Девятое имя Кардинены - Татьяна Мудрая

— Та-Эль! Здесь, на озере, нас никто не услышит, так ты мне на ушко признайся: они здешние легены, что ли, Карен и Арморова женка Эррата Дари?

— На ушко, так и быть, скажу: да. Но есть некоторые нюансы. Во всеобщей, динанской Оддисене они члены Совета, а в горах их власть ограничена столицей и вообще приходится ходить под своим же доманом. Ситуация неудобная и взрывчатая. Словом, благо, что я свое отыграла.

— Теперь будем президентову старость холить. Он меня в свою личную гвардию зачислил — до конца и бесповоротно.

— Это ты будешь. А я стану украшать и лелеять Ано-А: для Братства и для себя немного.

— Слушай, — Друг заехал вперед, оглянулся на нее. — Ты ведь улыбаться выучилась по-новому. Не со значением, не со властью, а как лиловый крокус из-под снега.

— Скажи, какой поэт в тебе проклюнулся!

И оба едут дальше вдоль озера.

Бусина восемнадцатая. Адуляр

Снова путь, только теперь всадники Денгиля боятся отойти от обоих молодоженов и на пядь. Сам он накрыл Бархата волчьей шкурой поверх седла, наладил стремена. Дорога, в самом начале довольно широкая, сузилась, обратилась в змею, которая вьется, хватая себя за хвост. Затем где-то за полдень она растеклась тропами: много езженными или такими старыми, что и трава расти боится. Дальше едут снова только вдвоем, отряд остался кочевать близ развилки и ждать их возвращения.

Путь им перекрыли несколько верховых стратенов в полной форме: обтяжные штаны и рубахи цвета хаки, мягкие сапожки, черные накидки с капюшонами, карабины и кинжалы. Потребовали:

— Назовите свои имена.

— Денгиль и его супруга, мать девочки Хрейи, — отозвался тот.

Воины спешились сами и приняли женщину с седла.

Перед ними в склоне горы открываются бронзовые створы, зеленоватые от древности, расходятся верх и вбок стальные брусья огромной решетки. Несколько шагов — и в обе стороны простирается бело-голубой, какой-то прозрачный от чистоты коридор. Медицинский Сектор — самый беззащитный и самый, может быть, богатый в Доме Тергов, или в Доме Зеркала, как его называют. Прийти в него может любой, кто нуждается в помощи, — ибо со времени еще самых первых междоусобных войн этот Сектор блокирован от остальных. Да и невыгодно никому его зорить, хотя технических устройств, медикаментов и снадобий здесь так много, что и ценой форта Нокс не выкупишь. Ведь все люди хотят быть здоровыми, невзирая на свое исповедание веры, а доктора, что тут ходят в полумасках или, если выразиться профессионально, в марлевых респираторах, сильны не одними медицинскими умениями.

Денгиль усадил жену на диванчик, повел носом.

— Пахнет эфиром и опопонаксом, но никак не едою. А между тем я проголодался после всех авантюр. Ты тоже?

Отловил сестренку милосердия в извечном наморднике — тугую, как мячик, поверх лазурной маски блестят глаза и смугло румянятся щеки.

— Атта, мишенька моя, а лейб-медик сего двора где будет?

— В ординаторской закрылся. Перед вселенским собором впрок наедается.

— Это удача. Я вдруг понял, что мой голод не столько физического, сколько духовного свойства. Ты скомандуй, чтобы и нам того же подали, что и этому гурману, а то ведь не я один — и дама моя двое суток всухомятку существует.

Медик кивнул им как старый знакомый, продолжая деликатно и методично углубляться в жаровню с цельным тушеным кроликом. По этой причине он был демаскирован и извлечен из полагающейся по чину изумрудно-зеленой медицинской пижамы: поджарый, как добрая гончая, изящный в манерах и изысканно некрасивый. На свитере, доходящем до колен, была вывязана парочка целующихся пингвинов, что вполне могло быть принято за шарж на новоприбывших.

— Вот, привез мамашу, — доложился Денгиль.

— Слышал, слышал, как вы насчет меня объяснялись, и сверх сего кое-что еще. В дороге ты не шибко торопился, а? Ладно, нам и сейчас не к спеху: пока присоединяйтесь к моей посуде, здесь почти половина туши осталась, а вскоре и другой еды натащат. Съедим, передохнем слегка, а там и отправимся поглядеть на чадо.

Тэйни ожидала, что девочку ей принесут чуть не в щепоти; но вместо этого сестричка Атта с видимой натугой притащила существо непонятной породы, которое извивалось внутри пеленок, мельтешило ручками в зашитых рукавичках, похожих на тюленьи ласты, и бесперерывно дудело игрушечным паровозиком.

— Вот, можно сказать, от сосцов приемной матери оторвала.

— Ты, случайно, не ошиблась номером? — полюбопытствовал Денгиль. — Я ее за месячную выдавал.

