Графоманка - Аля Пачиновна

это я за тобой стою…

Сильный. Мощный. Надежный. Как дуб, о который ломаются топоры. Спрятаться бы за ним. Просто довериться. Обхватить слабыми стебельками своими его крепкий ствол и ползти, ползти вверх, к солнцу… Таким она видела в детстве отца, когда он держал ее на руках и пел песню на итальянском. Какой-то шлягер его юности. Глубокий голос убаюкивал, расслаблял. Он пел о девушке с голубыми глазами, которая жила у моря и о чёрном рыбаке, который ее полюбил. А Лере казалось, что песней  он даёт обещание всегда быть рядом и отвезти ее на Море.

Не успел. После его смерти Лера решила, что настоящих мужчин на земле больше нет. И дала себе слово - даже не пытаться убедить себя  в обратном. Нет их. Всё. «Гипертрофированная мансипама» Новодворская сама себе мужик.

Граф тихо говорил. Она не понимала ни слова. Всё ее внимание было сосредоточено на тембре его голоса. Как она раньше не замечала? У них же один голос…

- Лера, девочка, ты меня слышишь? - донеслось до неё из детства. - Это надо выпить.

Пальцы обожгло льдом. Граф дал ей стакан с чем-то коричневым, как чай, и она осознала себя сидящей на стуле у бара, освещённом большой неоновой вывеской «Jazz» на кирпичной стене. «Наверняка, дизайнер лофта столичный, - зачем-то предположила Лера, осматриваясь.

- Пей, - настаивал Граф.

Лера попробовала усомниться, что алкоголь - это правильное решение. Она уже экспериментировала - не помогло.

- Молча! - добавил мужчина.

Лера сильно выдохнула. Она так всегда делала, прежде, чем выпить горькую микстуру. Главное залпом выпить, а не цедить глотками, а то обратно всё пойдёт.

Она вылила в себя жгучую жидкость. Голодный организм принял огненную воду, которая заструилась по венам и сосудам, как ручьи по руслам трещин высохшей земли. Она-то думала, что после порции этой отравы упадёт замертво. Но, это, вероятно, был тот случай, когда яд в умеренном количестве действовал, как  лекарство. В голове прояснилось. Розовая муть перед глазами расступилась. Она проморгалась, как следует, и подняла взгляд  на Графа. Он тоже смотрел на неё в упор, изучая в основном губы. Властно, придирчиво, как своё. Которое чуть не забрали.

Лера опустила ресницы, пряча глаза от Графа на дне стакана, поболтала мелодично льдинками. Снова посмотрела на Глеба. Она больше не чувствовала того, что чувствовала в самую первую их встречу. Она, вообще, будто на другого человека смотрела. Насколько раньше он был ей противен, настолько сейчас он ее привлекал. Все, что недавно казалось ей омерзительным в нем, теперь вызывало глубокий, влажный трепет, беспорядочные сердечные сокращения и непристойные мысли. Она не хотела больше обороняться и язвить, стрелять колкими фразами, резать безразличием, вырываться из его дурмана. Сердце в груди, давно обмороженное болью, предательски таяло, как лёд в стакане. Женщина смотрела на его губы, подбородок, заросшую челюсть и хотела ощущать сладостную боль его погружения и тянущую пустоту, когда он будет покидать ее тело, обжигающе-нежные прикосновения его жала. И задыхаться в его губах. Женщина простила бы этому мужчине несдержанность в особо крупных размерах и в самых чувствительных местах. Личность искала к чему бы придраться. И как это часто бывало - нашла. На вороте белоснежной рубашки след от красной помады...

Лера вздрогнула, как задремавший в метро пассажир, снова перевела внимание на исчезающий лёд в стакане. Надо же, чуть остановку не проехала! Так мозги расквасил инцидент, что она уже готова была допустить к обсуждению идею ненадолго задержаться в этом ненавистном городе. Какие тут могут быть обсуждения? Какие отношения? «Привет, малыш - пока, малыш, деньги на карте, заскочу, как время будет»? Нет. Или никак. Или она сама решает где, когда и сколько. Она никогда никого не ждала, и менять ничего не собиралась.

Лера с досадой вздохнула, забыв, что с размышлениями не наедине и надо постараться не выдать внутренних терзаний.

- Ещё? - спросил Глеб, наблюдая Лерин интерес к пустому дну стакана.

- Нет, спасибо, - просипела она.

- Лера, я не разрешал говорить. Достаточно было просто головой мотнуть. Молчать и слушать меня - твоя основная задача. До утра.

Какая прелесть! А что будет, если она ослушается? Что он сделает? Изнасилует? Убьёт? После прекрасно проведённого вечера у Губернатора она уже ничего не боялась.

Да. Но стоило пересечься с ним взглядами и логика подчинялась гендерным стереотипам, с которыми Лера воевала всю жизнь. Сердце замирало, потом резко ускорялось, заставляя тело трепетать до кончиков ресниц. И не было ни единого шанса как-то сопротивляться или поступать вопреки. Это было противоестественно, как блудный грех для монашки.

Граф опрокинул в себя свой напиток. Выпили, не чокаясь, называется. Двинулся на неё, обходя стойку бара, по пути расстёгивая манжеты рубашки. Подошёл вплотную, принялся за пуговицы. Снял, отбросил на столешницу бара, потом стянул с запястья часы, отправил следом. Как от печки, жаром пульсировало от его груди. Даже дыхание перехватило.

Вот… Лера совсем не была уверена, что для этого сейчас самое подходящее время. Зато тело не сомневалось. Признало Графа сразу. Его запах, мощь, власть. Потекло, оплавляясь. Хотя, он даже ничего ещё не делал. Просто забрал из пальцев стакан и поднял ее за локти со стула. Стянул пиджак с плеч, вызвав у Леры нервный озноб и зуд в сосках одновременно. Ладонями накрыл ключицы. Сжал. Смял пальцами кожу нетерпеливо.

И рванул за бретели вниз, одним движением разделяя платье надвое. Красивое было, но с невыносимо тяжёлой репутацией проклятья. У него не было шансов. Никаких.

- Пойдем, я тебя согрею… - Граф, решив, что ее лихорадка объясняется перепадами температур и атмосферного давления, снова подхватил на руки, прижал к себе горячему и понёс куда-то.

Как был в брюках, шагнул в душевую и включил воду. Вжал в себя сильнее, когда ее стопы коснулись холодного камня. Гладил по волосам, по спине и ниже. Ласково. А не как зверь. Дождался горячей воды и подтолкнул ее под лейку. Горячая, почти кипяток, вода неожиданно оказалась очень кстати. С ее приятно-обжигающими потоками уносились воспоминания о чужих пальцах на груди. Которую никто, никогда кроме Графа не трогал. Ей стало противно и стыдно, как будто, она виновата, что допустила это. Ещё и Глеба втянула, у которого и без неё проблем хватает.

Лера