В лапах страха - Александр Юрин

— Ты приняла таблетки?

Марина ничего не ответила, только неопределённо качнула головой.

- Я знаю, что ты их по-прежнему пьёшь. Сегодня я целый день думал о Сергее. О жизни, о наших с ним отношениях… Мне кажется, ты не права. Мы ведь всё равно любили друг друга. Несмотря ни на что. По крайней мере, мы не ненавидели друг друга до боли в зубах — за это я могу поручиться. А, вот, на счёт родителей… возможно, ты и права.

Марина вздрогнула; в груди закололо. Таблетки больше не действовали, причём она не могла сказать, почему так. Действие лекарства не могло пройти так скоро! Нет, нет и ещё раз нет! Всё дело в крови, и в НЁМ.

«ЕМУ нужна эта беседа».

— Ты, наверное, не понимаешь, к чему я всё это, — продолжил Глеб. — Наши дети любят друг друга. Просто… Просто должно что-то произойти. Что-то такое, что разобьёт скорлупу и сблизит их, — к сожалению, мы с Сергеем так и не преодолели этого. Может быть, и они сами должны сделать для себя какие-то выводы, что-то решить. А, в особенности, я и ты. И это будет новый уровень. Что-то сродни инсайду или озарению.

Глеб дотронулся до изогнутой спины жены. Марина извернулась и отпрыгнула в сторону, точно дикая кошка.

— Прости, — Глеб одёрнул руку. — Я потолкую ещё кое о чём со Славиным, и мы сразу же поедем домой, — он собирался было уже идти, но остановился и добавил: — Там в кармане куртки телефон — можешь позвонить. Они наверняка уже дома.

Глеб ушёл, а Марина продолжала стоять в темноте, прижимая правую ладонь к влажному подбородку. Её душили слёзы, а лекарство по-прежнему не действовало, словно и не было этих двух проклятых капсул! Марина протяжно выдохнула, с трудом проглотила всё наболевшее, стараясь поскорее восстановить сбившийся ход мыслей.

— Всё я понимаю, — прошептала она, поплотнее укутываясь в полы куртки. — Понимаю, даже получше твоего. Только я не знаю, что с этим всем делать. Как от НЕГО избавиться?

Со стороны реки налетел пронизывающий ветер. Он принёс очередную порцию воспоминаний. Марина вспомнила, как впервые увидела ЕГО.

На следующий день после ужасной прогулки в царство мёртвых, Марину осматривал психолог. Это был седобородый дядечка с впалыми, постоянно слезящимися глазами, добродушно смотрящими из-за круглых стёклышек миниатюрного пенсне. Марине поначалу даже показалось, будто доктору и впрямь жаль не то её саму, не то мёртвую подружку, не то их обеих вместе… Хотя, беспокоило, в первую очередь, не это. Девочка боялась, что попросту не вспомнит, как всё было на самом деле. Почему-то ей казалось, что дядечка непременно станет расспрашивать её о том, что она видела, а если у неё, чего доброго, не получиться рассказать всё как есть, тогда в дело снова включится полоумная бабка.

Однако сердобольный дядечка ничего не спрашивал; он только посветил Марине в глаза маленьким фонариком, измерил пульс, после чего начал показывать странные картинки, больше похожие на кляксы от пролитых на бумагу чернил. И что самое странное: в этих самых каракулях не на шутку запуганная Марина, по словам доктора, должна была распознать что-то материальное, с чем у неё возникают ассоциации в реальности!

Марина тогда просто разревелась, а дядечка засуетился, убрал свои картинки и принялся профессионально успокаивать. Он говорил бархатным голосом, что если у Марины ничего не получается, то это вовсе не страшно, — они попробуют позже, когда она немного передохнёт и успокоится. Марина кивала головой, шмыгала носом и желала, чтобы её поскорее оставили в покое, потому что общество взрослых больше не внушало ей доверия — особенно после перенесённых побоев от бабки и вот этих самых клякс. А плакала она вовсе не от того, что ничего не увидела на показанных ей картинках, — как раз наоборот, Марина прекрасно всё увидела, и это повергло её в истинный ужас!

Марине показалось, что она видит свою голову сверху, с зачёсанной набок чёлкой и распущенными косичками. Однако это была уже не её голова. Точнее голова по-прежнему принадлежала ей, но было отчётливо видно, как в том месте, где заканчивается пробор волос, на чёрном фоне картинки проступают еле различимые не то усики, не то рожки, не то мордочка — так похожие на фрагменты насекомого. Со стороны затылка, разметавшиеся косички образовали что-то наподобие веера, и этот веер совсем изничтожил здравый рассудок Марины — она поняла, что видит сложенные крылья чудовища. Да-да, на её голове ЧТО-ТО притаилось, причём это ЧТО-ТО было невозможно увидеть просто так, со стороны. Смотреть нужно либо строго сверху, либо через вот такую картинку, которая под действием воображения, открывает доступ к сокровенному, что находится за пределами восприятия реального мира.

Остаток дня Марина проревела под одеялом, не обращая ни на кого внимания. В моменты, когда слёзы иссякали, а дыхание сбивалось настолько, что её душили сильнейшие спазмы грудной клетки, больше походившие на самые настоящие судороги, краем уха Марина слышала тихий плач родителей и жуткое бормотание повёрнутой невесть на чём бабки. Последнюю, маленькая Марина тем вечером просто возненавидела! Она заставляла себя не вслушиваться в каркающий голос старухи, которая буквально сразу же начала требовать от родителей совершения какого-то церковного обряда по изгнанию из девочки нечистого. Марина прижимала ладошки к ушам, однако спонтанное касание собственных волос порождало очередную волну отвращения по отношению к ТОМУ, что притаилось на её затылке. Реальность медленно отступала, оставляя девочку один на один с неизведанным.

На следующий день Марина собиралась во всём признаться. Хоть кому: родителям, дядечке, ещё раз самой себе, однако задуманное не воплотилось в жизнь и по сей день.

Родители, вынужденные постоянно находиться рядом, подобного ужаса явно не заслуживали. Им и без того требовалась передышка, по совокупности вещей, — и Марина это прекрасно понимала, не смотря на свой скромный возраст. Хотя, с другой стороны, ведь на то они и родители, чтобы постоянно быть рядом, переживать за жизнь собственного ребёнка, за его здоровье и душевное состояние, прислушиваться к любым невзгодам и даже капризам. К тому же и Марина, находясь в одиночестве, начинала попросту сходить с ума из-за постороннего шума в голове — она не знала что это такое и чем именно порождено, а от того становилось ещё страшнее. Но она продолжала упорно молчать, не смотря ни на что.

Скорее всего, таким образом тварь обживалась на новом месте. Существо терпеливо выжидало моменты одиночества, во время которых и проявлялось её влияние: поначалу просто отдалённый шорох, впоследствии — ненавязчивый шёпот на непонятном языке. Марина чувствовала, что как никогда близка к безумию, а потому начинала истошно визжать, как только взрослые предпринимали попытки оставить её одну хотя бы на несколько минут.