В чужом небе (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

В то время, когда Духовлад лежал в госпитале, посетителей у него, само собой, не было. Кто бы пришёл навестить чоновца из далёкого Усть-Илима? Да в армии товарища Будиволны, наверное, почти никто не знает о таком городе, и никогда не слыхал о реке Катанге. Однако один человек всё же пришёл к нему. Духовлад сразу узнал его - уж он-то точно был в курсе, где находится Катанга.

- Далеко ты забрался, товарищ Духовлад, - сказал ему комдив Кудряй. - Не ожидал увидеть тебя так далеко от Катанги.

Кудряй был в новом мундире с нашивками комдива. На левом рукаве его красовалась незнакомая Духовладу эмблема - скрещенные коса и молот, как на гербе Народного государства, но без башенной короны.

- Меня подбросил сюда Хардагар, - ответил бывший чоновец. - Правда, корабль его в небе не удержался.

- Даже усиленные тела имеют свой запас прочности, - прищёлкнул языком Кудряй, - не думал, что ты сможешь пережить падение небесного крейсера собирателей.

В ответ Духовлад только плечами пожал. Он уже не первый день валялся в госпитале, и врачи удивлялись тому, как быстро идёт на поправку их пациент.

- Многие считали, что я - не жилец, когда я только попал сюда, но видимо я слишком упрям, чтобы отправиться на тот свет. Откуда ты узнал обо мне?

- Да о тебе в госпитале только ленивый не болтает. Вот я и пришёл своими глазами поглядеть на того, кто пережил расстрел Бадкубинских уполномоченных. Что планируешь делать теперь?

- У меня есть дело, и я должен довести его до конца.

- Все дела можешь смело пускать побоку - сейчас у нас одно общее дело. И оно начнётся в Державе, что организовал с помощью Блицкрига Гетман в Прияворье.

Духовлад понял, что продолжать его собеседник не намерен. Понятное дело, говорить в госпитале, где полно чужих ушей, о многих вещах слишком опасно.

- Ты предлагаешь мне записаться в армию Будиволны?

- Да, - энергично кивнул Кудряй. - Ко мне в Молодую гвардию ты уже по возрасту не проходишь, а вот у Будиволны - будешь на своём месте. Ты ведь в ЧОНе служил? Значит, верхом драться умеешь, а большего от бойца и не требуется. - Он подмигнул Духовладу. - При первой же возможности, встретимся, и я всё тебе подробно расскажу.

- Ну, - положил он руку на плечо Духовладу, - поправляйся, товарищ. Скоро вместе отправимся бить гетманскую сволочь и освобождать Прияворье.

Так вот случилось, что Духовлад стал одним из бойцов конной армии командарма Будиволны. Он едва успел записаться в её ряды - она покинула Бадкубе на следующий день после того, как его выписали, наконец, из госпиталя. Врачи не переставали удивляться быстрому выздоровлению пациента, которого в первые дни, когда он только попал на койку, сразу списали со счетов. Однако организм его оказался сильнее, чем считали они, и сумел перебороть многочисленные ранения, вроде бы несовместимые с жизнью.

Бойцов в армии Будиволны вроде бы хватало - при освобождении Бадкубе потери были можно сказать незначительными. Однако впереди была куда более сложная и кровопролитная компания против Державы и гайдамаков Сивера. А потому всех желающих вступить в ряды конноармейцев, брали не задумываясь. Обмундирования, оружия и лошадей пока хватало всем.

Как и все Духовлад вместо окончательно пришедшей в негодность одежды получил комплект формы народармейца - гимнастёрку, две пары галифе, пару сапог, скатанную шинель и, конечно же, богатырку с вышитой на ней башенной короной. Дали ему и шашку, и револьвер с двумя десятками патронов. И коня тоже он получил. Не самого лучшего, но и не ледащую клячу, что Духовлада особенно сильно обрадовало.

Так он стал полноправным бойцов конной армии товарища Будиволны, и в её рядах отправился в Прияворье. Как говорили, на помощь Бессарабу. Но, конечно же, никакая помощь командарму народников его не волновала. Каждый день он размышлял о словах, сказанных комдивом Кудряем в госпитале. Ему надо было поговорить с ним, но шанс пока не выдавался. Молодая гвардия, которой командовал Кудряй, держалась несколько отчуждённо - бойцы её почти не разговаривали с остальными конноармейцами, ставили лагерь обособленно и никого особенно к себе не пускали. За это их конечно же невзлюбили остальные, и по лагерю ходили скороспелые анекдоты, героями которых, конечно же, были молодогвардейцы. Анекдоты, надо сказать, все как один были весьма обидные.

