Формула ЧЧ - Эмиль Офин

Хорошо после длинной дороги поплескаться вдоволь и понырять! Правда, Клим умеет плавать ещё только по-собачьи, а место здесь, кажется, глубокое. Но чего бояться, если рядом Игорь и Лера? Вода такая прозрачная, что на дне смутно видны камни и длинные колеблющиеся водоросли.

Клим так долго купался, что кожа на его теле стала гусиной. А вылезать все равно не хотелось. Но пришлось — бортмеханик должен осмотреть машину, успеть заправить её до отбоя. Это ответственное дело никому нельзя доверить. Да у ребят и своих обязанностей достаточно: заготовить валежник, разжечь костер, начистить картошку, сварить ужин… Да мало ли что нужно сделать в походе. Здесь ведь не пионерлагерь — на стол не подано, постель не приготовлена, обо всем заботься сам.

В этих заботах и хлопотах промелькнул остаток дня. Курочкин явился побритый, в чистой синей футболке. Как старый член бригады, он сразу же включился в работу: помог пионерам разбить палатку и, конечно же, поужинал вместе со всеми.

А когда миски-ложки были вымыты, все сгрудились вокруг костра. Вечер был тихий, светлый, весь в розовых отсветах позднего заката. На гранитной стене четче обозначилась тень «Кузнечика».

— Вас, Михаил Николаевич, заинтересовала история «Кузнечика», — сказал вдруг Щепкин. — Ну, что ж, я могу рассказать. Или, может, ты расскажешь, Николай?

— Да что рассказывать?.. Ну, когда вы отобрали у меня права и механик всяко облаял, и я на свалке ковырялся один… А тут ребята перелезли через забор… — Курочкин махнул рукой. — Эх, да разве это расскажешь?

— Нет, так не годится, — решительно сказал Щепкин. — Так наши новые друзья и их сын ничего не поймут. Придется, верно, мне… — И он начал рассказывать: — Это случилось в солнечный весенний день, в такой час, когда кончаются занятия в школах и тротуары полны детей. Какой-то мальчишка пустился перебегать улицу прямо перед самой автомашиной…

Щепкин говорил медленно, сухо и деловито — ничего лишнего, будто читал милицейский рапорт. Но эти скупые, короткие фразы многое напомнили Николаю Курочкину и ребятам. Нинка, например, вспомнила валявшуюся в пыли нарядную куклу и как она жалобно сказала «ма-ма». А Симка вдруг вспомнил строчки из своего старого стихотворения:

Над рекою чайки кружат на просторе,На причалах весело, работа кипит,А у шофера Курочкина такое горе…

Как он, Курочкин, стоял тогда у своего разбитого «пикапа»… Невеселое было дело — копаться под исковерканным автомобилем. Но это полбеды, главное — на душе тоскливо. Права забрали, заработка нет. Ковыряйся тут в одиночестве на заднем дворе… И вдруг: «Дядя Коля, здравствуйте!..» — чьи-то головы торчат над забором…

— Так организовалась ремонтная бригада, действующая по формуле че-че… — продолжал рассказывать Щепкин.

И вдруг раздался голос Николая Курочкина. Он тихонько запел:

Больного доктор лечит,Больной ужасно рад…

И все ребята хором подхватили смешную песенку:

Запрыгает «Кузнечик»Коленками назад!..

Все — кроме рыжего Пети. Но Петя ведь не знает этой песенки, может быть, потому и молчит. В сумерках лица его не видно, он сидит, отвернувшись от костра.

— Вот и вся история, — сказал Щепкин и поворошил хворост.

Полетели искры, пламя взвилось, заполыхало, а Петя отодвинулся ещё дальше от костра.

— А как же с тем паршивым мальчишкой? — сердито спросил Михаил Николаевич. — Вы его нашли?

— Пока не нашли, — сказал Щепкин.

— Да где его найдешь? Прошло столько времени, — сказал Курочкин. — Да и к чему это теперь? Ведь все хорошо кончилось.

— А совесть?.. — спросила Зоя Романовна. — Удрать так подло. Жалкий трус!

Внезапно Петя вскочил на ноги.

— Ребята!.. Это я…

— Боже мой! Петя, сыпок, что с тобой? Но Петя больше ничего не сказал. Закрыл лицо руками и метнулся прочь, в темноту.

Ребята тоже вскочили. Курочкин успел поймать Петю за руку.

— Пустите! Оставьте меня! Ведь это я… Из-за меня вы разбили машину…

Зоя Романовна, бросившаяся было к Пете, застыла на полпути. Михаил Николаевич привстал с ящика, на котором сидел, но тут же опустился на место. Ребята растерянно перешептывались.

А вот Курочкин не растерялся: он не отпустил Петину руку, а, наоборот, притянул Петю к себе. Казалось, наконец-то виновный попался, теперь не вырвется.

