Клерамбо - Ромен Роллан

Они сердечно расцеловались.

– Видите ли, – оказал Жило уже на пороге, – вы на нашем попечении. Мы в некотором роде ваши сыновья.

– Это правда, – отвечал Клерамбо с доброй улыбкой.

Он подумал о своем сыне. Закрыв дверь, он только через несколько минут заметил, что грезит наяву, с лампой в руке, неподвижно остановившись в передней, куда проводил своих юных друзей. Было уже около двенадцати, и Клерамбо очень устал. Однако, вместо того чтобы итти в супружескую спальню, он машинально вернулся в кабинет. Квартира, дом, улицы были погружены в сон. Клерамбо сел и снова застыл в неподвижности. Он рассеянно вперил невидящий взор в световой отблеск на застекленной гравюре Рембрандта "Воскрешение Лазаря", которая висела на дверцах книжного шкафа… Он улыбался дорогому образу, только что вошедшему без шума и ставшему перед ним.

– На этот раз ты доволен? – думал он. – Ты этого хотел?

Максим отвечал:

– Да.

И лукаво добавил:

– Мне стоило не мало труда переделать тебя, папа.

– Да, – сказал Клерамбо, – нам пришлось многому поучиться у наших сыновей.

Они молча смотрели друг на друга и улыбались.

Клерамбо лег. Жена его спала. Никакие тревоги не лишали ее мирного глубокого сна, в который некоторые души погружаются, как в могилу. Душа Клерамбо не торопилась в его объятия. Всю ночь пролежал он неподвижно на спине, не смыкая глаз.

Бледные уличные огоньки, мягкий полумрак. Спокойно мерцали звезды в темном небе. Одна из них скользила и описывала круг: то был самолет, бодрствовавший над уснувшим городом. Глаза Клерамбо следовали за его полетом и парили вместе с ним. Его чуткое ухо улавливало теперь далекое гудение человеческой планеты. Музыка сфер, которой не предвидели ионийские мудрецы…

Он был счастлив. Ему казалось, что тело и дух стали у него более легкими: все его члены, отдыхавшие после напряжения, подобно мыслям, носились, плавали… На пути встречались образы лихорадочного, утомительного дня, но они его не останавливали… Старик, помятый толпой буржуазной молодежи… слишком много жестикуляций, много шума! Но толпа уже далеко. Так исчезают лица, кривляющиеся в дверцах вагонов движущегося поезда, которые на миг попадают в ваше поле зрения. Поезд умчался. Видение погружается в грохочущий тоннель… А на вольном небе попрежнему скользит таинственная звездочка. Кругом безмолвное пространство, темная прозрачность и ледяная свежесть воздуха над обнаженной душой. Бесконечность жизни в капельке жизни, в искорке сердца, готового потухнуть, но освободившегося и знающего, что оно скоро вернется к великому очагу.

И как добрый управитель вверенного ему добра, Клерамбо подвел итог истекшего дня. Он заново пересмотрел свои попытки, усилия, порывы, ошибки. Как мало оставалось от его жизни! Почти все, что было им построено, он потом собственноручно разрушил; он отрицал тем же самым сердцем, каким утверждал; все время блуждал он в лесу сомнений и противоречий, измученный, окровавленный, ориентирующийся только по звездам, которые показывались и исчезали между ветвями. Какой смысл имеет это долгое беспорядочное странствование, обрывавшееся во тьме? – Один только. Он был свободен…

Свободен… Что же такое была эта Свобода, так властно державшая его в хмелю, – Свобода, которой он себя чувствовал господином и жертвой, – эта необходимость быть свободным? Он не обманывался на этот счет; он прекрасно знал, что, подобно другим, он не свободен от вечной связи причин и следствий; но порученная ему задача отличалась от задач, возложенных на других, потому что у всех они разные. Слово Свобода выражает лишь один из порядков – возвышенный и светлый – невидимой Повелительницы, управляющей мирами, – Необходимости. Это она! возбуждает к мятежу Предвестников, вовлекает их в схватку с грузным прошлым, которое волочат слепые массы. Ибо она поле битвы вечного Настоящего, на котором вечно борются Прошлое и Будущее. И на этом поле непрестанно разбиваются древние законы, чтобы уступить место новым, которые в свою очередь будут разбиты.

О, Свобода, ты всегда носишь цепи, но это не цепи прошлого, чересчур узкие: каждое из твоих движении расширяет тюрьму. Почем знать? Почем знать?… Потом!.. Когда будут разрушены тюремные стены…

А тем временем те, кого ты хочешь спасти, из кожи лезут, чтобы тебя погубить. Ты – общественный Враг. Ты – Один против всех – (так они называли слабого, непостоянного, заурядного Клерамбо; но не о нем он думает в эту минуту; он думает о Том, кто не переставал бороться с их сумасбродством, чтобы освободить их от этих сумасбродств, – об Одном, против которого все)… Сколько раз в течение веков его повергали в прах, топтали! Но среди мук им овладевает, наполняет его сверхъестественная радость! Он – священное зерно, золотое зерно Свободы. В черной Судьбе мира – (с какого колоса упавшее?) – катится, вслед за хаосом, семя света. Маленькое это семечко вросло в уголок дикого сердца человеческого. В потоке веков оно выдержало натиск стихийных законов, ломающих жизнь и растирающих ее в порошок. Но неустанно росло Золотое Зерно. Человек, из всех животных животное самое безоружное, выступил против Природы и дал ей бой. И каждый его шаг был оплачен его кровью. В этом исполинском поединке ему пришлось бороться не только с внешней природой, но и со своей собственной, потому что сам он – часть Природы. Самая тяжелая борьба – это та, которую раздвоенный человек ведет с самим собой. Кто победит? По одну сторону природа, на своей железной колеснице, увлекающей миры и народы в пропасть. По другую – свободное Слово. Рабы, насмехайтесь над ним!.. "Смешно!" – говорят эти поклонники Силы. "Моська, тявкающая под колесами курьерского поезда!" – Да, если бы человек был лишь куском мяса, напрасно истекающим кровью и вопящим под тяжелым молотом Рока! Но в нем есть разум, – молния, умеющая поразить Ахилла прямо в пяту и Голиафа в лоб. Стоит ему только вывинтить гайку, и курьерский поезд кубарем летит в пропасть, стремительный бег его оборван!.. Планетные вихри, темные людские массы, неситесь через столетия, изборожденные молниями Разума-освободителя: Буддой, Иисусом, Мудрецами, и всеми разрушителями цепей… Молния рождается, я чувствую, как она потрескивает в моих костях, точно огонь, высекаемый из кремня подковами огненных коней… Воздух дрожит, набегают грозные валы… Трепет предвестник… Удушливые тучи ненависти сгущаются, сталкиваются… Очистительный