Война - Аркадий Бабченко

Так закончилась его провинциальная жизнь и началась армия.

— Не знаю, меня никак не выделяли среди остальных, — рассказывает он. — Единственно, что кличку дали соответствующую: Майкл. Говорили, на Джексона похож. А так… И в челюсть от дедов наравне со всеми получал, и отжимался в туалете в противогазе. Но беспредела у нас не было. Самым тяжелым оказались физические нагрузки. После первой зарядки думал, что умру. А нас же еще в Чечню готовили, так что гоняли по полной программе.

Полк, в который Минька попал служить, квартировал в Ставро поле. Лето, жара. Днем в тени плюс тридцать. На стрельбище бегали в полной выкладке. После стрельб — рукопашная, тактика движения походным строем и прочие выматывающие душу занятия в степи, под солнцем, в бронике. Обратно — опять бегом.

В один из забегов Минька учудил — взял да и свалился в обморок. Тепловой удар. После этого случая сослуживцы долго смеялись над ним: «Не оправдал ты доверия, Майкл. Единственный негр на всю армию, и тот фальшивый, жару не переносит».

Через год ребят из его призыва начали отправлять в Чечню. Набирали только добровольцев. Минька долго решал: ехать, не ехать. С одной стороны, эта война ему была совершенно не нужна. Но с другой стороны. В Ставрополе ему оставалось служить еще год, в Чечне — вдвое меньше. Минус отпуск. Итого — пять месяцев против двенадцати. И он решил ехать.

Но, к его величайшему удивлению, в Чечню его не пустили. Цвет кожи, из–за которого десантный покупатель в военкомате принял его с распростертыми объятиями, на этот раз сыграл с Минькой злую шутку. «Мало ли что, — говорили ему командиры. — Ведь ты же черный. Свои же и пристрелят».

— Зато чеченские снайпера не тронут, — возражал Минька. — И вообще, это дискриминация по расовому признаку. Я буду жаловаться в ООН! Почитайте Ремарка. У него самые классные разведчики — негры, нас ночью не видно.

Ремарк ли сыграл свою роль или же просто Майкл всех достал, но девятнадцатого августа девяносто девятого года он в составе разведроты уже был в Ханкале. Так началась его война.

Воевал Минька, как и жил, легко, не задумываясь. От приказов не увиливал, но и на рожон не лез, памятуя, что инициатива наказуема. Сидение на блокпосту чередовалось с выездами, разведрейдами, засадами.

Черная кожа не помогала: «чеховские» снайпера никак не хотели признавать его своим. Но Миньке везло, русский ангел–хранитель, скооперировавшись с неведомыми гвинейскими духами, оберегал его.

Однажды, когда Минька в очередной раз трясся на броне, он увидел, что на правом берце у него опять развязался шнурок. Этот шнурок всегда развязывался. Минька наклонился, чтобы завязать его. И остался жив. Пуля прошла у него над головой и скрылась в зеленке. Единственная пуля, выпущенная снайпером, который из общей солдатской массы выбрал себе в жертву самого заметного — черного.

А в остальном черная кожа не мешала Миньке. Тот инцидент с вэвэшниками оказался единственным за всю войну — больше за араба его никто не принимал. Иногда только в шутку кто–нибудь из друзей напевал песню Агутина: «Просто так, прохожий, парень чернокожий». Менин не обижался. Да и те парни, вэвэшники, приходили потом извиняться, магарычились. Магарыч Минька отдал ротному — спас он его тогда.

— Мне повезло, у меня были классные командиры, — говорит Минька. — Ротный наш, Герой России капитан Миненков или капитан Яцков, например. Они нас многому научили.

За пять месяцев своей войны Минька дважды был представлен на «Отвагу», но медали так и не дошли, затерялись где–то по дороге.

Дембельнулся Минька девятого января. Приехал в Серпухов и опять погрузился в тихий провинциальный омут.

Мы сидим с ним в скверике, пьем пиво. Минька рассказывает за жизнь.

— Ко мне часто журналисты приезжают, — говорит он. — Пишут потом, что кричу во сне. Чепуха. За полгода Чечня мне ни разу и не приснилась. Да и не думаю я о ней. Чеченский синдром меня вообще не мучает.

Легкости своей и веселого отношения к жизни он не утратил даже на войне.

— Скажи, Менин, а что означает твое имя? — спрашиваю его.

— У нас имена ни хрена не значат, — смеется Минька.

Да, похоже, его Чечня осталась в прошлом. Хотя… За полгода гражданской жизни на работу Минька так и не устроился. Проживает деньги, заработанные на войне. Собирается устроиться в охрану, но без большого желания — неинтересно.

