Злые боги Нью-Йорка - Линдси Фэй

Они собирают в своих школах сыновей и дочерей протестантов, и даже отдельных профессоров религии, и постепенно приучают их поклоняться католицизму… Будь здесь достаточно места, я мог бы привести некоторые случившиеся факты, подтверждающие эти замечания.

Я остановил экипаж на углу Чемберс и Черч-стрит. Дом, объединенный с практикой, сиял, как маяк хорошего здоровья. Невообразимо далекий от Пяти Углов. Ступеньки уже вымыты слугами, а дверная ручка весело поблескивает в солнечных лучах. Я взглянул на бронзовую табличку «Доктор Питер Палсгрейв, детский врач» и позвонил.

На пороге появился высохший костлявый дворецкий.

– Доктора Палсгрейва нельзя беспокоить.

Полировка медной звезды на сюртуке сделала свое дело. Он вздохнул, горестно глядя на то, до чего докатился Нью-Йорк.

– Хорошо. Доктор Палсгрейв читает лекцию в Университете Нью-Йорка. Там вы его и найдете, – прогудел он, закрывая дверь.

Когда я приехал на Вашингтон-сквер, утро уже было в разгаре. Солнце высоко поднялось над деревьями, а ручейки студентов, в ярких чулках и приплюснутых шляпах, перетекали то туда, то сюда. Бодрые, румяные, и беспокоятся только о всякой ерунде. Третий, которого я остановил, указал мне на медицинский лекционный и анатомический зал. Я направился туда, чувствуя себя не на пять-шесть, что вероятнее всего, а на все тридцать старше его.

Дверь зала скрипнула, когда я отворил ее. В проем хлынул свет, в воздухе бешено плясала пыль. Внизу, на лекционной площадке, было темновато, невзирая на двадцатифутовые окна без занавесей и множество горящих ламп. Несколько голов в париках обернулись на меня, но тут же отвернулись обратно. Доктор Палсгрейв стоял внизу, рядом с телом. В голове трупа просверлили дырку и вставили туда крюк, привязанный к веревке, переброшенной через шкив. Доктор потянул веревку, поднимая тело вертикально. Ребра широко раскрыты, кожа снята, как апельсиновая кожура, рот ухмыляется, но вряд ли по собственной воле.

– Итак, вы видите, – продолжал доктор, пока я спускался, – что грудная полость не обрывается на высоте верхних ребер. Благодаря этому тимус, трахея и пищевод, а также мышцы longus colli могут, в частности, простираться выше. Но сейчас нам следует по-прежнему сосредоточиться на развитии левой сонной артерии, уходящей вверх, в череп.

– Доктор, мне нужно с вами поговорить, – сказал я с нижней ступеньки лестницы.

– Я сейчас занят. Разве вы не видите? Как будто мало нам бед от этой так называемой полиции…

– Будет намного лучше, – настаивал я, – если мы сможем побеседовать приватно.

– Ни в коем случае! Это пустая трата очень ценной особ…

– Попросите кого-нибудь из ваших коллег-докторов закончить лекцию. Я жду.

Кипящий доктор Палсгрейв сделал, как я просил. Гневно взмахнув рукой, он вывел меня из лекционного зала и повел по коридору. Осанка балетная, белые бакенбарды топорщатся, как у кота, строгий сюртук безупречно синий и безупречно вычищен. И все это время доктор бормотал в мой адрес какие-то гадости. Мы дошли до конца коридора, и он распахнул дверь, на которой, я успел заметить, тоже выгравировано его имя.

Когда мы вошли в кабинет, я осознал, что здесь у доктора Палсгрейва вторая алхимическая лаборатория. И здесь явно шел какой-то эксперимент. Ассистент в халате парил над хрупким оборудованием, под ретортами с расплавом плясали маленькие огоньки. Кусочки тканей, прикрепленные к доскам, флаконы с таинственными ядами. Я совершенно не представлял, чем именно занят доктор Палсгрейв, но вся картина была удивительно многообещающей. Как будто он уже видел будущее, где еще не открытая субстанция будет исцелять детей. На секунду мне захотелось оказаться тем человеком, который сможет наблюдать за успехом доктора.

Это было невозможно. Но мне все равно хотелось.

– Артур, пожалуйста, оставьте нас, – вздохнул доктор.

Когда ассистент вышел, я повернулся лицом к доктору Палсгрейву. Я испытывал некоторую неловкость, пренебрегая процедурой, но больше не мог терять время.

– Я знаю, – спокойно произнес я. – О птенчиках. Захоронение за городом – ваше. Мне нужно поговорить с вами об этом.

Легче было бы смотреть на марионетку с обрезанными нитками. Его взгляд метнулся ко мне, и я видел, как в эту секунду рушатся целые цивилизации, города, которые он построил и взлелеял и придумал, будто модель целого мира. Доктор Палсгрейв побелел. Потом начал задыхаться, царапая грудь скрюченной рукой.

