

– Это многих обрадует, – задумался Энкиду.

– И никто не ударит тебе в спину. Зачем сражаться с непобедимым, если он сам ищет свою погибель?

– Ты права, – сказал наконец Энкиду. – Все равно мне нет другого счастья, кроме тебя. У гор Ливана, где я был с Гильгамешем, растет много кедра. Мы можем оградить себе место и жить вдвоем, не боясь нападения львов по ночам.

Поднявшись с ложа, Энкиду оделся и вышел к людям. Лицо его выражало печаль. Затем он взошел на зиккурат и долго смотрел вдаль, позволяя ветру играть его волосами.

Когда он спустился, к нему подошел заклинатель и осторожно спросил:

– Что тебя мучает, Гильгамеш?

– Я видел, как умирал Энкиду, и понял, что и сам я смертен. Его лицо совсем как мое. Я представил, как у меня в носу копошатся черви. Всю ночь я не спал. Едва смыкались мои веки, страшные видения одолевали меня. Правда ли, что за горами Машу живет Утнапишти, переживший потоп?

– Ты решил искать путь к бессмертию? – вздохнул заклинатель. – Хочешь сравниться с богами? Не в этом судьба человека, а в том, чтобы проживать каждый день так, словно он последний. Ешь, пей, буйствуй плотью – весь огражденный Урук послушен твоей воле.

– Это судьба зверя, а не человека! Мне ли не знать? Мой лучший друг был вскормлен зверями! Так волк режет стадо – убивает больше, чем может съесть, не думая о том, что будет через несколько дней. Мясо сгниет на жаре, достанется птицам, а волк умрет с голоду. Я так не хочу. Скажи мне правду – существует цветок бессмертия или нет?

– Говорят, что боги собрались на совет и приравняли Утнапишти к себе, подарив ему бессмертие. Говорят, сам Шамаш говорил с ним, когда Утнапишти поднялся на черную гору. Говорят, что Лучезарный подарил ему цветок вечной молодости. Но кто видел ту гору? Кто знал Утнапишти?

– Многие не верили и в то, что мы с Энкиду принесем кедр из леса. То, что не дано многим мужам Урука, дано царю. Сегодня я покину огражденный Урук, возьму колесницу с мулами, возьму воды и хлеба в дорогу, возьму блудницу, чтобы меня ублажала, и отправлюсь на восток, где между гор Машу стоят ворота, через которые Шамаш выходит в наш мир.

– Воля царя – закон, – сощурился заклинатель.

Энкиду отвернулся и направился через город к жилищу, где ждала его Шамхат. И с каждым шагом новые мысли возникали в его голове. Ночью, когда жена говорила ему о цветке бессмертия, он принял ее слова за красивую сказку. Утром он использовал эту сказку как хитрость, чтобы никто не заподозрил подвоха в его отъезде. Он хотел убедить заклинателя, что верит в чудо и боится смерти. Теперь же он действительно поверил в чудо и испугался смерти.

«Как я бился со львами? – думал он. – Как мы сражались с Хумбабой? Как мы убили быка, заколдованного Иштар? Каждый из этих подвигов мог стоить мне жизни! Я бы погиб, мое тело сгнило бы, и я никогда бы уже не коснулся нежной кожи Шамхат. Что может быть страшнее разлуки с ней? Годы пройдут незаметно. Я не боюсь, что старость изменит ее лицо. Я боюсь, что смерть навсегда разлучит нас. Вот чего я боюсь!»

С этими мыслями он дошел до жилища и вошел в покои, которые еще недавно занимал Гильгамеш.

– Нам снарядят колесницу, – сказал он Шамхат. – Но скажи мне, сказка ли то, что ты мне говорила о волшебном цветке? Или его тайной действительно владеет человек, переживший потоп?

– Никто об этом точно не знает, – вздохнула Шамхат. – Но разве мало ты подвигов совершил с Гильгамешем? Разве не хочется тебе совершить еще один, вместе со мной? Мы можем узнать, правду ли говорят об Утнапишти. Если нет, то мы огородим степь и будем жить с тобой счастливо до конца дней. А если правда…

– Я никогда не боялся смерти, – признался ей Энкиду. – Ни когда жил со зверями, ни потом, когда ходил с Гильгамешем. А сейчас я боюсь умереть.

– Почему?

– Потому что когда мы жили у пастухов, ты каждый день была со мной, и я забыл о несчастьях. Потом Гильгамеш тебя заточил, и во мне осталось только два чувства – жажда мести и тоска по тебе. А сейчас, когда я вновь обрел тебя, у меня появился страх тебя потерять.

Он сел на ложе и опустил взор.

– В колесницу запрягут самых крепких мулов, – негромко сказал он. – Дадут много воды и хлеба. Пусть горы Машу отстоят от нас хоть на тридцать поприщ, мы все равно сможем достигнуть их. Давай попробуем?

– Ты отличаешься от всех мужей, которых я знала, – улыбнулась Шамхат.

– Чем? – поднял взгляд Энкиду.

– Ты умнеешь, даже не получив дубиной по голове, – рассмеялась она.

Солнце прошло половину послеполуденного пути, когда Энкиду и Шамхат выехали на колеснице за стену огражденного Урука. Отъехав не дальше, чем на половину поприща, Энкиду остановил колесницу и поднял лицо к небу.

– Благослови нас, великий Шамат! – негромко произнес он. – По тебе мы будем сверять нашу дорогу.

Пряный степной ветер играл его волосами, на смуглом лице обозначилось выражение светлой грусти.

– О чем ты печалишься? – спросила Шамхат.

– О всем хорошем, что навсегда останется позади. Но ожидающее впереди манит меня сильнее. – Энкиду щелкнул поводьями, и сильные мулы потянули колесницу вперед.

Четыре дня они двигались на север, чтобы обогнуть врезавшийся в сушу клин моря, затем повернули на восток. В пище и воде для мулов не было недостатка – то и дело по пути попадались пресные болотца, по берегам которых росла густая и сочная трава. Для себя воды и пищи путники тоже взяли достаточно, поэтому избегали приближаться к чужим городам.

По ночам, под огромными лохматыми звездами, Энкиду и Шамхат предавались любви, восторженно и страстно отдаваясь друг другу. По утрам Энкиду упражнялся с боевым топором и мечом, чтобы не утерять навыков от бездействия. Днем они ехали, оставляя за спиной поприща влажной степи, иногда переезжали вброд реки, иногда преодолевали невысокие горы. Шамхат пела песни, сочиняя их на ходу: пела она о ветре, услужливо дующем в спину, пела о солнце, о реках, о горах, которые ждут впереди, но больше всего пела о том, как любит она Энкиду.

Ты все, что есть у меня,Ты все, что в жизни хочу.Когда увижу тебя,На небеса улечу.

Так напевала она под стук обитых бронзой колес. Как-то на привале она собрала глины на берегу болотца, раскатала ее в небольшую лепешку и написала на ней эти строчки. Энкиду умел читать, но плохо, а писать и вовсе не умел, поэтому грамотность подруги вызывала у него безотчетное уважение. Он решил, что обязательно научится разбирать эти смутно понятные рисунки из клинышков так же бегло, как и Шамхат. И писать научится тоже.