Духовлад отлично понимал эту отчуждённость молодогвардейцев. Знал, что им надо хранить свои секреты. Однако теперь это играло против него, и крайне раздражало бывшего чоновца. Но уж чего-чего, а терпения Духовладу было не занимать, и он набрался его и ждал, когда же подвернётся удобный случай. Но того всё не представлялось и не представлялось.

А меж тем время шло. Армия двигалась к Прияворью. Через день-два должны были повстречать первые дозоры Бессараба. Настроение в армии поднялось. Люди жаждали хорошей драки с врагом, вторгшимся в Народное государство, и предателями, что пожелали обернуть время вспять. Каждый вечер в лагерях уполномоченные проводили митинги, разжигая ненависть к врагу. На них зачитывались сводки о том, что происходит на захваченных врагом землях. Уполномоченные разъясняли, кто такой Гетман и чем он отличается от атамана Сивера. Хотя разница эта народармейцев волновала не сильно.

- Да что там говорить! - кричали из толпы. - Гады они оба! Кокнуть обоих - и дело с концом!

И остальные смеялись, поддерживая лихого крикуна. А уполномоченные только одобрительно усмехались. Зачем же ограничивать такой верный порыв. Однако когда утихал хохот, они строго разъясняли, что врага своего надо знать.

- Да кого там знать?! - смеялись в ответ. - Своих в Прияворье нет! Бить всякого надо!

Вот тогда уполномоченные напоминали о том, что есть в Прияворье и свои. Угнетённые заново посаженными на землю помещиками и блицкриговскими солдатами крестьяне.

- Мы идём заново освобождать наших мужиков из-под вражьего гнёта! - воскликнул молодой и горячий уполномоченный на митинге, где присутствовал Духовлад. - Мы уже допустили, чтобы его снова закрепостили бывшие помещики, теперь идём исправлять ошибку, товарищи!

И этими словами удалось не просто разжечь гнев в сердцах слушавших его народармейцев, но и поселить в их головах вину за то, чего они вроде бы и не делали. Но теперь те, кто слушал его, шли не просто бить врага, но и отдавать долги жителям Прияворье, что оказались под пятой врага.

Командарм Бессараб был человеком выдающимся во всех отношениях. Он возвышался над приземистым, но крепким Будиволной, будто гора над утёсом. Голос у него был зычный - таким только команды на поле боя отдавать, лучше не придумаешь. И уполномоченный его армии терялся на фоне командира. Да и стоящие напротив Будиволна с Вершило и Кудряем, надо сказать, тоже.

- Крепко мне досталось, скажу я вам, товарищи, - вещал Бессараб. - Я думал, после Соловца и угона крейсера блицкриговец трижды подумает, прежде чем на нас снова полезть. Ан нет! Ишь чего удумал Брунике. Не сумел взять силой, так сподличать решил. Вынул из нафталина этого Гетмана, да ещё дворню ему нашёл. Организовали тут, понимаешь, Державу. - Командарм стукнул кулаком по столу. - И ладно бы - справился я бы с ними. За Гетманом ничего, кроме блицкриговских штыков не было, а уж с ними я знаю, как сладить. Но тут же ещё и эта сволочь Сивер со своими гайдамаками объявился, пёс бы его сожрал! Дерутся все со всеми - не разберёшь, где свой, где враг. В деревнях и на хуторах гайдамаков, как родных встречают, а по нам так и норовят из окна стрельнуть. Да мы ж сюда пришли их освобождать от Блицкрига!

Несмотря на внешнее спокойствие, командарм внутри явно кипел от гнева, и сдерживать его Бессарабу стоило известных усилий.

- Насколько велики потери в вашей армии? - поинтересовался у него Вершило тоном конторщика, интересующегося убытками. Он вообще к бойцам относился, как к расходному материалу, что особенно бесило Будиволну.

- Треть людей потерял, - ответил Бессараб. - Коней много у меня свели, особенно ломовых. Часто мы в засады гайдамаков попадали в деревнях и на хуторах. Да и разъезды мои, если те невелики, бывает, вырезают. Сильно нам достаётся, очень сильно. И ведь сплошная партизанщина - ни одной нормальной схватки не было даже с тех пор, как от Соловца отошли. Линии фронта и той нет, не поймёшь, где свой, а где враг. Утром в деревню входит взвод - и его встречают чуть ли не хлебом-солью, а ночью всех бойцов и командиров находят мёртвыми. Да что там мёртвым - растерзанными! А в деревне уже ни души живой нет.