– Прекратите, – выдохнул я, качнувшись к нему. – Я не то имел в виду. Если бы я мог сделать то же, что и вы, с вашим образованием… Доктор Палсгрейв, мне только нужно знать, что я прав. Скажите, что я прав, и перестаньте так трястись.

Ему потребовалось несколько секунд, но он справился. Я не слишком силен во лжи, зато просто отлично справляюсь с правдой, и доктор мне поверил. Он еще несколько раз вздрогнул, потом извлек из кармана ядовито-зеленый платок, ценой долларов в десять, и вытер пот со лба. Я быстро потушил все горелки, а потом вновь встал перед доктором.

Доктор Палсгрейв обеими руками подергал себя за бакенбарды.

– Как вы про меня узнали?

– Кое-что мне подсказала Мерси Андерхилл, хотя и не собиралась. Остальное сказали вы сами. И вас видели.

– Видели? Кто?

– Девушка, которая живет в соседнем фруктовом саду. Она ни разу не видела вашего лица, но заметила экипаж. Боюсь, она уже рассказала шефу полиции, что на нем есть рисунок ангела. Но она ошиблась, конечно. Это жезл, крылатые змеи. Кадуцей. Какой же еще символ может оказаться на вашем экипаже?

Я был высочайшего мнения о докторе Палсгрейве. И потому не желал растягивать минуты, когда от его достоинства остался только корсет. Мне хотелось, чтобы его версия мира быстрее стала правдой. Поэтому, как только я принес нам стулья и он рухнул на свой, я просто стал отвечать на первый же осмысленный вопрос, который он задал.

– Когда вы начали меня подозревать?

– Честно говоря, я впервые заподозрил вас только три часа назад. Но я стал спрашивать себя, зачем человеку делать такое, и наткнулся на другие… указатели. Когда вы начали вскрывать недавно умерших птенчиков?

– Около пяти лет назад, – прошептал он. – Я не лгал вам, когда сделал вскрытие детей из общего захоронения. От пяти лет и до самого недавнего времени, и вы все равно как-то догадались…

– Что вы знаете всех и каждого из этих детей, поскольку сами их вскрывали и доставали те органы, которые вам нужны, – помог ему я. – Меня должна была насторожить ваша реакция на самое первое тело. На Лиама. Когда мы вызвали вас на осмотр тела, вы испугались, что мы придумали такой хитрый способ вынудить вас признаться. Доктор, вы предложили совершенно нелепые причины, по которым кто-то мог вскрывать тела. Проглоченная ценность? Вы анатом и подсказали нам все варианты, за исключением аутопсии. Полагаю, ваши вскрытия выглядят не так, как большинство виденных мной – они шире, да, вдоль грудной клетки? И разрез под грудиной? Они дают лучший обзор?

Он устало кивнул.

– Они вообще никогда не обозначали крест. Но для всех они выглядели именно так, и не стоило ожидать, будто я поверю в каннибализм или…

– Я не знал, что сказать. Все случилось слишком внезапно, слишком быстро, а засунуть тело этого ребенка в мусорный бак… худшее, что я когда-либо делал в своей жизни, – прошептал он. – Я никогда себя не прощу.

– Расскажите мне все с начала, – спокойно попросил я. – Я начну за вас. Тела появляются редко. Особенно тела птенчиков, а недавно умерших, которые нужны для ваших изысканий, – еще реже. Какие нормальные родители согласятся отдать своего мертвого птенчика, чтобы его резали? Но в публичных домах… – сделал паузу я. – Там они часто болеют.

Доктор Палсгрейв, морщась, провел рукой по губам.

– Анатомически тела птенчиков заметно отличаются от тел взрослых, и когда я не мог получать необходимый для изучения материал, то начал… впадать в уныние. Слишком многих я уже потерял, мистер Уайлд, и они ушли задолго до своего срока. Я не мог стереть бордели с лица Нью-Йорка, но пять лет назад мне показалось, что я нашел решение. Девочка, за которой я присматривал, умерла от порока сердца. Ее мадам, Шелковая Марш, спросила, не понадобятся ли мне останки, поскольку она сейчас стеснена в средствах и не может сама похоронить ребенка.

Доктор Палсгрейв возразил, что у него нет никаких прав на тело и что университет несомненно начнет задавать вопросы, если он проведет вскрытие там. Но Шелковая Марш легко справилась с затруднением. Он может вернуться сегодняшней ночью, в маске или под капюшоном. Она освободит место в подвале, расстелет там парусину и поставит стол. За все пятьдесят долларов. Доктор Палсгрейв может принести любые инструменты и оставаться там, сколько ему потребуется.