Любовь, опять любовь - Дорис Лессинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О смерти Стивена Бенджамин отозвался с возмущением, крайне неодобрительно. Он не мог понять, как человек, имеющий столь много — во всех отношениях, — может добровольно покинуть мир, от всего отказаться. Сара попробовала упомянуть термин «депрессия», но для Бенджамина это был если не пустой звук, то нечто совершенно иное, что-то в контексте восклицания уставшего за день или потерявшего бумажник с сотней-друтою долларов человека: «Ох, у меня такая депрессия сегодня!». Не скажешь же ему голую правду: «Стивен жил под гнетом глубочайшего отчаяния в течение не одного года». Или, тем более: «Стивен влюбился в давно умершую женщину». Нет, такое сказать Бенджамину у Сары просто язык бы не повернулся. Подобное не говорят столь здоровым, разумным, серьезным людям. Значит ли это, что она не считала Стивена разумным и серьезным? Нет, не значит. Но здоровым она его не считала. Сара обдумала значения слова «серьезный». Кем бы Бенджамин ни был, он, бесспорно, серьезен. Посему юмор не его конек, как и неопределенность, неоднозначность. С этим человеком никогда не достичь той грани, за которой отношения становятся противоположными, добро и зло походя меняются местами. Если ей случалось отпустить в разговоре шуточку, которую Стивен понял бы с полуслова, то с Бенджамином каждый раз приходилось извиняться и объяснять, что это шутка.
Американец основательно обдумал все сказанное Сарой о Стивене, а на следующий день, как будто ничего и не слышал, спросил:
— Почему же все-таки Стивен так ужасно поступил?
Потеряв наконец терпение, она выпалила:
— Сердце у него разбилось, сердце! Есть такая штука внутри. Почему оно разбилось — другой вопрос, это сфера компетенции психиатров. Не все на свете излечимо. А Стивен жил с разбитым сердцем и не смог этого вынести.
Сара буквально слышала, как в голове Бенджамина ворочается мысль, что у серьезного человека не может быть никаких разбитых сердец.
— Извините, Сара, но такое объяснение для меня неприемлемо, — в таком виде эта мысль выплеснулась наружу.
— Это потому, что ваше сердце не разбивалось. — Она понимала, что это замечание Бенджамин ошибочно примет за шутку.
Он шутку эту переваривал довольно долго. Потом последовало:
— Я полагал, что вы и он… Когда я говорил, что завидую, я имел в виду Стивена.
— Нет. Мы с ним были просто друзья. — Сара слышала, что голос ее дрожит. — Поверьте, это все, что между нами было. Дружба.
Все.
Быстрый острый взгляд. Не поверил. Обнял ее, приголубил.
— Бедная Сара, — пробормотал Бенджамин ей в прическу. Поцеловал в щеку.
Она помнила другой поцелуй и потому сжалась, улыбаясь. Бенджамин тоже улыбнулся, отпустил ее. Они стояли на тротуаре. Еще не поздно, еще не село солнце, но в домах уже зажигались огни, намекая на человеческое присутствие за окнами, на человеческие отношения, на любовь. Ветер шумел в деревьях, под ногами шуршали опавшие кленовые листья с темными прожилками, похожие на отрезанные гусиные лапки. Сара подумала: «Сказать этому человеку, что я чувствовала, когда впервые увидела его — и он убежит от меня, как от сумасшедшей».
Они попрощались.
— До следующего года в Бель-Ривьере, — сказала Сара и, не дождавшись его реакции, спросила: — Вы не видели фильм «Прошлым летом в Мариенбаде»? О людях, помнящих события по-разному, каждый со своей колокольни, и о том, что произошло на самом деле. Люди обдумывали возможности, параллельные версии развития.
Бенджамин ответил сразу:
— Поверьте, Сара, я и минуты не забуду из того, что пережил с вами, со всеми вами. А фильм — я куплю кассету.
— Идея та же, что и в песне «Я это помню хорошо».
К ее облегчению, Бенджамин засмеялся и сказал, что действительно все помнит хорошо.
Примерно тогда же она получила письмо от Эндрю.
Дорогая Сара!
Я в Аризоне. Крутим кино о занудливом копе с золотым сердцем. Что его доконало, этого копа? Тяжелое детство. Я Вам о своем детстве не заикался. Это означало бы выбить себе фору, неспортивный прием. Как Вы думаете, у меня тоже золотое сердце? Во всяком случае, сердце у меня есть.
Живу с сестрой Сандрой. Настоящая сестра от настоящей моей матери. Сандра ушла от мужа, моего доброго друга Хэнка. Говорит, что у них, видишь ли, с ним ничего общего. Прожив двадцать лет вместе, сообразила наконец. Ей уже под пятьдесят, и она начинает жизнь с нуля. У нее милые детишки, целых трое. Живем среди песков и кактусов в двенадцати милях от Таксона. Койоты воют всю ночь напролет. Если ломается телевизор, мастер прибывает из Таксона в течение часа. Мне это не казалось странным, пока моя подружка Хелен из Уилтшира — из Англии — не сказала, что мы слишком много принимаем как должное. А она считает, что это здорово. Просто потрясно. Подружка — так я называю женщин, с которьти сплю. Моя сестра настаивает, чтобы я на одной из них женился. Интересно, почему люди, которым в браке не повезло, так стремятся надеть это ярмо на других? Я Сандре сказал, что скорее женюсь на ней самой, чем несказанно развеселил сестру.
Не думаю, что когда-нибудь женюсь вообще. До меня все же дошло, что если у человека с детства все наперекосяк, то о счастливой семейной жизни говорить уже не приходится.
