Русский флаг - Александр Борщаговский

Вот почему Прайс не сумел скрыть внезапного испуга и приказал повернуть "Вираго" к выходу из залива, когда из-за скалистого полуострова показалась русская шлюпка. Адмирал заметил крайнее удивление Маршалла капитана "Вираго", а затем увидел, как высыпали из трюма на палубу матросы и офицеры, словно им больше не представится возможность взглянуть на Петропавловскую бухту. Команда парохода недоумевала: чего испугался адмирал? Но "Вираго" уже неуклюже поворачивал и уходил от шлюпки.

Еще одна оплошность! Слух о том, что "Вираго" при шести пушках бежал от неприятельской шлюпки и адмирал не дал бомбардирам испытать меткость их прицела, тотчас же распространится по эскадре. Непоправимая оплошность!..

Бодрость уже не возвращалась к Дэвису Прайсу.

Он стоял одиноко на корме "Вираго", когда пароход в вечерних сумерках проходил мимо Трех братьев - высоких скалистых зубьев, стороживших вход в залив. Что-то мелькнуло на волне. Прайсу показалось, что это номер "Дейли ньюс", брошенный за борт, маячит на волнах, поджидая эскадру. Газета и завтра будет кричать о старике, выжившем из ума! Найдутся еще глаза, кроме глаз Прайса, которые узнают грязный газетный листок...

Поздно ночью Прайс встретился с Депуантом.

По настроению Прайса Депуант заключил, что в Петропавловске, этом загадочном русском порто-франко,* его встретили не белые флаги и не суетливая бестолочь шлюпок, наполненных представителями торговых фирм.

_______________

* Беспошлинный порт.

Депуант схватил жесткую ладонь Прайса и с тревогой спросил:

- Одно слово, мой адмирал: petite escadrille?

- "Аврора" там.

- Русские воздвигли укрепления?

- Да. И весьма серьезные. Порт расположен в естественной и почти неприступной крепости.

- Для соединенной эскадры не существует невозможного, мой адмирал!

- Разумеется, - бесстрастно подтвердил Прайс. - Но штурм будет стоить больших усилий.

- Я полагаюсь на психологический эффект, - ободрил себя Депуант. Стоит русским увидеть нашу эскадру - и их воинственный пыл остынет.

- Сомневаюсь, - буркнул Прайс.

- Нужно основательно пугнуть их! - Слова француза сопровождались энергичными взмахами руки. - И мы это сделаем, черт возьми! Не для того же мы тащились в Камчатку, чтобы обменяться приветствиями!

Решили вести эскадру в Авачинскую губу на следующий день, если позволит ветер.

Утром черные фрегаты - белые полосы, обозначавшие артиллерийские порты, были закрашены еще в Гонолулу - начали осторожно входить в проход и поплыли в кильватерной колонне. В четыре часа дня эскадра бросила якорь в заливе западнее Сигнальной горы.

Когда суда описывали дугу, проходя в виду Кладбищенской, Кошечной и Сигнальной батарей, раздался общий залп "Авроры" и трех батарей. Снаряд одной из бомбических пушек Сигнальной батареи угодил в корму "Президента", повредив осколками штурманскую и капитанскую каюты. Прайс, занимавший каюту своего флаг-капитана, находился в это время на носу, но меткое попадание русского снаряда принял как недоброе предзнаменование. Суда эскадры ответили несколькими залпами верхних батарей и отошли в глубь залива.

На "Президенте" было созвано совещание капитанов эскадры. Все имели возможность лично рассмотреть укрепления Петропавловска, - следовательно, не было нужды излагать результаты вчерашней рекогносцировки. У всех были уши, чтобы слышать, как встретили эскадру русские артиллеристы.

Прайс хотел бы знать, известно ли его подчиненным о бегстве "Вираго" от русской шлюпки. Но разве прочтешь что-нибудь на замкнутых лицах офицеров, в глазах, не выражающих в данную минуту ничего, кроме служебного рвения! Даже расчетливый Никольсон охвачен воинственной лихорадкой, злобной нетерпеливостью, точно он готов сейчас же, не ожидая рассвета, ринуться в бой.

Адмирал изложил свой план атаки:

- Мы бросаем в бой сильнейшие суда. С русскими нужно покончить одним мощным ударом. "Президент" займет место против самой сильной неприятельской батареи. - Прайс мельком взглянул на Никольсона, но тот ни одним движением не выдал своего отношения к решению адмирала. - Ближайшая батарея, находящаяся на оконечности полуострова, будет уничтожена огнем "Форта". Капитан Никольсон со своим фрегатом захватит дальнюю батарею, могущую помешать нам фланговым огнем. Подавив эти батареи, мы собьем замок с порта и доберемся до "Авроры". Мы обрушим на порт удар ста пятидесяти орудий, имея в запасе еще пятьдесят. Отважные артиллеристы "Форта" отомстят за сегодняшний выстрел русской батареи, стрелковые партии капитана Никольсона без труда овладеют самым незащищенным из русских укреплений.

