Наследство Карны - Хербьёрг Вассму

В мастерской ей бросилась в глаза табуретка, на которой стояла чашка кофе и лежал кусок хлеба. В углу, спиной к ней, Педер старательно мылся в бочке с водой. Она быстро прошла мимо и поднялась в контору.

Через некоторое время она спустилась и заговорила с Педером, не подавая виду, что видела его. Сказала, что пришла за месячными счетами, которые для нее оставил Олаисен. Так уж сложилось, что счетами ведает она, хотя право подписи принадлежит ему.

Педер кивал и, прищурив один глаз, разглядывал только что выкованный болт. Он уже надел рубашку, почти чистую.

Дина подошла к нему.

— Ты и в нерабочее время занимаешься болтами? — спросила она.

— Меня никто не заставляет. Они уже готовы. Завтра утром смогу заняться чем-нибудь другим.

Она посмотрела на болт.

— Ты учился на кузнеца?

— Смотрю, как работают другие, — скромно ответил он.

Она помолчала.

— Почему ты больше не живешь у брата?

Он вскинул на нее глаза:

— Мне и здесь хорошо.

— Но не так, как дома?

— Нет, здесь тоже неплохо.

Он отвернулся и положил болт на место.

— Так лучше для всех.

— Это имеет отношение к тому, что Ханны не было на концерте? Ее вообще две недели никто не видел.

В светлых глазах Педера мелькнуло смущение. Потом он молча кивнул.

Когда Дина купила гостиницу, оказалось, что в придачу ей досталась и вдова прежнего владельца.

Олаисен предупредил Дину, что от этой женщины будет больше неприятностей, чем пользы, но Дина определила ее на кухню. Сначала вдова была покладиста и держалась почти подобострастно.

Но вскоре выяснилось, что она еще не поняла, кто теперь хозяин гостиницы.

— Нет, мы всегда делали только так! — заявляла она, полагая, что больше говорить не о чем.

Она считала, что на этой сделке они с братом проиграли, и это все осложняло. Одно дело — владеть гостиницей, и совсем другое — печь хлеб в арендованной пекарне. На ее жалобы брат отвечал словами, которые давали ему некоторое преимущество:

— Подпись, поставленная в трудную минуту, изменила жизнь не одного бедняка.

Пекарь был вынужден смирить свою гордость и терпеть недовольство сестры.

Дина, напротив, не обладала его терпением.

Однажды, спустившись в столовую, она застала вдову препиравшейся с браковщиком рыбы из Бергена, который хотел, чтобы ему на завтрак приготовили яичницу с беконом.

— Мы здесь такого не готовим, это слишком дорого! — решительно заявила вдова.

Дина холодно попросила ее пойти на кухню и приготовить гостю яичницу, а сюда прислать официантку.

Тут выяснилось, что официантку вдова рассчитала.

Дина увела ее в буфетную.

— Значит, вы хотите работать не только на кухне, но и быть буфетчицей?

Никто никогда не осмелился назвать фру Улесен буфетчицей! Она убежала на кухню и там разрыдалась от оскорбления.

Но тот, кто полагает, будто слезы женщины означают покорность, пребывает в заблуждении относительно женщин. Дина на их счет не заблуждалась.

Гость, конечно, получил яичницу с беконом, но во время ее приготовления вдова разработала план, как нанести фру Дине достаточно ощутимый удар.

Целую неделю ходили слухи о привычках фру Дины и ее не самых достойных качествах, о ее транжирстве и мании величия, пока наконец они не достигли ушей Дины.

Сперва ей кое-что рассказала Сара. Она уже давно завела хорошие отношения со всеми, с кем их полезно было иметь.

Рют Улесен, вдова, должна была немедленно покинуть гостиницу.

— Так-то вы чтите память моего мужа! — вскричала она.

— Я не знала вашего мужа. Я просто купила гостиницу. Это была обычная сделка. И я намерена держать обслуживающий персонал, который будет заботиться о репутации гостиницы и удобстве наших постояльцев, — ответила Дина.

— А что же будет со мной?

— Посоветуйтесь об этом со своим братом. И научитесь держать язык за зубами! Я не намерена терпеть у себя людей, которые распускают сплетни. Дело любит порядок.

Наверное, еще ни одна женщина, будь то дама, служанка или распутница, не говорила так с другой женщиной. Вдова многое присочинила от себя и рассказывала всем, кто был готов ее слушать, что Дина из Рейнснеса так возомнила о себе, что не терпит у себя на службе людей, которые, по ее мнению, не понимают, что дело любит порядок!

