Графоманка - Аля Пачиновна

В своём состоянии Лера сочла излишнюю мнительность симптомом нарушения психики. Многим людям с альтернативным восприятием реальности тоже часто кажется, что их преследуют предметы. Поэтому, она заставила себя лечь на диван в гостиной и под треск электрополеньев постараться уснуть, потому что во сне быстрее идёт время. Которое с наступлением темноты будто встало - не сдвинешь.

Бабушка часто манипулировала этой особенностью. Когда Лера не хотела идти спать, говорила, что чем раньше она уснёт, тем скорее наступит светлое Завтра, в котором всё будет хорошо.

Ничего хорошего утром Леру не встретило. Никаких изменений не произошло. Она всё та же Новодворская Валерия Ильинична, которая голая, без документов, средств связи, карт и кэша будет найдена мертвой в квартире директора центрального рынка, если не придумает, как из неё выбраться.

Похлебав кипятку, она приступила к обыску ящиков и шкафов в слабой надежде  выиграть у фортуны ключи (зачем они ей голой - второй вопрос), но, внезапно, что-то зашуршало,  зазвенело с той стороны дверного замка. Лера сначала испугалась сильно. Потом обрадовалась. Потом опять испугалась. Ещё сильнее. Заметалась. И в общем… уже знала, что чувствует у двери в такой момент собака, запертая на сутки одна в квартире. Кто бы ни открыл ее - друг или враг, это сразу целых два варианта дальнейшего развития событий, против бесконечных часов, проведённых в стоячей, зловонной неизвестности.

Короткими быстрыми тычками сердце дотолкало Леру до прихожей.

Но… в проёме двери бледно лысел Пушкин с большой клетчатой сумкой китайского челнока. Он молча переставил саквояж через порог, достал из-под полы кожаной куртки желтый плотный конверт и очень сильно заикаясь, сообщил, что это ее документы, а в сумке - вещи из резиденции и что он подождёт, пока она одевается. Потом он отвезет их с сумкой домой на Промышленную-пять.

Чтобы все это дослушать ушло минут двадцать. Чтобы обрушить на бедную голову Пушкина шквал встречных вопросов, нужно было, хотя бы одеться. Плотнее укутываясь в тогу, Лера одной рукой нашарила в сумке свои штаны, кое-как, отыскала какую-то футболку. Пережила унизительные секунды выуживания из недр тюка кроссовки. На белье под пристальным вниманием поэта концентрироваться не стала. В ближайшей ванной комнате оделась, заглушая тревожные вздохи женщины голосом рассудительной личности.

«Не приехал, потому что так надо. С другой стороны, а чего ты хотела? Всё. Роман закончился. Э-пи-энд. Или, возможно, он просто занят своими важными, авторитетными делами на рынке, раз прислал…»

- Тебя как зовут, Пушкин? - поинтересовалась Лера, вороша тряпки в сумке, в поисках одной очень личной вещи.

- А-Алек-ксандр. Эс-сэ-саша.

- Ясно, Саша. У тебя же есть телефон? - Лера пошла мешать фешн по второму или третьему кругу. - Ты должен быть на связи с твоим шефом, можешь позвонить Графу, мне нужно кое-что спросить и сказать ему на прощание пару слов, - процедила она, злясь.

«Пара слов - это мягко сказано! У Новодворской к Графу целый иск!». Ее разрывало от желания нагрубить Глебу, высказать ему все претензии, выплеснуть все, что копилось сутки в одиночестве, и предупредить об опасности. Она ведь так и не успела, ворона!

- Не эм-мэ-могу, - потряс Пушкин головой и внезапно стал похож на огромный кусок мела.

- Почему?

- Не эм-могу и вэ-эв-сё! - буркнул он, зеленея.

«Несварение у него, что ли?»

Бросив копошиться в вещах, Лера ещё раз внимательно посмотрела на холопа Графа и поняла, что бледный он по какой-то внешней причине, а не внутренней.

- Пушкин, у тебя чего лицо такое, как будто тебе Дантес стрелу забил?

Вместо внятного ответа, Пушкин неясно промычал.

- Или тебе барыня меня утопить велели?

Лысый снова замычал что-то максимально неразборчиво и почему-то обиделся.

- Я вэ-эв маш-шине буду эж-ждать, дэ-дверь зах-хо-лопнешь - выжал он, наконец,  из себя, сунул желтый пакет в руки и вышел из квартиры, оставил Леру в растерянности посреди прихожей.

Бандероль искомой тетради тоже не содержала. Тот, кто собирал вещи, скидал все, что лежало на виду в сумку, даже футляр с «цацками» и «пушнину», но рукопись, видимо, так и осталась под матрацем. Мысль о том, что кто-то, кроме Графа, может стать читателем сей нетленки неприятно скребла по нежной оболочке личного. Но  в пакете лежал том Имажинистов, среди банковских карт - чужая кредитка и серый прямоугольник визитки на которой тиснением выбиты одной строкой только цифры. Хорошо, с этим она разберётся позже. Сейчас нужно постараться или разболтать Пушкина или вытрясти из него номер телефона Графа.

Так не исчезают!

Так нельзя!!!

Кое-как остановила вскипающие за веками слёзы, тяжело сглотнула подступившую к горлу желчь. У неё так бывает от сильного стресса. Хронический панкреатит с десяти лет, с тех пор, как родителей не стало. Теперь неделю лежать с температурой, согнувшись пополам от боли, пить микстуры с лидокаином, от которых выворачивало наизнанку.

Лера нашла в сумке свою рубашку, надела. Шмыгнула носом и вышла налегке, прижимая к груди пакет с документами.

Все двадцать шесть минут пути до Промышленной Лера пыталась завести рифмоплет Александра. Да то ли ключ не тот, то ли в попытке завязать контакт с этой формой жизни она зашла слишком издалека. С искусства. Поинтересовалась, какой стихотворный размер он, как поэт, предпочитает больше, трёхстопный ямб или дактиль?

Пушкин завис, Лера поняла, что надо было сразу требовать  номер телефона Глеба. Как раз до Промышленной она по циферки из него и вытянула бы.

Но тут вдруг Пушкин заговорил. Стихами. И почти не заикаясь:

- Улетайте перелет-ные д-дети больших городов, улетайте. До б-бескрайних эп-просторов заморских степей. В этом г-городе стали любить бесполезных и уставших, эн-ненужных, у-уставших, вчерашних б-богов. В этом г-городе эс-сэ с первых ночей нас просят молчать. Мы хэ-хотели любить, но любовь не заметила нас. Моя жизнь - она только моя. Я ее ник-кому, ник-когда, ни за чэ-что не отдам. Только что же эм-мне делать с ней, если этот гэ-город не х-хочет меня?

- Вау! Круто! - искренне восхитилась Лера, даже не заметила, что они въехали во двор дома номер пять по Промышленной.

- Он что же, даже передать мне ничего не поручил? - вырвалось у неё в тот момент, когда