Но Петя и не пытался вырваться. Он спрятал лицо где-то под мышкой у Курочкина и весь затрясся от слез.

Только один Сергей Павлович был вполн спокоен. И даже вроде бы очень доволен.

— Ну, что ты скажешь на это, Николай?

Курочкин ответил не сразу. Зоя Романовна стояла в стороне и судорожно теребила платок. Курочкин посмотрел на неё, потом на Михаила Николаевича, который, ссутулясь, сидел на ящике. И наконец сказал:

— Вот она, какая петрушка получается… Да ведь он, наверно, не от хулиганства, а по глупости перебежал. Ведь мог погибнуть, дурачок, за милую душу. А что скрылся — картина ясная: не ожидал такой аварии, испугался. Известное дело — пацан ещё.

Зоя Романовна посмотрела на Щепкина. Лицо его было по-прежнему спокойно.

— Вы… вы давно уже все знали? — спросила она звенящим голосом. — Вы жестокий человек!

— Нет. Он справедливый человек.

Михаил Николаевич сказал это тихо, но таким тоном, что Зоя Романовна не нашлась, что ответить. Она порывисто взяла сына за плечи и увела в сторону — туда, где стояла голубая «Волга».

Стало слышно, как булькает в камнях ручеёк да потрескивает в огне валежник.

И вдруг Игорь сказал:

— Сергей Павлович! Больше никогда не назначайте меня старшим. Я недостоин… Когда возили сено, я поступил очень глупо. Я должен рассказать…

Вот тебе и раз! С чего это он ни к селу ни к городу? Но Сергей Павлович не удивился.

— Ну что ж, рассказывай, — сказал он. — Хорошо, что ты сознался в этом сам. Именно сам.

Михаил Николаевич тяжело встал с ящика, потер лысину, хотел что-то сказать. Но вдруг повернулся и ушел быстрыми шагами. Минуту спустя раздался стук захлопнувшейся дверки, всхлипнул стартер и между стволами сосен замелькали, удаляясь, рубиновые фонарики автомобиля…

Ранним утром на развилке старой и новой дорог стояли две автомашины — вымытый, сверкающий в первых лучах солнца зеленый «Кузнечик», а чуть поодаль — запыленная голубая «Волга».

Нет, она не уехала. А может, уехала, но потом вернулась, — этого ребята не знали. И о чем в эту короткую летнюю ночь говорили между собой отец, мать и сын — этого ребята тоже не знали.

А увидели они вот что.

Из «Волги» вышел Петя — растрепанный и бледный. Никто его не сопровождал — ни папа, ни мама не вели его за руку. Он сам прошагал по дороге и остановился перед «Кузнечиком».

Экипаж «Кузнечика» встретил Петю молчаливым ожиданием. А Петя тоже молчал. Что он мог сказать? Нечего было говорить. Он стоял сумрачный, жалкий и смотрел себе под ноги. Теперь должны были что-то сказать ребята.

Как-никак, а Игорь все-таки был старшим в отряде, и он сказал громко:

— Знаешь, Петька, мне вчера тоже досталось… На целых три дня лишили права водить «Кузнечик».

А хозяйственная Нинка спросила у Пети:

— А где же твои вещи? Ты что, так и поедешь без ничего?

И тут сразу появилась заплаканная Зоя Романовна с чемоданом в руке.

— Остальное мы повезём в своей машине, — сказала она виновато.

Но Щепкин покачал головой.

— Вам с мужем придется уехать. Так будет лучше. Вы понимаете?

— Да. Абсолютно правильно. Спасибо за все и простите, — сказал Михаил Николаевич и, взяв Зою Романовну под руку, решительно повел её к «Волге».

Клим поспешно отвернулся — как-то неудобно смотреть, когда взрослая тетя плачет. Должна прыгать от радости, а она плачет. Впрочем, вот она машет мятой косынкой и уже улыбается. И Петька смотрит вслед удаляющейся «Волге» и тоже улыбается, наконец.

Щепкин тоже провожает «Волгу» глазами, потом переводит взгляд на Петю.

Нет, он уже не мальчик, ваш Петя, Зоя Романовна. Он уже успел получить в жизни первый удар, полновесный апперкот, как говорят боксеры, — по всем правилам, прямо в лицо. И хорошо, что у него, да и у вас, нашлось мужество принять этот удар. Уезжайте спокойно, ничего вашему Пете не сделается. Ведь он попал не в компанию, а в коллектив…

Поодаль, у самой развилки дорог, два парня вколачивают в землю палку с фанеркой. Рядом стоят два мотоцикла. На багажниках мотоциклов — целые стопки таких новеньких чистых фанерок.

Клим подбегает к одному из парней:

— Это ты?

— Ну да, я, — говорит рыжий Виктор. — А вы куда? — И кивает на «Кузнечик» и его хозяев.