Юлий Цезарь - Гульельмо Ферреро

Высшие классы Италии были устрашены известием о падении Корфиния. Ужасный демагог захватил в плен пять враждебных ему сенаторов, большое число всадников и знатной молодежи. Но Цезарь отпустил всех их на свободу, возвратил им все богатства, которые они имели с собой, и обращался с ними с большой любезностью. По мере того как события увлекали Цезаря вперед в нежелаемой им войне, им все более овладевало искреннее желание поскорее закончить ее и принудить Помпея заключить почетное соглашение, чтобы удовлетворить общественное мнение, желавшее и требовавшее мира и готовое обожать того, кто мог бы дать ему этот мир. Эта междоусобная война, хотя еще достаточно ограниченная, уже затронула слишком много интересов. Кредит стал столь труден, что должники вынуждены были продавать свое имущество для уплаты процентов: началась новая, очень разорительная кампания по ликвидации долгов, вызвавшая общее падение цен. Работы не было, увеличилась нищета, особенно в Риме, где отсутствовало много знатных лиц, работодателей.

Цезарь хотел любой ценой прийти к соглашению с Помпеем в самой Италии. С обычной своей решительностью он написал Цицерону, что готов вернуться к частной жизни и оставить Помпею первое место в государстве, лишь бы можно было жить в безопасности.[610] Он послал племянника Бальба к консулу Лентулу с просьбой вернуться в Рим и употребить все усилия для заключения мира.[611] Он написал в Рим Оппию, что не хочет быть демократическим Суллой, а заботится лишь о примирении с Помпеем и о его великодушном позволении отпраздновать триумф.[612] Наконец, 21 февраля, в день взятия города, он покинул Корфиний, уводя с собой шесть легионов, из которых три составляли часть галльской армии, а другие три были сформированы на месте из новобранцев и солдат Домиция. Он отпустил на свободу всех офицеров и сторонников Помпея, захваченных по дороге. 9 марта форсированным маршем Цезарь пришел под стены Брундизия.

Но Помпей уже решился на войну и сделал соответствующие распоряжения. Вспомнив, наконец, что у него есть армия в Испании, он послал Вибуллия Руфа принять над ней начальствование, а также поручил Домитию отправиться в Массалию, чтобы удержать город в верности консерваторам.[613] Он уже отправил часть армии с консулами в Эпир и ожидал только возвращения кораблей, чтобы в свою очередь погрузиться на них. Возможен ли был мир при таких условиях? Последняя надежда Цезаря на него рассеялась, когда он узнал о приходе Магия[614] с предложениями Помпея. Конечно, и в этот роковой момент Цицерон, если бы он находился в Брундизии, мог бы еще раз поспособствовать примирению, идею о котором он лелеял так давно. К несчастью, старый писатель не явился по приглашению Помпея под тем предлогом, что дороги небезопасны, в действительности же потому, что он не хотел вмешиваться в гражданскую войну, столь ненавистную ему, как и всем разумным италийцам. И в тот час, когда нужно было действовать, он остался в своем формийском имении, пребывая в своих мечтах, своей меланхолии, своем беспокойстве и своих надеждах. Милосердие Цезаря, доказательство которого последний дал в Корфинии, глубоко взволновало его; письма Цезаря и Бальба льстили ему, хотя ему нравилось скрывать свое удовольствие под горьким недоверием, чтобы чаще обсуждать ситуацию со своими друзьями и выслушивать их заверения, что Цезарь его не обманет и, конечно, рассчитывает на его помощь в заключении мира.

Однако если мир был еще возможен, то последний удобный случай восстановить его ускользнул от Цезаря. Он тщетно ждал несколько дней возвращения Магия,[615] напрасно посылал также Тита Каниния Ребила в Брундизии для переговоров с интимным другом Помпея — Скрибонием Либоном. Ответ гласил, что Помпей не может вести переговоры о мире в отсутствие консулов.[616] Посылка Магия была хитростью, способом выиграть время.[617] Помпей хотел войны, войны решительной и великой. Если бы он, не отомстив за себя, согласился заключить мир после сдачи Корфиния, то Италия смотрела бы на него, как на побежденного Цезарем. Жестокость этой гражданской войны, бесконечное зло, которое она несла за собой, — все с этих пор перестало беспокоить совесть этого человека, опьяненного своим величием и руководимого только грубым эгоизмом. Необычайное везение, которое сопутствовало ему до сих пор, теперь влекло его к гибели. Цезарь не мог воспрепятствовать 17 марта отъезду Помпея со всем флотом.[618] Таким образом, маленькая ссора между двумя партиями разрослась до громадных масштабов: начиналась настоящая междоусобная война.

ИСПАНСКАЯ ВОЙНА

Цезарь оставался в Брундизии только один день и немедленно двинулся в Рим, в страшном раздражении объявив своим друзьям, что так как Помпей и большинство сената желают смертельной войны, то будут иметь ее теперь же, и что он немедленно отправляется напасть на испанскую армию.[619] Курион и Целий, видевшие его до тех пор столь миролюбивым, не могли прийти в себя от изумления, слыша, что он говорит таким образом.[620] Но Цезарь имел слишком много поводов быть озабоченным и взбешенным. Важность событий двух последних месяцев была так велика, что вся Италия была потрясена; созданное ими положение было столь неопределенно, необычно и непредвиденно, что Цезарь, несмотря на блестящие успехи своего оружия, не мог оставаться спокойным. Высшим классам, привыкшим уже давно смотреть на республику как на распадающееся государство, события внушали самые мрачные предчувствия. Все видели, что сенат, магистратуры, все монументальное и почтенное здание старой республики за два месяца пало под ударами нескольких легионов. Маленькая и сильная армия Цезаря во мгновение ока разнесла на куски законное правительство, смела его остатки с лица Италии и осталась ее госпожой. Рим еще не видывал такой внезапной и страшной катастрофы, и ее масштабы устрашили Цезаря. Он отдавал себе отчет в том, что находился в опасном положении мятежника, который своими первыми блестящими победами над законным правительством мобилизует последнее на более сильное противодействие; он понимал, что после унижения, позорного бегства, которому он не мог воспрепятствовать, Помпей и сенат никогда не согласятся вернуться в Италию, не раздавив его. Никакая человеческая сила не могла с этих пор остановить рокового течения междоусобной войны, в которой его противники, несмотря на свои первые неудачи, располагали силами, значительно превосходящими силы Цезаря. Они владели почти всей империей, морем, большой испанской армией. Они отправились набирать другую, еще более грозную армию на Восток. А у него было только четырнадцать легионов, немного денег, никакого флота и главная забота — надзор за едва усмиренной Галлией. Если бы он вызвал для междоусобной войны легионы из Галлии, то не привело ли бы это к новому всеобщему восстанию? Его противники сильно рассчитывали на это.