Слышал, что Стивен умер. Стоящий был парень. Бель — Ривьер и Квинзгифт от меня сейчас где-то далеко. В пространстве. Во времени. А в реальной жизни и того дальше. Вы, конечно, понимаете, что я хочу сказать.
Вот уже пришла моя подружка на этот вечер. Ее зовут Белла. Интересно, почему все, что касается секса — легко и свободно, а что касается любви — ой-ой-ой!.. Кажется, жизнь любовь не очень любит. Не удивляетесь, что я таким образом рассуждаю? Может, и удивляетесь. Что лишь подкрепляет мою неоспоримую железобетонную правоту.
Ежели в Вашей полной событиями жизни найдется свободная минутка — буду рад ответу.
Эндрю.
Он приложил к письму два фото. На одном голенастый парень, конопатый, подстриженный под какого-нибудь десантника, со свирепой физиономией и кошмарного вида фантастическим оружием, очевидно, цельнопластмассовым, ибо крутому воину лет шесть от роду. На втором — парень с такой же стрижкой, лет двадцати, симпатичный, стройный, кривоногий, обнимает за плечи стройную светловолосую женщину значительно старше себя, Его мачеха? Рука Эндрю на плече женщины защищает ее. Ее рука обнимает парня за пояс, держится за поясной ремень.
На Рождество Джойс позаботилась о том, чтобы ее родные не скучали. Хэл забронировал на праздники для всей семьи места в модном отеле в Шотландии. Уговорили и Джойс. Она вытерпела два дня, потом сбежала, свалила на юг.
— Очень нехорошо с ее стороны, — сказала Энн в качестве жены Хэла и матери семейства, а от себя добавила:
— Я бы тоже свалила. Эти идиотские встречи с важными шишками… Дурацкая затея Хэла.
Джойс появилась у Сары через неделю после бегства из Шотландии. Где она была? Лучше не спрашивать. Пришла грязная, вонючая, волосы спутанные и засаленные. Да еще и желтая. Желтуха? Гепатит В? Надо бы сдать анализы, но тогда заодно и на СПИД не мешало бы провериться, и на беременность тоже. Сара прижала Джойс, притянула к ответу.
С обычной своей улыбочкой Джойс заверила тетю, что беременной она быть никак не может, ибо к сексу у нее душа не лежит.
По сценарию Саре следовало продемонстрировать в ответ либо полное доверие, либо категорическое недоверие к версии племянницы, но вместо этого тетка заплакала. К такому повороту событий Джойс, похоже, оказалась не готова. Она забормотала что-то вроде «Ну-ну, чего ты…», принялась утешительно похлопывать Сару по плечу. Как и Стивен, она ощущала себя неуютно с собеседником, не желающим занять отведенное ему место в психологической таблице.
— Ты не хочешь понять, что о тебе действительно беспокоятся? — завопила Сара, взбеленившись.
— Что ты, что ты… — закудахтала Джойс.
Чтобы утихомирить тетку, она пересилила себя и отправилась принимать ванну. Вернувшись, в который уже раз, в лучшем халате Сары, Джойс принялась сушить волосы феном, одновременно расчесывая их. Сара больше не плакала. Она сидела, наблюдала, как волосы светлеют, теряя влагу, как гребень погружается в золотистую гриву. Столкнувшись лицом к лицу с Природой, Сара в очередной раз задавала ей все тот же вопрос: «Зачем? К чему награждать такой роскошью того, кого ты с рождения решила погубить?». Вопрос несложный, сам в голову лезет, а главное — базовый, основной онтологический, мультинаправленный. Правопрос, некоторым образом.
Весна.
Сара постепенно осознала, что вместо острой боли, заполнявшей прежде каждое мгновение между пробуждением и отходом ко сну, вместо того, чтобы просыпаться в слезах несколько раз за ночь, она испытывает продолжительные периоды боли по вечерам, часа по два-три, и гораздо меньше по утрам, хотя полностью боль не отпускала ее и утром. Дважды в день на нее накатывало. Она принимала аспирин от физической ипостаси этой боли. В промежутках — длительные серые периоды, полное отсутствие всяких ощущений. Мертвый, засохший мир. Обезболенный, что следует особо отметить. Сердце не несло больше невыносимой тяжести, вынуждавшей все время менять положение тела в пространстве, как будто убегая от непосильной нагрузки. В это блеклое бесцветное время Сара вела себя как люди, страдающие от какой-либо болезни или инвалидности, стремящиеся избежать положения, способного спровоцировать обострение или проявление недута. Она избегала эмоциональных строк стихотворений, сентиментальных созвучий, зрительных образов типа ночного дерева, чернеющего на фоне звездного неба. И не дай бог услышать мелодию из «Счастливой монетки» или случайно забрести на улицу, по которой проходила с Генри или со Стивеном! Когда боль возвращалась, казалось невероятным, что Генри не войдет в ее комнату и даже не позвонит. Ведь ему так же нужна она, как и он сам нужен ей. Сара не убеждала себя, что это идиотизм. Но — все проходит, проходила и боль. И она помнила об этом во время приступов, понимала, что скоро будет лишь помнить, что боль была. Между приступами уже невозможно было представить себе интенсивность боли, которую она испытывала и которую снова ожидала. Боль схваток родильницы непредставима уже в промежутках между схватками, не говоря уже о времени через час, день, год… Можно понять, почему Природа-мачеха не хочет, чтобы женщины помнили о кошмаре деторождения, но почему то же самое относится и к боли душевной? И для какой надобности эта боль понадобилась Природе?