— Ну, уж ее ни с кем не спутаешь, тот еще младенчик. У, вопленица! Сил никаких нету! Это ее напоказ вырядили, а внутри она вполне еще плевого размера.

— Ну, давайте же, — властно прервала их Тэйни.

На ее коленях дитя замолкло так внезапно, будто нажали на кнопку. Она развязала тесемки чепчика, выпростала ручонку из разреза на рукаве. Ноготки были уже длинные, да и головка поросла темным пухом. Глаза не поймешь какого оттенка — мутные, как у всех грудничков, — но будто лукавые; и такое блаженное удивление на мордашке, что Тэйни тихо рассмеялась в ответ.

— Слушайте, доктор, — прошептала Атта, — никак от нее самой собакою пахнет.

— Да нет, просто вспомнили друг друга, так часто бывает, девочка, — ответил он ей. И — уже в адрес Тэйни:

— Я свое дело сделал неплохо, теперь твоя подача.

— Спасибо вам.

— Самая лучшая благодарность для таких, как я, — если нас забудут напрочь. Не как здоровый человек — врача, а как обыкновенный — состоящего в Братстве. Я ведь и по улицам гуляю, и на медицинские конгрессы захожу. Так вот чтобы не узнавать, ладно? Если, конечно, в газетах, которые читаешь, не опубликуют портрета или заново не познакомимся.

— Конечно, Хорт-ини.

— Так ты меня уже знаешь?

— Я думала, Денгиль-ини… мой муж слышал и об этом. Ясно же, что я была приемышем заграничного Братства: платили за обучение, коня подарили и прочее. Иначе с какой бы стати я разговаривала с эдинскими легенами?

— Ясного тут не больше, чем сладости в зеленом лимоне. Приемыш — не поверенный тайн. Ну, кто ты на то ни есть, а помочь нам можешь. Денгиль, изъясни твою идею.

Тот вздохнул, покосился на Атту. Сестра мигом завернула Хрейю — разомлевшую, ублаготворенную — и унесла.

— Если ты знаешь в лицо всех легенов-эмигрантов…

— Это утверждение или гипотеза?

— Не углубляйся в лингвистический анализ. Мы не видели их около десяти лет: даже те, кто временно выезжал из страны за рубеж. Зачем было наводить на них агентов, которые за нами самими следовали, понимаешь? А ты выбралась оттуда года четыре назад. Сейчас все они приехали или едут сюда в связи с особым политическим положением с Динане, и мы хотим, чтобы ты их идентифицировала. Боимся живых фотороботов.

— Это же непорядочно.

— Тайком — да. Но мы идем на этот шаг по общему согласию, чтобы между нами не было теней, — разъяснил Хорт. — Учти также, что хотя твое «да» послужит, так сказать, оправданием, твое «нет» обвинением не явится. Не узнала — так что же, ты и не обязана. А к тому же все будут тебя видеть и слышать, если оно так необходимо для твоей хрустально хрупкой совести. Ну как?

— Я согласна.

Муж усадил ее на скамью посреди леса веселых маленьких колонн, по-хозяйски расправил платье.

— Смотри. Перед тобой — Зал Статуй. Слыхала о нем?

— Да… конечно. И видела.

— Зарисовки, что ли? Любопытно, кто и когда постарался. Это же запрещено — всякого рода копии делать.

— Ну, не совсем запрещено и не очень-то зарисовки.

— Загадочная личность. Тогда слушай правила игры. Легены проходят колоннаду и садятся за стол. Смотри не ты столько на лица, сколько на манеры, жесты, особенности произношения. Если узнаешь кого-либо, сразу называй имя. Они постараются не оборачиваться к тебе, чтобы не смущать. Вот что еще: просят сообщать о них что-либо характерное, необычное. Как бы печать на имени. Если, конечно, вспомнишь.

— Как вам всем будет угодно, — Тэйни передернула плечами, будто от сквозняка.

Молчала она долго. Фигуры в узких черных одеяниях и широком верхнем платье белого цвета, садясь за стол переговоров, откидывали капюшоны с вышитым ни них тюльпаном (цветок золотной, листья-глазницы прорезаны насквозь), перебрасывались тихими репликами. Выучка у них что надо, с верху до самого низа иерархии, подумал Денгиль. У меня бы выдержки не хватило так вот стоять под прицелом. Разбаловался на вольном выпасе.

— Здесь они все? — спросил тихий голосок рядом с ним. — Я говорю. Следи слева направо.

— Керг. Эдинец. По специальности юрист, имеет прозвище «Борец за неправое дело», в том смысле, что защищал левых. Ну, я и должна его знать, верно?

— Сейхр. Заграничье. Историк: обожает выкапывать факты, которые переворачивают наше прошлое кверху ногами. Так и меня воспитывал в детстве. За специфические пристрастия назван «Потомок Чингисхана», фильма была такая во времена Великого Немого.