— Меня вот что беспокоит, — говорит Минька, разглядывая мир сквозь зеленое стекло бутылки. — Пьем мы тут много. Не только я — все. А что еще делать? Скучно.

И что–то прорывается из глубины его черных глаз, какая–то необъяснимая тоска. Может, несмотря на все уверения, это все–таки Чечня засела в душе и глядит оттуда волком, знающим, почем фунт лиха. Может, это его будущее, которое могло бы быть другим, но получилось таким, какое есть. А может, светится из его глаз Атлантический океан, огромный и синий, каким он видел его в Гвинее, когда еще был жив отец, а сам Менин бегал голышом и разговаривал по–французски.

P. S. Перед отъездом мы зашли к Менину домой отобрать фотографии для материала. А когда уже прощались, пожимая руки, дверь в комнату открылась, и на пороге показался. еще один Минька, только помоложе. Я захлопал глазами. А Минька усмехнулся: «Это брательник мой, Лоран».

Лорану сейчас шестнадцать. Через два года — в армию. Как и старший брат, желанием служить он не горит, но и косить тоже не собирается. И если надо будет ехать в Чечню, то поедет. Вот только повезет ли ему так, как брату?

Взять Бараева

При зачистке Алхан — Калы спецназовец закрыл собой командира

Двадцать второго июня две тысячи первого года российским спецслужбам удалось ликвидировать Арби Бараева, одного из самых жестоких полевых командиров. В этот день в Алхан — Кале была проведена уникальная операция. По количеству задействованных в ней спецподразделений всех силовых ведомств ее можно назвать самой крупной и самой удачной операцией спецназа в Чечне.

Но потерь избежать все же не удалось. Во время операции погиб военнослужащий Внутренних войск Евгений Золотухин. Погиб, закрыв собой своего командира…

Очередь раздалась неожиданно. По всем законам выжить в этом утлом сарае, который они распотрошили шквалом огня, не должен был никто. Но боевики выжили и, поняв, что отсидеться не удастся, приняли бой.

Первая очередь попала Золотухину в грудь. Солдата откинуло к двери, прямо на стоявшего за его спиной командира, развернуло вокруг оси. Но эта выпущенная в упор очередь не убила его, бронежилет не отдал солдатскую жизнь, выдержал. Такое бывает. Он бы выдержал и вторую, предназначавшуюся уже командиру, но эта очередь была слишком длинной, ствол задрало, и последняя пуля ушла чуть выше других…

Дом номер тридцать пять по улице Совхозной, одной из много численных улиц Алхан- Калы, оказался одноэтажным, но большим. Золотухин, быстро его оглядев, прикинул — комнат пять, не меньше. Да к тому же во дворе, огороженном высоким забором, наверняка масса пристроек. Это плохо, чистить будет трудно. А операция предстоит серьезная: где–то здесь находится Бараев со своей кодлой, они это уже точно знали. Операция по его поимке, раскручиваемая спецслужбами почти год, вошла в завершающую стадию, и теперь все зависело от них.

Они были готовы. Спрыгнув с брони, рассредоточились перед воротами, разбились на группы. Брать решили вгромкую. У спецов есть две тактики захвата. Можно подобраться к противнику быстро и тихо, а можно вломиться с шумом, стрельбой, обескуражив врага и подавив его сопротивление напором.

Пошли!

Калитка, чуть не слетев с петель от мощного удара сержанта, распахнулась.

Стреляя короткими очередями, спецназовцы с криками ворвались во двор, моментально рассыпались по тройкам. Все происходило очень быстро. Крик, мат, непрерывная оглушающая стрельба. Одна группа ринулась в дом, вторая, в которой был Золотухин, побежала к сараю, стоявшему на противоположной стороне двора.

Золотухин оказался там первым. Перед хлипкой дверью на мгновение задержался, как перед прыжком в ледяную воду. В голову толкнуло страхом, в висках застучало. К черту! Вперед, вперед, не терять темпа! Дав очередь через дверь, Евгений закричал и ворвался внутрь.

Мысли сразу исчезли, остались только образы. Шкафы. Очередь туда: все вокруг — живое и неживое — враг. Какое–то барахло: сломанные кресла, пустые коробки из–под гума- нитарки — прострелять, задавить, забить свинцом! Главное — быстро, не глядя, первым! Еще очередь! За спину можно не беспокоиться: прикрыта, командир от двери бьет в угол напротив.

Поворачиваясь по часовой стрелке, Евгений методично расстреливал сарай. Сзади, крутясь в противоположную сторону, бил командир.