Рай под колпаком - Виталий Забирко

— Что вы на меня так смотрите? — Как?

— Как «новый самаритянин» — с жалостью.

— Нас жалею. Не только вас, но и себя. Заметили, что застолье — практически единственное наше развлечение? И разговоры, разговоры… Догадки, домыслы, вымыслы, разглагольствования… Простите за патетику, но пока мы с вами здесь сибаритствуем, за пределами купола гибнет человечество!

— Да уж, патетики хоть отбавляй, — криво усмехнулся Бескровный. — Только давайте мыслить здраво, а то вы сейчас, как диссидент, начнете обвинять пришельцев в гибели человечества.

Я оторопел.

— Простите, не понял?! А кто же виноват?!

— Мы сами, — спокойно сказал он. — То самое человечество, о судьбе которого вы скорбите. На настоящий момент политическая ситуация в мире такова, что, даже не будь нашествия, ядерный конфликт неизбежен, о чем свидетельствует небывалый рост террористических организаций и появление на черном рынке не только оружия массового уничтожения, но и технологий по его производству. Обратите внимание, что пришельцы никаких военных действий не предпринимают, все это делают люди за пределами куполов. Пришельцы лишь инициировали процесс самоуничтожения человеческой цивилизации, который и без них был неизбежен, но, повторюсь, не будь их вмешательства, человечеству оставалось существовать максимум пару десятков лет. Поэтому я полностью согласен с Сэром Лисом — их нашествие иначе, как гуманитарную акцию, рассматривать нельзя. Они пытаются спасти хотя бы часть человечества, и это надо приветствовать.

— А если я не хочу такого спасения?

— При чем здесь вы или я? Если человек тонет, его спасают, не спрашивая, судорогой ли ему ногу свело или он решил свести счеты с жизнью.

— Категорически с вами не согласен. Человек должен иметь право выбора.

— Черт вас побери! — поморщился Бескровный. — Опять диссидентские штучки — не знаю, что вы делаете, но я против. Вы, должно быть, не поняли, что я сказал? У трупа не спрашивают разрешения, проводить ли эксгумацию! С точки зрения пришельцев, мы все уже трупы, и они спасают тех, кого могут.

— Какие трупы? — тихо проговорил я. — Как посмотрю, вы еще больший пришелец, чем всамделишные. Только рано нас хороните — мы еще живы и поборемся:

Бескровный шумно выдохнул, развел руками, непонимающе потряс головой.

— Детский сад, да и только. С кем вы будете бороться, каким оружием и, самое главное, какие идеалы будете отстаивать? Я не разделяю убеждений фанатиков веры, революционеров, экстремистов, террористов, но понять, что ими движет, могу. Диссидентов не принимаю на нюх — это, по-моему, клинический случай. Они возражают против чего угодно, и движет ими не убежденность, а исключительно ущербная психология. Этакая затянувшаяся до зрелого возраста детская истерика по игрушке, которую ребенку не купили в магазине. Оторопь берет, когда слышишь голоса в защиту прав серийного маньяка-убийцы или террориста, взорвавшего здание с сотней людей. Во все времена бешеных собак отстреливали, а в наше время того и гляди найдется какой-нибудь диссидент, который будет ратовать за запрещение отстрела. Ограниченные люди, обиженные судьбой.

— К чему вы мне лекцию о диссидентах читаете?

— К тому, что вы вроде бы парень не глупый, а изрекаете такое, что на голову не натянешь. Как диссидент.

Я выпрямился в кресле, стиснул зубы. Прав писатель или нет — дело второстепенное, но за такие слова в девятнадцатом веке приглашали к барьеру.

— В таком случае, можете считать меня диссидентом, но больше слушать вас не желаю.

— Вот и приехали, — разочарованно махнул рукой Валентин Сергеевич. — Уж лучше водку пить, чем с вами дискутировать.

— Это серьезное занятие! — все-таки не выдержал я. — Пить, жрать да языком молоть о мировых проблемах, сидя в безопасном месте.

Валентин Сергеевич бросил на меня быстрый взгляд, но промолчал, Налил в бокал тоника, явно борясь с собой, посмотрел на бутылку коньяка, но, так и не решившись добавить в бокал спиртное, выпил мелкими глотками.

— Понимаю, Артем, ваше состояние, — примирительным тоном проговорил он. — Вы лишились смысла жизни — ни привычной среды общения, ни развлечений, ничего вам не оставили. Но поверьте, кроме мордобоя, поножовщины, азартных игр на деньги, есть масса других увлечений. Чисто интеллектуальных.

— Вы меня с кем-то путаете. Ни грабежом, ни разбоем я не занимался.

— Криминальную составляющую я привел к слову — судя по телевизионным каналам, она чуть ли не основная часть жизни общества. Доминирующая. В нормальном обществе люди стремятся стать интеллектуальной элитой — учеными, писателями, космонавтами, полярниками… А в современной России — киллерами, проститутками либо же уехать отсюда к чертовой матери. Насколько знаю, вы прекрасно разбираетесь в компьютерах — не пытались когда-нибудь увлечься чисто интеллектуальной проблемой? Естественнонаучной, философской, изотерической, теологической — да мало ли можно найти интересных проблем в Интернете?

— Предлагаете развивать мой интеллект? — кисло усмехнулся я. — Думаете, дорасту до уровня «новообращенных самаритян»?

— При чем здесь они? Их уровни интеллекта нам, естественно, никогда не достичь. Но удовлетворить собственное любопытство, решить самостоятельно какую-то проблему — вполне реально. И, можете мне поверить, вы испытаете ни с чем не сравнимое прекрасное чувство.

— Как же, так и поверил. Допустим, полгода я буду жилы рвать, разрабатывая компьютерную программу, покажу ее «новообращённому самаритянину», а он в течение пяти минут объяснит, как эту программу можно написать гораздо проще. Сомнительное удовольствие.

— Нет-нет, вы не правы, — не согласился Бескровный. — Вы знаете, что я писатель. Честно скажу, до классиков литературы мне далеко. Но тем не менее когда я заканчиваю роман… Словами это чувство не передать.

— То-то и вижу, как вы в поте лица новый роман кропаете, — желчно заметил я.

Удар был ниже пояса, но после того, как писатель обозвал меня диссидентом, я его жалеть не стал.

Валентин Сергеевич замер, и его нравоучительный запал угас в одно мгновение. Он сник, ссутулился, глаза забегали по столешнице, и рука потянулась к бутылке конька.

— М-да… — пробормотал он потухшим голосом. — Это вы меня по самому больному…

Он выпил рюмку, пожевал губами и посмотрел на меня жалким взглядом.

— Может быть, еще И сяду писать… — извиняющимся тоном произнес он. — Дайте в себя прийти.

«В таком случае, и вы меня за больное не цепляйте!» — хотел отрезать я, но в это мгновение новым даром ощутил, что к нам кто-то едет на стопоходе. Я выпрямился в кресле, поводил головой из стороны в сторону, пытаясь приноровиться к внутреннему зрению, но распознать, кто именно к нам направляется, не смог.