Проклятие палача - Виктор Вальд

– Просто немыслимо, как бывают иногда обстоятельства сильнее желания и воли. Даже великих правителей земных. Как казалось правильно и удобно устроить большую королевскую охоту. Съехались многие правители и ближние люди тех, кто не смог или имел другие причины не предстать перед могущественным королем сербов. Даже явные враги не посмели не услышать Стефана Сильного, не то, что друзья, – Джокомо Палестро со вздохом наполнил бокалы и продолжил, учтиво заглядывая в глаза герцога. – Где и когда можно встретить во дворе крепости тех, с кем вчера сражался на смерть и тех, против кого затачиваешь меч сегодня. Хотя жизнь и политика учит: утром враг, в обед союзник, вечером вассал. Но скажу о себе. Иногда правильно в мыслях… Подчеркиваю! Только в мыслях! Надеть на себя корону и мантию владыки и посмотреть вокруг себя. И что же в таком случае увидел бы я глазами короля Стефана Душана?

Джованни Санудо притворно зевнул и припал к бокалу с вином. Но это ничуть не смутило прожженного ученика тайного Совета десяти самой всезнающей державы на земле:

– Я автократор[106] многих земель, под началом которого многочисленное и закаленное в боях войско, которое существует в силе, пока сражается и побеждает. Мне нужна война, чтобы содержать это многочисленное воинство, а значит свое могущество. Куда направить свой поход? Кто мои союзники, а кто возможные союзника моего врага?

Но нужно помнить; у великих правителей нет врагов, как и нет друзей. Есть только политика, превращающая врага в друга, а если нужно и наоборот. Но только на нужное время! И каждый, враг или друг, желает знать на какой он сейчас стороне, по моему желанию, согласно моему решению.

Кого приблизить к своему коню во время охоты? Кому послать лучшую часть добычи после нее. Кому дать знать рогами, копытами и костями, что я им не доволен, и предлагаю хорошенько подумать, как себя вести в той или иной ситуации. А вы как думаете, уважаемый герцог?

– Да. Охота это важно, – многозначительно поднял указательный палец левой руки Джованни Санудо.

Венецианский посланец терпеливо выждал огромную паузу, но герцог так и ничего не добавил к своему многозначительному персту. Огорчительно крякнув, Джокомо Палестро продолжил:

– Я смотрю глазами Стефана Душана на Стефана Твртко. Без сомнения, через год-два он станет баном[107] Боснии. С ее нынешним баном Степаном Котроманичем я воевал долго и с переменным успехом. С его наследником, моим теской Стефаном, я договорюсь. Он еще молод и всего боится. Договорюсь и с прибывшим на охоту посланником венгерского короля Людовика, который точит зубы на Далмацию, что никак не отвечает интересам Венеции. Венеция готова поддержать меня, но на многих и сложных условиях. Тем более, что она несколько ослабела после войны и заключения не очень выгодного договора с Генуей…

– Договора? – выкрикнул, едва не захлебнувшись вином, герцог наксосский.

Венецианский посланник отметил про себя эту излишне эмоциональную вспышку герцога:

– Да, увы! Десять дней назад, шестого мая, такой договор был заключен. Что вы об этом думаете?

– Да я… Собственно… Что и сказать? – пьяно залепетал Джованни Санудо и замолк.

Джокомо Палестро опять выдержал глубокую паузу, опять не дождавшись продолжения мысли (или отсутствие мысли) герцога наксосского, уже нехотя продолжил:

– А тут еще прибыл деспот Мореи Мануил Кантакузин…

– Дьявол его притащил, – вспомнив встречу на лесной дороге с Мануилом и арнаутами, процедил сквозь зубы герцог.

Посланник Венеции короткой ухмылкой отметил эти слова собеседника.

– Прибыли посланники византийского императора Иоанна Палеолога. А вот посланника его соправителя и ярого врага Иоанна Кантакузина до сих пор нет! Посланники болгарского царя есть. Хорватии и Австрии есть. Даже турки старого врага Умур-бея из Смирны есть. И новые враги – турки-османы из Бурсы есть. Старик бей Орхан даже сына своего Мурада прислал! (Джокомо Палестро увидел, как при упоминании имени Орхана побелело лицо герцога, и как крепко сжался его правый кулак, лежащий на столе. Это выражение ненависти тут же легло на память молодого посланника). А вот от императора Византии Иоанна Кантакузина, повторяю, никого нет. Как тут мне, то есть Стефану Душану не отметить столь неприятное пренебрежение моей власти над Греческим полуостровом. Как тут не направить свой гнев против Константинополя. И только лишь в поддержку молодого императора Иоанна Палеолога, воюющего со своим соправителем? А может, и для захвата совсем прогнившей Византийской империи. Вернее то, что от нее осталось. Что вы думаете о таких умозаключениях?

– Мне бы день завтрашний пережить, – со вздохом произнес герцог наксосский.

– Да, да. Верно, – сочувственно покачал головой посланник Венеции и уже хотел добавить несколько слов, но вовремя умолк, понимая, что каждое его слово будет воспринято как выражение готовности поддержки Венецией правителя маленьких островков. От таких действий, без полномочий, лучше воздержаться.

Теперь Джованни Санудо с надеждой смотрел на своего гостя. Но Джокомо Палестро выдержал огромную паузу, запив ее двумя бокалами вина.

«Проклятые венецианцы. До чего длинные у них носы. Не сболтнул ли я чего лишнего? Нет. Кажется, нет. Ну, до чего пронырлив этот мальчишка Джокомо. Из шкуры вылезет во имя своей проклятой Венеции…»

Джованни Санудо долго не мог уснуть, многократно вспоминая и обдумывая беседу с венецианским посланником. Кажется все хорошо. Ведь разговор ни о чем и ни о ком, каким должен быть разговор с посланником Венеции. Ведь стоило бы только оговориться, и весь мощнейший механизм дознания и слежки могучей Венеции душу бы вытряс с герцога наксосского. И тогда покатилась бы голова Джованни Санудо по площади Святого Марка, а вслед за ней и множество других.

Ну, ничего. Все обошлось. Даже с пользой. Можно будет через венецианскую почтовую галеру отправить распоряжения капитану Пьетро Ипато на Парос.

Хотя Джованни Санудо и не упоминал Венецию без слова «проклятая», но все же отдавал должное ее организованности и деловитости. Особенно настойчивому внедрению во все интересы республики системы быстрой и надежной связи. Именно она обеспечивала торговый город обилием новостей из всех уголков мира.

Основывая государственную почту, Юлий Цезарь допустил огромную ошибку. Его древнеримская почта не предназначалась для частных лиц, а только для решения государственных задач огромной империи. Неслись по суше гонцы на быстрых лошадях, томились они на медленных кораблях и не догадывались, сколько же можно было заработать денег, если вовремя привезти известие о снижении цены на ткани в Египте, о подорожании зерна Северного Причерноморья, об уменьшении добычи меди на Кипре и о многом, многом другом. Получали они направление – «Statio posita in…», которое означало «станция, расположенная в…» и мчались, сломя голову, и ни о чем собственно и не задумываясь.