Битва в пути - Галина Николаева

— Уже играть? — спросила ее белокурая, похожая на Рославлева девушка. — Ведь мокро еще.

— Нет, корт совсем сухой! Рука наскучалась по ракетке! — Она повертела ракеткой в воздухе.

Бахирев внимательно посмотрел на маленькую руку в тонкой перчатке.

— Пойдем! — позвала девушка.

— Я мужа жду. Вон он! Володя, Володя! Идем к нему! — Она махнула ракеткой и быстро пошла к площади.

«Какие у таких женщин бывают мужья?» — спросил себя Бахирев.

Через площадь широким спортивным шагом шел высокий, улыбающийся, красивый юноша. У него были широкие плечи и тонкая талия, перехваченная поясом макинтоша. В руке у него тоже была ракетка. Они поздоровались за руку так весело, будто были не мужем и женой, а близкими друзьями, которые долго не виделись и наконец встретились.

«Да, вот такой и должен быть у нее муж…» — подумал Бахирев.

Они шли, взявшись за руки, и нельзя было не оглянуться на них. И Бахирев вдруг остро позавидовал красоте, юности, беспечности, легкости походки, стройности тела, а главное — тому веселому товариществу, которое видно было даже по их спинам. Что-то незнакомое и небывалое чудилось ему в самостоятельности, легкости и спокойствии этой женщины.

«Молодежь! — сказал он себе. — Вот какая пошла у нас молодежь». И сам себе показался старым и неуклюжим.

Он привык к тому, что жена молчаливое добавление к нему самому. Но вот женщина, прошедшая мимо, не могла быть ничьим добавлением. Она всегда будет равной… Может быть, первой… Было в отношении этих двух что-то недоступное ему и Кате. И, словно обидевшись за жену, он торопливо подумал: «У нас свое. У них свое. Всяк по-своему».

— Ох-хо-хо! — сказал он шоферу, садясь в машину. — Вот уж верно говорят: старость не радость. Уже и в машину трудно втиснуться…

— Вам, верно, смолоду нелегко было втискиваться! — улыбнулся шофер на его массивную фигуру.

— Слава бегу, извлек я тебя наконец с завода! — говорил Тине муж. — Этот ваш новый главный совсем вас с Сагуровым замучил.

— Не он замучил. Блоки замучили. А. ты знаешь, он хороший, по-моему. Почему легче думать плохое, чем хорошее? Если смотреть с плохой стороны и по мелочам, его поступки кажутся плохими к непонятными. А если посмотреть по-крупному и все вместе, то хорошо и понятно. Я не люблю, когда не понимаю…

— Да уж тебе все необходимо понимать! — засмеялся муж.

Дочь Рославлева, тоненькая белоголовая девушка, вступила в разговор:

— А у нас была его жена. Она говорила маме, что он уже со второй раз так, с премиями. Она говорит, что ему самому должны были дать премию за танки, а он все равно возражал.

— Бот видишь, видишь! — в волнении сказала Карамыш. — Ведь я же правильно думаю!

— Может, и правильно. Но я не понимаю, чего ты волнуешься?

— Не понимаешь, потому что ты не видел! А я видела! Он стоит спокойный, а директор смотрит на него как тигр. И, главное… он даже не сказал, что это во второй раз… что он не из зависти, а принципиально! Ах, Володя, я не хочу, чтобы он уходил с завода!

— К сожалению, никто не спросит технолога Карамыш, хочет она этого или не хочет.

— А я сама скажу. Пойду к Вальгану, или нет, к Чубасову, к Чубасову еще лучше. Пойду и скажу.

…Карамыш передала слова. Рославлевой.

«Чудачина он, — думал Чубасов, — Почему сам не сказал?» Чубасов еще не встречал человека, вызывающего такие противоречивые толки и мнения. Для одних Бахирев был образцом скромности, других раздражало его зазнайство, одни восхищались его решительностью, другие считали, что он ничего не решает. Одних удивляла быстрота его ориентировки, другим казалось, что они не видели большего тугодума.

Чем ближе узнавал Бахирева сам Чубасов, тем больше поражало его полное несоответствие главного разговорам заводских слухачей. Сперва он не мог понять причины этого явления, потом нашел, что оно закономерно.

Бахирев был необычным явлением на заводе: его нежданное появление в качестве каприза Вальгана, его резкие столкновения с директором, неизбежность его ухода, очевидная многим, его положение калифа на час, его поведение в этом положении — все было необычно, и все вызывало любопытство. Любопытствовали все — знали немногие.