Это выражение прижилось и стало поговоркой, которой пользовались по самому любому поводу. Все понимали, что пошли эти слова из бухгалтерии. Но, помимо этого, они подходили и к другим случаям — от необходимости силой поддерживать порядок в доме до умения расколоть кусочек сахара поровну на двоих так, чтобы третий даже не заметил, что вообще что-то кололи.

Мужчины пользовались этой поговоркой между собой, когда неожиданно выяснялось, что их жены с помощью только им известных уловок нарушали запреты мужей и добивались того, чего хотели.

Но у Дины в Страндстедете появился враг. И врагом этим был брат вдовы, пекарь, который пек хлеб в подвале «Гранда».

Очевидно, Дина знала, что против одного врага полезно иметь не меньше десятка союзников. Поэтому она пригласила к себе самых состоятельных людей Страндстедета. На первый раз с женами.

У молодого телеграфиста была слишком маленькая фуражка и слишком большие уши. Но по-своему он был даже неглуп, потому что о принятых и отправленных им телеграммах рассказывал только избранным.

Другой, с кем полезно было иметь доверительные отношения, был редактор местной газеты, старый холостяк, которому по этой причине никто не мешал думать о нескольких вещах одновременно.

Эта доверительность проявлялась не столько в светском общении, сколько за шахматной доской, когда игра в шахматы была приправлена пуншем. В такие вечера по «Гранду» распространялся запах сигар.

Главным, однако, были не шахматная доска и уж тем более не пунш. Игра проходила не в молчании, как предпочли бы заядлые шахматисты. Но разговор был тихий и полезный для обоих играющих.

Редактор засиживался в личной гостиной Дины Грёнэльв при закрытых дверях иногда даже за полночь, и это могли бы счесть нарушением хорошего тона, но люди как будто ничего не замечали.

Потому что, во-первых, все происходило открыто. Во-вторых, редактор был не тот человек, которого можно было заподозрить в плотских слабостях и в том, о чем говорить не принято. А в-третьих, состоятельные люди имели право на неприкосновенность.

Сила и положение редактора были всем очевидны. Сплетничать о нем было неблагодарным делом. Редактор знал то, что было неизвестно телеграфисту. Это уже не раз подтверждалось. Ему было достаточно написать одну фразу в небольшой заметке, и неосторожный сплетник был бы опозорен и уничтожен.

Положение Дины было менее определенным. Но того, кто видит людей насквозь, следует опасаться. Если только тебя не оскорбили, как вдова Рют Улесен. Та делилась своими наблюдениями на почте и на базаре. А то и на пристани, где ветер подхватывал ее слова, и они становились всеобщим достоянием, прежде чем человек успевал повернуть голову.

И только одного человека беспокоили шахматные партии Дины и редактора, а именно отца и благотворителя газеты Вилфреда Олаисена.

Узнав о шахматных партиях, он как-то раз сказал редактору после очередного совещания:

— Я слышал, вы вчера вечером играли в шахматы с моей компаньоншей?

— Кто вам это сказал? — поинтересовался Улюф Люнг, схватил шляпу и ушел, не дожидаясь ответа.

Одно то, что находившийся у него на службе редактор проявил невежливость и не дождался ответа, неприятно подействовало на Вилфреда Олаисена. Он отправился на верфь и целый час мерил шагами контору от окна до письменного стола.

Но он был не из тех, кто долго таит зло. Через час ему стало ясно, что он хочет научиться играть в шахматы.

Придя домой, он сказал об этом Ханне. Она не одобрила такого желания, однако и не отвергла его, но сказала, что для игры в шахматы требуются два человека. Даже Ханна знала, что редактор его собственной газеты играет с фру Диной в шахматы с глазу на глаз!

Но Олаисен никогда не забывал о деньгах. О больших деньгах, которых, по его расчетам, у фру Дины было еще немало.

Он смирился и сосредоточил свое внимание на тех, кто обладал достаточным влиянием, чтобы помочь ему стать председателем местной управы. К ним относился управляющий банком, который ссудил его деньгами на строительство верфи. Телеграфист, намекавший, что у фру Дины денег больше, чем она говорит. И, возможно, старый председатель.

Олаисен несколько раз говорил об этом Ханне. Все станет на свои места, если его выберут председателем управы. Он нужен Страндстедету. Сейчас Страндстедетом правят старцы, не видящие дальше своего носа.

Разве сама фру Дина не сказала ему однажды: «Вы должны стать председателем, Олаисен!»?