Девятое имя Кардинены - Татьяна Мудрая

— Вы стянули к границе с Лэном военные силы и корчите из себя миротворцев, — на повышенных тонах вмешался Рони Ди. — А вот мы действительно хотим мира… на наших условиях. Не забывайте, что вы можете отсюда выйти другим путем и с куда большим числом сопровождающих, чем до того.

— Ты сказал грубо, — вполголоса выговорил ему начальник. — Но ты прав по существу. Давай-ка мне сюда полковника Нойи из соседней комнаты.

Стагир и его шах одним движением поднялись с сидений и выпрямились.

— Вы попрали три неотменимых древних закона, — сказал Таир совсем тихо, но в невероятной силой. — Обидели и ограбили купцов. Ваши торговцы у нас шпионят с чувством полнейшей безнаказанности, зная, что отобрать у них могут только информацию, но не личное достояние, свободу и жизнь. Далее: вы не соблюли условий мира только потому, что сочли их невыгодными. А теперь хотите сделать лиц со статусом неприкосновенности — пленниками или заложниками. Вот это третье нарушение — да будет оно для вас и вашей страны позором вечным и несмываемым!

— Ай, Таир-ини, вот тут вы явно перебрали патетики, — раздался от дверей смежного кабинета ясный и низкий голос. — Третьего не будет дано бедняге Марэму, так что не возводите на него напраслину!

Кардинена стояла в дверях, опираясь на руку своего седого полковника: очень спокойная, холеная, насмешливая.

— Да и вы поразмыслите, почтенный Стагир: ну затеют они большую драку с каганатом Эро, так этим кусом подавятся, если раньше лэнская кость поперек горла не встанет.

— Спасибо вам за дерзости, — наконец вспылил Марэм. — Я как раз подумал, что эросцам понадобится классный переводчик. Вы ведь их язык чуть ли не с детства помните?

Нойи попытался прорваться к Марэму, она его удержала. «Какой во всех их благородных порывах смысл, — подумал Стагир, — за дверями и в танцзале с самого начала было полно спецназа».

— Как же вы, Марэм-ини, позабыли о том, что так великолепно учитывал в своих совместных со мной предприятиях покойный Лон Эгр. Таир, Стагир! — она взяла их обоих за руки и, внезапно повысив голос, крикнула, будто на одних гортанных согласных: — Кху! Кх-ргх!

В ответ откуда-то извне донесся крик — то ли женщины, то ли мужчины, который от предельного ужаса завопил по-бабски. Кажется, почти сразу широкие парадные двери кабинета раскатились в стороны, и колонной по двое вошли латники в скользко блестящей и от этого как бы полупрозрачной, как алмазная сталь, броне, пластинчатой, как у жука, и гибкой. Шлемы с поднятыми щитками оставляли открытыми лишь глаза. Странного вида короткие ружья с толстым дулом поперек груди и большие щиты из того же металла, что и доспех…

Снаружи толпился деловитый народ: штатские в порванных пиджаках, фрачники с распахнутой грудью, даже несколько «бальных женщин», чья нагота стала ненамного более откровенной от применения к ним или уж, скорее, ими физической силы. К слабому удивлению обоих эросцев, паники почти не наблюдалось: придавили в начатке. Более того; цепочку инопланетян как бы дублировала вторая, из местных обитателей.

«А ведь это их прирученная Оддисена, — подумал Стагир. — Страшно впасть в руки Бога Живого, говорил брат; с какой стати это влезло в мои мозги сейчас?»

Головная часть стратенов-«броненосцев» дошла до Кардинены. Цепь раздвоилась: воины повернулись лицом друг к другу и оттеснили людскую массу щитами, образовав неширокий проход.

— Ну, господа послы, идемте.

— Погоди. А я? — Нойи отделился от косяка. — Раз я тебе друг, мое место рядом с тобой, а не с этими гребаными перевертышами. Бери и меня, что ли.

— Уж придется — после того, как ты сейчас от души высказался.

Их четверых вывели во внутренний двор, загородили поднятыми кверху щитами. Необходимость в этом была: из верхних окон заговорил снайпер, сталь со звоном отрикошетировала. Один из рыцарей дал туда залп из ракетомета. Сами они казались неуязвимыми.

— Держим Дворец полчаса, дольше не выйдет, — глухо предупредил старший доман. — И то мы стянули сюда почти всех городских братьев.

Все расселись по седлам: Кардинене подвели ее черного Бахра. Предводитель самолично располосовал ей кинжалом юбку до колена.

— О мое новое платье, я его первый раз надела! — продекламировала она с комическим надрывом. — Как один экс-ефрейтор свои парадные брюки.