Домыслы незнающих обычно идут проторенными путями. Поэтому явления необычные обязательно будут издали толковаться ложно. Чем необычнее явление, чем ярче оно, тем больше вызовет кривотолков. Нужны или острота ума, или близкое знание для того, чтобы понять подлинную сущность необычного.

Чем ближе узнавал Чубасов Бахирева, тем естественнее казалось ему многое, на первый взгляд представлявшееся странным.

Некоторых удивляло то, что, пустив на самотек другие дела, Бахирев дни и ночи проводит в чугунолитейном. Чубасов понимал, что главный инженер начинает а фундамента производства. Кое-кто вышучивал безрезультатность бахиревских бдений в ЧЛЦ. Но Чубасов знал, что главный взял курс на коренную перестройку производства, результаты которой скажутся не сразу. Многие находили мероприятия Бахирева случайными, но Чубасов видел их место в бахиревском плане общей перестройки производства. Начатая главным инженером борьба за переход на комплектную сдачу деталей, за создание задела, за почасовой график все больше увлекала Чубасова и все больше сближала его с Бахиревым, Он часто вспоминал фразу Бахирева: «Я живу идеей технического первенства страны».

«Для него это не слова. Для него это реальность, это и задача и пафос его жизни», — думал Чубасов. Однажды вечером Чубасову позвонили из ЦК. После обычных вопросов о программе, о браке, о ритмичности его спросили:

— Как ваш новый главный?

Чубасов насторожился. Был ли это попутный вопрос или в нем заключался смысл звонка?

— Ничего… Работает… — сказал он сдержанно,

— Что у них там с директором?

— «Ага! — понял Чубасов. — Значит, Вальган действует».

Ему стало ясно, что сейчас каждое слово будет иметь особый вес для Бахирева, для Вальгана, для всего завода. С той быстротой соображения, которая приходила к нему в решительные минуты, он мгновенно взвесил все. «Хочет ли Бахирев работать? Да. Может ли работать? Да. Нужен ли на заводе именно «такой инженер? Возможно, да. Сработаются ли они с Вальганом? Если надо, должны сработаться! Не лучше ли расстаться с ним, взять нового? Нет. Надо дать поработать, дать выявить себя».

Все эти мысли мелькнули в долю секунды. Полушутливым тоном Чубасов постарался снизить значительность разногласий:

— Что ж? У обоих характеры! Надо время, чтобы притерлись.

— Ты так расцениваешь?

— Так.

В трубке помолчали, потом осторожно спросили:

— А что он там натворил с выдвижением на премию?

— Два года назад, когда он сам был выдвинут на премию, он вел такую же линию. Можно осуждать эту линию, можно говорить о принципиальных ошибках, но о личных, корыстных мотивах здесь говорить нельзя…

— Постой… припоминаю. Это с танками? Был такой чудила. Значит, тот самый! Ну, а как он там с коллективом?

— Были ошибки. Сейчас выправляет.

— Не получится у вас история двух медведей в одной берлоге?

— Не два медведя в одной берлоге. Два коммуниста на одном заводе.

— Ты считаешь, дело пойдет?

— Должно пойти. Во всяком случае, надо дать ему время и возможность выявить себя.

«Значит, Семен Петрович действует вовсю», — сказал себе Чубасов. Однако и он не представлял всей значимости этого разговора.

Вопрос о переводе Бахирева на другой завод был уже почти решен. Дело дошло до первого заместителя министра.

Грузный старик Бочкарев встретил Вальгана холодно:

— Снимать человека как несправившегося — я понимаю. Но в данном случае для этого нет оснований, да и не могут они накопиться за такой короткий, срок. Освободить по собственному желанию — это я тоже понимаю. Так он же не хочет освобождаться! Перевести на другой завод? Как, что, зачем, почему?! Маневр… Что ни говори, а маневр! Сам твоего Бахирева не знаю, но в ЦК знают. Посоветуемся.

Бочкарев тоже был против выдвижения тракторостроителей на Сталинскую премию, и Вальган мгновенно сообразил, что заявление Бахирева о премии дошло до Бочкарева и что теперь любые доводы Вальгана приобретут личную окраску.

Вальган знал, что из министерства звонили в ЦК, а из ЦК звонили Чубасову. После звонка к намерениям Вальгана стали относиться еще настороженнее. Теперь стало невозможно настаивать на немедленном удалении Бахирева. Надо было менять всю тактику. Надо было выжидать.

Чубасов, не зная частностей, понял главное: понял, что попытки Вальгана встречают отпор.

На другой день Бахирев вошел в кабинет Чубасова. Поговорив о делах, Чубасов, как бы между делом, сказал:

— А история с лауреатством у тебя, оказывается, не новая. Ты, говорят, и на том заводе отличился.