Графоманка - Аля Пачиновна

Лера уже хорошо согрелась, но холод продолжал выходить из неё, прокатываясь по коже колючими волнами мурашек. Волоски вставали дыбом до боли. А он все прижимал и прижимал к себе. Как в последний раз. Будто хотел напитаться ею впрок и ее собой пропитать. Навсегда. Чтобы больше никто. Никогда.

Да, можете не усердствовать слишком, Граф, она и сама больше никого не подпустит.

- Напомни, на чем мы остановились в душе в прошлый раз? Хочешь, покажу, что я хотел тогда сделать?

Лера громко сглотнула, отступая к стене. Она так захотела, чтобы он показал, что впервые не сказала нет. Даже сама себе врать не стала.

Граф ногой, обтянутой мокрой тканью брюк, развёл  ее колени, пальцами правой руки юркнул в Эммануэль. Почему в романах пишут про огонь между ног? Нет. Там такой приятный холодок, какой бывает во рту от мяты, который потом вырастает в жгучий лёд и после взрыва, разливается электричеством по венам.

Ее левая нога уже была на плече у Графа. Его язык брал без боя. Обводя, лаская, заигрывая. Очень нежно, осторожно, почти целомудренно. Если бы она тогда пустила его так далеко, она бы не остановилась. Его язык там - это уже полная капитуляция. Делай, Граф, что хочешь. Только делай…

Однако ж, секундой позже Лера осознала, как она, в сущности, доверчива. Оказалось, что этому мужчине, вдруг, мало стало ее Эммануэль… сердца, мыслей. Ему подавай ещё и самое дорогое, что есть у человека - магнит для приключений! Она, было, дёрнулась, предвидя их, но была обезврежена укусом в лобок. Хотела запротестовать, да голос подвёл, предатель. Прокаркала что-то неразборчивое. Поняла, что бесполезно, когда обнаружила себя насаженной и сзади и спереди на его стальные пальцы. Сжалось всё и везде. Стало стыдно до рези в горле, главным образом потому, что она Йети-Эммануэль-Новодворская бессовестно текла под языком Графа и тихо сипела ланфрен-ланфру ланта-ти-ту в воду. А когда через несколько синхронных обратно-поступательных движений она взорвалась, разлетелась по галактике, из глаз брызнули слёзы - признак живой души.

- Вот… - прокатился он влажно губами по ее губам, - так бы все и было.

Он целовал, целовал, целовал, раздирая кожу на щеках бородой. Вертел ее вокруг оси, награждая укусами по орбите. Потом чуть отстранился, стянул мокрые брюки с трусами на пол душевой, притянул ее к себе, ладонью к своему паху и сказал:

- Сейчас я покажу тебе, что бы я сделал потом…

Глава 37

Глава 37

Из всех жанров литературы, пожалуй, только бульварная с эротическим подтекстом проза вызывала у Новодворской скуку и испанский стыд. Чтобы читать эти физиологические очерки нужно было изыскать время и терпение, которое у Леры закончилось ещё на этапе ознакомления с Декамероном Боккаччо. Хотя, по сравнению с творением того же Дэвида Герберта Лоуренса, литературный памятник ренессансу можно было возводить в граните, как образец высокоморального культурного наследия.

Добровольно пичкать себя продуктами творчества амнистированных цензурой бумагомарателей Лера не собиралась. Как и становиться действующим лицом их «факабул». Однако, судьба ее обладала не только специфическим чувством юмора, но и садистскими наклонностями. Вместо того, чтобы постепенно овикипедиваться в качестве серьёзного журналиста, уважаемого публициста и лидера мнений она… таяла в горячих руках  предводителя ячейки сибирской мафии.

Ничто из почерпнутого в книгах не оправдалось. Секс - это не скучно и не стыдно. Секс это непередаваемо прекрасно, но невыносимо грустно.

Они не пара. Они не подходят друг другу. Они разные, как чёрное и белое. Он - скорпион, она - стрелец. Она гордая. Он - самец.  У неё горе от ума. У него - от денег. Он не подставит щеку под удар, скорее - войдёт заточкой под ребро; она никогда не полезет к мужчине в карманы и телефон, не спросит про след на рубашке. А он никогда не будет оправдываться. Ну, след. Ну, от помады. Ну, на его рубашке. Дальше что? Ты же не станешь, Лера, превращать эту душераздирающую драму в мексиканскую мыльную оперу? Обличить ревность все равно, что исповедаться, признаться в несовершенных грехах. Кому это надо? Да и кто ты такая? А он кто? Он - носитель мужских сильных рук.

Которые подхватили ее легко под бёдра. Лера скрипнула спиной по влажной глянцевой стене сначала вверх. Потом сразу же вниз. Обхватила своими слабыми стебельками дуб. Потянулась мягкими лепестками к жестким листьям.

- Девочка… - шепнул он в неё и вошёл.

Как словам доверить чувство, которое она испытывала всякий раз в момент слияния с ним? Как это описать? Экзальтированные клуши, которые пишут «клубничку» вообще знают, о чем пишут? Она чувствовала себя телом, в которое прорастала чужая душа, пробивала мощным стеблем лёд одиночества, расцветая там подснежником. И все! Какие киски, какие члены?

- Ле-ра… де-во-чка… - пыхтел звуками Граф и добывал из льда огонь скольжением.

Невыносимо. Невыносимо. Как она без этого жила? И как теперь дальше будет жить? Лера ногтями выцарапывала на его коже вопросы, которые навсегда останутся без ответа.

Все звуки укутались пеленой влаги, для воздуха уже не осталось  места. Каждый его толчок поглощался телом, как ток, а дальше в кровь и прямо к сердцу. Каждый сосуд внутри пылал золотом, тело излучало свет под прозрачной кожей. Каждое прикосновение влажных, обнаженных тел друг к другу - пожар в воде, от которого поднимались то ли облака пара, то ли дым. Губы в губы  - сдвиг пространств и времени: уже слышно, как трещит измерение. Ласковые, нежные пальцы в месте, которому нет ни одного не избитого литературой перифраза - огонь, сжигающий материю из принципов, предрассудков, табу. Ни в одном диалекте мира нет слов, способных передать поэзию двух слитых тел. За них говорят стоны, рыки, дыхание, крики.

Да к черту всю эту высокую литературу! Он ее просто трахал. Как в самом жестком порно, какие она видела и не верила… что такое кому-то может нравиться.

Глеб дождался последней ее вспышки и взвился внутри, судорожно натягивая Леру на себя пыхтя и порыкивая в такт рваным движениям. Лицом при этом выражая наслаждение своими действиями.

- Девочка… моя… -