Никольсон рассчитывал на то, что адмиралы, столь нерешительные у берегов Америки, и тут, следуя своей тактике, возложат на него самую трудную задачу. Он уже видел "Пик" в облаках порохового дыма, идущий в узкий проход, на горящую "Аврору", мимо разгромленных - им разгромленных! - батарей. И вдруг - дальняя батарея! Трехпушечная батарея, с которой мог справиться не только малый фрегат "Эвредик", но и восемнадцатипушечный бриг "Облигадо". Но Фредерик Никольсон склонил негодующее лицо в знак того, что он все понял и со всем согласен.

Спрошенный же Прайсом по существу плана, Никольсон порывисто поднялся и без всякой связи с предложениями адмирала сказал:

- Флот требует отважных, дерзких парней. Из таких парней состоит экипаж "Пика", и они выполнят любой приказ. Будет бесчестьем британского флага, если наш завтрашний обед состоится не в Петропавловске.

Воинственное заявление Никольсона все приняли как свидетельство храбрости и патриотизма капитана, и только Прайс сумел в полной мере оценить скрытые в нем намеки.

Наступила ночь. Прайс не ложился, погруженный в мрачные размышления.

В каюте еще заметны следы недавнего взрыва: бюро, в котором хранятся пистолеты, сдвинуто в сторону, поврежденная переборка завешена ковром.

Прайс представил себе возможность неудачи. Представил с такой ясностью, столь подробно, что смог бы описать картину бедствия до мельчайших деталей.

Бесчестье британского флага! А что, если ему, человеку без связей, полузабытому адмиралтейством, суждено стать причиной этого позора? Быть судимым, лишиться мундира, чести, доброго имени! Оставить в наследство сыновьям не лордство, а поруганное, замаранное грязью имя! Нет! Только не это... Прайс с омерзением чувствует ненужность и нелепость своего длинного тела, внушающего почтение подчиненным, свое бессилие... Он гонит от себя мысли о прошлом, о непоправимых ошибках, призраки разгрома, бедствий, тонущих судов, озлобленные лица купцов, лордов адмиралтейства, членов трибунала, посылающих его в тюрьму.

Мелькает мысль: а что, если умереть? Посмеяться над такими прохвостами, как Никольсон или ничтожество Клеменс (по-видимому, он подсунул ему "Дейли ньюс", - кто другой мог это сделать?!). Если бы уйти, не навлекая на свои седины позора! Заставить окружающих возносить ему хвалу, сожалеть, говорить прочувствованные речи и лицемерить так же, как они лицемерят при его жизни.

Несчастный случай?.. Неосторожное обращение с пистолетом? Внезапный выстрел - и никто не осмелится назвать это самоубийством! Предоставить Никольсону и Депуанту погибать от русских ядер, а самому уйти, как подобает сильному? Если эскадру постигнет неудача, никто не станет хулить его, жертву несчастного случая. Найдутся и такие, которые скажут: "Если бы был жив Прайс! О, если бы этот славный старик, этот старый отважный солдат был жив, разве так обернулось бы дело?" Такие всегда находятся.

И сразу же вместо разверстой могилы позора Прайсу представилась пышная поминальная служба в кафедральном соборе св. Павла. Вереница карет, кэбов, экипажей, замершие на дороге омнибусы... Печальные лица, траур, семья, окруженная вниманием и почетом, дорога из белых роз, по которой душа Прайса и доброе имя его восходят к вечному блаженству...

А те, которые считают его стариком, выжившим из ума, пусть отдают жизнь за честь британского флага! С него хватит. Он заслужил право на этот последний выстрел. Он хитрил с кафрами, бушменами, голландскими колонистами в Африке, со священником, которому исповедовался, - можно ему один раз схитрить с Англией! Многие делают это каждый день и купаются в золоте, пользуются репутацией лучших, благороднейших, честнейших граждан Англии. Разве он не платит тяжелой цены? Разве он не ищет самого малого для себя - только покоя и доброго имени?

Ноги Прайса одеревенели. Всю ночь он двигал ими, не сбиваясь с шага. Из угла в угол. Из угла в угол.

На рассвете в каюту Прайса постучали. Понадобились немалые усилия, чтобы казаться спокойным и полным решимости.

Прайс ответил на приветствие Барриджа и вышел с ним на палубу. Флаг-капитан что-то говорил о принятых диспозициях. Прайс деловито покачивал головой. Он сегодня суров и внимателен как никогда.