Проскочили сквозь внешние ворота и карьером помчались по узким улицам, разбрасывая в стороны пешеходов, исполненных благоговейного ужаса.

Уже за городом Нойи посокрушался:

— Щиты у вас что надо, только личный военный броневичок был бы надежнее.

— Нельзя, — серьезно ответил доман, сдирая шлем с чернокудрявой головы. — И в город незаметно не введешь, и на штурм Дворца не погонишь. Мы думали прихватить банковский, но они по горло заняты, выручку в вечернее время развозят. А лошадь — дело здесь привычное. Даже наши панцири кое-кто на балу с пьяных глаз за маскарадные костюмы принял.

Отряд шел уже по грунтовой дороге сквозь влажные луга. Цивилизацию тут как ножом отрезало.

— Вот и конец легальному сотрудничеству, — рассуждал доман, чуть запыхавшись от быстрой езды. — И здесь, и в горах, где двоевластие. Ну и пошло оно в бесу. Куда теперь, ина Кардинена?

— Прихватим Кертсера — и пробиваемся к горам. Он моих домашних как раз в Эрк вывозил из нашего имения.

— Из Ано-А? Помню, — сказал Таир-шах. — Жалко, пожгут его теперь.

— Не посмеют. Что ни говори, а на нем печать Оддисены. Пограбят под сурдинку — это да.

— Ина, так мы все как есть нынче вне закона? — спросил Нойи.

— Нет, — она, смеясь, тряхнула вконец рассыпавшейся прической. — Это они вне закона.

«Они» — было всё народное государство Эдинер.

Бусина двадцать первая. Альмандин

Эдинские стратены довезли эроских послов, Танеиду и Друга до границы и повернули назад. Впрочем, отряда Керта хватило бы против любой банды, если бы на горном юге они еще оставались. Днем шли без опаски, вечерами разбивали лагерь в укромных местах, обходя селения стороной — не из опасений, из деликатности: слово «гость» слишком ко многому обязывало горцев, а гостями наши эдинцы были бы незваными.

В осенних горах поспели дикие груши, падали под копыта коням; лещина топорщила свои тройчатки над головами всадников. Та-Эль (ее из соображений приличия и удобства давно уже переодели в штаны) то и дело приподнималась и рвала орехи, давила в горсти: один себе, один Бахру.

— Мир на земле и в человеках благоволение, — счастливо зажмурился Нойи, подставляя лицо солнышку. — Во всяком случае, в тех человеках, которые сами по себе суть люди благоволения.

— Да, но «завтра перед полднем забушует буря, какой еще не видывала Шотландия», — задумчиво процитировала она кельтское предание. — Стоит нам дойти до Вечного Города, где с неких пор хозяйничает Оддисена. Уж там-то Марэма и иже с ним не любят. А здесь не слишком обожают как нас, так и вас, Таир-шах.

Он ехал то в середине отряда, для личной безопасности, то бок о бок с нею.

— Я понимаю, ина моя. Нам приходится, как вы говорите, не делать лишних телодвижений и не нарушать горского закона в совокупности с нашим шариатом, — кивнул Таир. — Сами горцы изредка охотятся с ружьем без собаки или беркута, тем более есть среди них и христиане, а чужакам нельзя.

— И еще. Стагир-хан, я не знаю, как блюдут порядок в Эро ваши подчиненные, но у Денгиля…

— Я слышал о Денгиле, женщина, — вдруг оборвал он ее.

На одном из привалов после довольно скудного и по преимуществу постного обеда (местные не любили торговать) разговор возобновился.

— Когда я увидел на вас мой камень, я понял, что вы союзник. Почему вы помогли нам — из-за моей соли? — спросил Таир.

— Делить соль — старый обычай, добрый, — уклончиво ответила Та-Эль.

— Значит, не из-за того только… Воин блюдет мир с врагом, пусть будущим, спасает ему жизнь — зачем?

— Ради того, что, хоть Запад с Востоком никогда не сойдут с места, наш архипелаг поменял их местами. Впрочем, когда-то на крайнем европейском Западе существовала истинно восточная империя — страна Аль-Андалус, прекраснейшая изо всех средневековых земель. Эро и Динан — как две руки Бога, если вы меня поняли.

— Ну, это прекрасно, то, что вы сказали, но это поэзия. А как насчет прозы?

— Ну…Похоже, вашим со Стагиром бренным существованиям ничто всерьез не угрожало. Хотя — почем знать? Вот шантажировать вашим пленением эроский парламент — это с Марэма бы сталось. Он хотел положить клеймо бесчестия на мою родину, чтобы все другие земли брезговали нашим народом и не мешали его хозяину обделывать свои делишки под тем или иным благородным лозунгом. Так что я во всем держу свою собственную руку и блюду свой личный интерес, мой шах.